Правда, которую мы сжигаем (ЛП) - Монти Джей - Страница 36

Нет никого, кто бы заботился о том, чтобы зайти и проверить меня. Однажды меня бросили в это место и выбросили ключ.

После того, что я узнала благодаря тому, что я знаю сейчас, я мысленно была готова провести здесь всю свою жизнь. Они не выпустят меня, и даже если я выйду, они убьют меня прежде, чем я успею что-то сделать со своей жизнью.

Печальная правда в том, что я на самом деле в порядке с этим.

Пока я здесь, по крайней мере, я могу убедить себя, что Роуз жива.

Смерть проникла в нашу жизнь и разорвала связь между нами.

В одну секунду я была близнецом, а в следующую — нет.

Тебя к этому никто не готовит. О том, каково это, когда вторая половинка твоей души умирает. Когда человек, с которым ты пришел в этот мир, уходит раньше тебя.

Это трудно объяснить, но у меня в груди постоянно звонит телефон, и никто не может взять другую линию.

Все, что у меня осталось, — это чувство вины. Это то, что преследует меня по ночам, не давая мне уснуть.

Непрекращающееся чувство вины за то, что она жива, в то время как она гниет в земле.

Каждое утро я получаю холодную овсянку, играю в шашки сама с собой, а личинки поедают то, что осталось от ее трупа.

— Сэйдж, привет? Сэйдж, ты себя хорошо чувствуешь? — медсестра щелкает пальцами передо мной. — Я сказала, да, у тебя гости. Твой отец и его друг. Они принесли тебе завтрак. Ты, должно быть, взволнована.

Мой отец? А его друг?

Это почти противоречие.

У моего отца нет друзей, и он знает, что лучше не навещать меня. Даже если бы он захотел, он знал, что я ударю его ножом.

Это было последнее, что я ему пообещала. Последнее, что я обещала Роуз, даже если она не дожила до того, чтобы услышать это.

Если бы мне когда-нибудь представилась возможность, я бы без колебаний покончила с собой, и это было бы жестоко.

Я долго думала, как мне это сделать. Эти мысли — единственное, что приносит мне настоящую радость.

Думая о том, как он будет выглядеть, умоляя о его жизни, пока я прижимаю нож к его горлу. Я бы все отдала, чтобы увидеть, как исчезнет свет в его глазах, пока мои руки сжимают его горло.

Есть миллионы способов сделать это, и сузить круг практически невозможно. Ни один из них не кажется правильным — смерть кажется слишком большой наградой за то, что он сделал с Рози.

Хотя наш доступ к Интернету здесь ограничен, мы можем читать, и я сделал все возможное, чтобы использовать библиотеку объекта, чтобы узнать, какой самый медленный способ убить кого-то. Самый болезненный, самый наглядный, самый агрессивный.

Каким бы темным или запутанным он ни был, ничто из этого, казалось, не было ответом на то, что он сделал. Даже быть съеденным собаками заживо было слишком гуманно.

— Вы уверены, что это мой отец, и вы его не перепутали?

— Есть только один мэр Пондероз Спрингс, и его лицо красуется на рекламном щите в центре города. Его не спутать с твоей семьей. Разве ты не должена быть взволнована?

Чтобы увидеть человека, убившего мою сестру?

— Вне себя от радости, — саркастически говорю я.

Она ведет меня обратно внутрь, и моя выстиранная синяя одежда натирает мои бедра, пока мы вальсируем по унылому коридору.

Здесь всегда воняет стерилизатором, резкими запахами спиртовых салфеток и латексными перчатками. Меня это больше всего бесит, это единственное, к чему я не могу привыкнуть.

В зале сегодня шумно, что-то вроде хаотичности для места, предназначенного для душевного спокойствия.

Почти все мои коллеги-пациенты более опасны для себя, чем для кого-либо еще. Представление о том, что психическое заболевание является предупредительным признаком психотического поведения, было мифом, развенчанным много лет назад. Я читала об этом, когда впервые попала сюда. Я читала о многих вещах, о которых никогда не думала, что буду читать с тех пор, как покинула внешний мир.

Однако бывают случаи, когда некоторые треморы или галлюцинации выходят из-под контроля. Обычно всегда, когда у одного человека плохой день, это вызывает тревогу у всех вокруг.

