Царская немилость (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 47

В самый последний момент, когда этот разбойник начал к нему лицом поворачиваться, Пётр Христианович передумал его убивать. Пацан совсем, это не щетина пробиваться у него начала, а первый юношеский пушок. Граф разжал пальцы, что сжимали рукоять финки в кармане, вытащил пустую уже ладонь, и по дороге организовав из неё кувалдных размеров кулачище, апперкотом хлёсткий отправил пацанчика ряженого в объятия Морфея. Чтобы не упал «ахтырец» Брехт его успел левой поймать за опушку серую ментика и выровняв, приобнял правой, как старого друга.

— Пойдём, Петька, утомился на ногах не стоишь, — громко для окружающих, на всякий случай, сказал Пётр Христианович и не больно тяжёлую для него тушку прикорнувшего налётчика подтащил к своим саням. Раз и Ивашки уже скручивают руки парня и засовываю того под медвежью шкуру. Минус один.

А вот у Сёмы вышло не так благостно всё. Не знал что ли, что кивер и удар сабли французской выдерживает. Он смялся и слетел с головы второго «ахтырца» от удара дубиной, но кроме дезориентации никакого вреда коричневому гусару не нанёс. А второй удар, так вообще, больше вреда принёс, чем пользы. Сёма не запаниковал, Вновь замахнулся и повторил удар, но в это время «ахтырца» качнуло, и удар дубиной не по голове бедовой пришёлся, а по плечу. «Ахтырец» заверещал, явно ключицу ему Сёма переломил. Брехт подскочил и хуком слева отправил гусара в нокаут. Уже вокруг стали люди визжать. Нужно было срочно линять.

— Семён, бери вожжи и уезжаем! — Граф поднял со снега «ахтырца» и забросил его одним рывком в их понтовые санки, сам заскочил следом и заодно впечатал коленом в нос, начинающему опять блеять, разбойнику. Лошадь взвилась на дыбы и дёрнула с места в карьер. Хорошая лошадка — резвая. Пригодится в хозяйстве. От рывка они с «ахтырцем» свалились под сидение, но Пётр Христианович быстро выпутался из пол своего же длиннющего тулупа и сел на сидение, контролируя «ахтырца» и ситуацию вокруг. В голове мысль билась, сейчас привезут этих товарищей к Демиду и окажется, что это какие-то настоящие «ахтырцы», кои из-за вшей на голове косички отстригла, а на настоящие сапоги им денег не хватило, вон егерские и напялили. Весело будет.

Ехать недалече, но граф когда, ещё вчера, доводил до дезертиров план операции «Табакерка», строго настрого запретил ехать прямо к дому Демида, в случае удачного захвата товарищей, и главное, по разным маршрутам добираться, обязательно покрутившись по периферийным улочкам. Сейчас оглянувшись назад после того, как вырвались с Тверского бульвара на боковую улочку сплюнул. Их сани с Ивашками по пятам следовали за ними. Пётр Христианович замахал на них рукой, показывая, что свернуть надо, но у тех в глазах только круп их белой лошадки видимо был. Рукомашества графского не заметили. Как они вообще продержались на нелегальном положении в Москве целых полгода, да ещё грабили кого-то? Полный непрофессионализм и отсутствие хладнокровия и дисциплины, ещё и серого вещества в голове маловато. И как с такими помощниками проводить те две операции «Возмездие», что он задумал. В Петербурге и полицейских больше и просто всяких гвардейцах на лошадях по городу фланирует. Сразу попадутся и сдадут командира. Может и хорошо, что сейчас смертной кары нет.

Всё же пришли в себя после второго поворота Ивашки и промчались дальше, за расписными санями не свернув. Хоть теперь рассмотреть можно стало, преследует ли их кто или нет. Повезло или правильный расчёт, но никто за «антикиллерами» не гнался. По улицам ехало полно и карет на колёсах и саней и просто конных, в том числе и ахтырских гусар, но целенаправленно за ними никто не скакал, размахивая плёткой и крича: «Держи вора». Попетляли немного. Потом Брехт велел Сёме перейти на шаг ещё немного покрутились по улицам Москвы, Пётр Христианович бы заблудился ни указателей, ни номеров домов. Самое смешное, что и Сёма заблудился. Повернулся к графу с испуганной физиономией и проблеял:

— Заплутал я, Вашество.

Брехт проверил «ахтырца», тот всё ещё был без сознания, потому велел Сёме остановиться и узнать дорогу.