Я слышу, как Гарри Холлмарк в своей комнате постоянно напевает Шалтая-Болтая. Он получил свое имя по той же причине, по которой женщины плачут на своих диванах во время Рождества — он любит фильмы Hallmark.

Один пациент стучит в дверь, требуя принять душ; другой ругается с медсестрой из-за того, что ЦРУ (уентральное разведывательное управление. — Прим. ред.) наблюдает за ним по рациям, сломанным рациям, у которых даже нет антенн, заметьте.

Этим утром Рейган в 3Б молчит, спит после успокоительного, которым ее накачали прошлой ночью. Некоторые люди никогда не учатся, и она одна из них. Она здесь дольше, чем я, и каждую ночь я слышу ее крики.

Леденящие кровь.

От них у меня болят зубы.

Я ворочусь в бессонном состоянии, прикрывая уши тонкой простыней, ожидая, пока ночная медсестра придет на смену и вырубит ее лекарствами.

Это худший побочный эффект от лекарств.

Бессонница.

Кошмары.

Лежу без сна, слушая крики, вопли и зная, что мне здесь не место.

Пробираемся в столовую, где из кухни льется запах корицы.

Круглые столы, декорации в оттенках серого и пожилой джентльмен, чье инвалидное кресло припарковано у единственного окна.

Его зовут Эддисон, и у него шизофрения.

Его не лечили до тех пор, пока ему не исполнилось тридцать, а теперь они держат его в таком состоянии, что его мозг даже не может составить полных предложений. Бывают редкие моменты, когда он ничем не отличается от меня, но большую часть времени он сидит молча, застряв в своей голове.

Иногда мне нравится думать, что там лучше, что он счастлив и не заперт в учреждении, но я знаю, что это неправда.

Я разговаривала с ним однажды, и в том единственном разговоре я поклялась, что никогда больше не скажу «шизофрения», — даже если это будет шутка.

— Пип.

Душевная травма вонзает свои когти в мое сердце.

С моими рутинными паническими атаками это постепенное погружение в разные водоемы. Иногда это озеро; в других случаях это океан. В последнее время чаще всего меня поглощает чернильно-черная жижа, поедающая меня по кусочкам, пока я не исчезну под ней.

Это совсем не постепенно.

Я чувствую на себе ее липкие руки как раз перед тем, как она полностью засунет меня под поверхность. Резкая вода, которую вдыхают мои легкие, застает меня врасплох, настолько, что у меня начинают слезиться глаза.

Рядом друг с другом через комнату от меня сидят двое мужчин, которых я ненавижу больше всего в этом мире.

Два лица, которые я никогда больше не хотела видеть, два лица, которые я хочу стереть с лица этой гребаной планеты.

Я злюсь, что они даже сейчас могут дышать кислородом.

Один из них встает, шагая немного ближе, так что, когда он протягивает руку вперед, его указательный палец с классным кольцом вокруг него закручивает прядь моих волос.

— Что ты сделал со своими волосами, Пип? — его лицо наполнено печалью, и я знаю, это потому, что он действительно заботится об этом. Я помню, как сильно ему нравились мои волосы.

— Я украла ножницы для перевязок из аптечки и отрезала их до того, как дежурная медсестра ввела мне снотворное, — говорю я, глядя пустым взглядом. — А если ты не уберешь от меня руку, я откушу тебе палец начисто.

Кейн Маккей был тем, кого некоторые могли бы счесть благородным парнем. Когда-то он был офицером из маленького городка в Пондероз Спрингс, а потом дослужился до ФБР. Все здесь не могли бы быть более гордыми, но день, когда он ушел на тренировку, был подобен пробуждению от трехлетнего кошмара.

Сон, который я не могла контролировать. Я полностью осознавала, что застрял внутри и ничего не могла сделать, чтобы проснуться.

— Ты стала взрослее, — выдыхает он, заставляя меня чувствовать себя склизкой внутри. Наверное, думает, что я шучу насчет того, что зубами оторвал ему палец. Чего он не знает, так это того, что это не самое безумное дерьмо, которое я здесь видел. Это был бы еще один день в психиатрической больнице Монарха.