— Только спрашивай, как на Тверскую попасть. — Дёрнул Брехт уже направляющегося к стоящему у ворот распахнутым саням.

— Понятно, Вашество. — и трясётся. Вот бог помощников дал.

Через час подъехали к дому Демида. Ворота открыл младший Ивашка. Вокруг не спецназа ФСБ ни ОМОНа, да даже просто любопытных не крутилось. Можно сказать, что первый этап операции «Табакерка» пусть не на пятёрку, а на четвёрку с минусом закончился.

Что ж, пора переходить ко второй части. Патетической.

Как там, у Тимура Шаова: «Идет перформанс под названьем «Возрожденье страны».

Часть вторая — «Патетическая». А у нас перформанс будет называться «Возвращенье Сатаны».

Глава 23

Событие шестьдесят четвёртое

Странный русский народ… Скотину по головам считает, а правительство по членам.

Как надо дознание проводить? Чего уж, все в будущем знают. Книги читали, фильмы смотрели. Главное правило допроса с пристрастием — субъект должен был голым. Во всех же книгах написано, что голым людям правду скрывать тяжелей, куда её засунешь, если на тебе нет ничего. Кроме этого человек должен увидеть, что спрашивающий его гражданин совершеннейший псих, и ему оторвать от вас какой кусок — это удовольствие. От психов тоже правду тяжело скрывать. И про добрых и злых полицейских без сомнения все читали. Только это люди двадцать первого века начитаны, а в начале девятнадцатого таких интересных книг ещё нет. Там Декамерон про обманутых монашек, да сказания про Бову-королевича. Шахерезада ещё. Словом, добрые сказки.

Заехали в ворота, Ивашки бросились распрягать белую кобылу, или лошадь. Есть разница. Кобыла уже рожала. Проверять Брехт не собирался, но лошадка ему нравилась. Высокая, стройная и совершенно белая. Вчера Тихон, когда Брехт упомянул про белую лошадь, чуть не лекцию ему прочёл:

— Вашество, белых коней на свете почти не существует. Рождаться они могут любого цвета, да хоть вороными, но почему-то быстро седеют, и это поседение не имеет никакого отношения к старости. Кони таки с возрастом становится всё более и более по цвету близки к белому.

— Подожди …

— Ваша правда, Вашество. Сам не видел, отец говорил, бывают очень редко белорождённые лошади, уже родившиеся полностью белыми. Таки имеет белую шерсть и розовую кожу, а которые седеют, у тех кожа серая, а ещё могут быть голубые глаза у них. Очень редкая масть. Я ни разу не видел. Отец сказывал. Ещё он сказывал, что должно прям в утробе матери, может, седеют. Не, знаю, не видел. Чубарых видел. У …

— Подожди …

— У …

— Тихон, твою налево, мысль мне пришла! А если чисто вороную лошадь скрестить с белой, то чего получится?

— Не знаю, Вашество. Может серая в яблоках, может чубарая, а может и вороная. А может и белая.

— Ладно, Мендель, ясно всё с тобой. Будем действовать методом проб и ошибок.

Сейчас Ивашки бросились распрягать белую кобылу и прятать сани в каретник, а младший Ивашка вертелся вокруг Пётра Христиановича, когда он вытаскивал из саней покалеченного Семёном ахтырца. Граф отволок его, придерживая под мышки, тоже в каретник, с глаз долой, и выпрямился, дух перевести и план допроса спланировать, а Ивашка подлетел к гусару и стал его осматривать.

— Вашество, так он богу душу отдал, — отскочил от ахтырца пацан.

Брехт бросил планировать и склонился над разбойником, потрогал шею, ничего не нашёл там бьющегося. Открыл ему глаза. Ну, учили же. У недавно умерших зрачки широко открыты и не реагируют на свет. Эхе-хе. Этого уже не допросишь. Зрачок шире не придумаешь, и на него полоска света как раз попадает, а он не сужается. Трупак. Отлетела душа в Ра… Ну, уж у разбойника и душегуба, и без покаяния, в Рай не попадает душа. Да и чего ей там делать? Скучно в том Раю. Что там интересного? Ни попить, ни покувыркаться. Ходить по садам и философские беседы вести. Скука смертная. Нету в христианстве пряника. Не придумали апологеты. И с кнутом всё не просто. В Аду будут черти на сковородке жарить. Так что, в этот самый Ад вместе с телом и живой попадаешь, все рецепторы при тебе остаются? Душа она же нематериальна. Ей пофиг на нагревание. Тоже маху дали апологеты.