Гидра-2. Криминальные истории 60-х - Васильев Анатолий Григорьевич - Страница 7

Пронькин смотрел внимательно и испуганно.

— Да, совершил, — неожиданно признался он.

— Расскажите, как это случилось.

— По пьянке. Проснулся ночью, душа горит. А выпить нечего. Все кончилось. Вышел из дома. На улице — темно. Ноги сами понесли меня к магазину. Думал, с Егорычем поговорю. А вдруг у него найдется? Подошел, а ворота открыты. Я позвал Егорыча. Тихо, думаю, может, он там, во дворе. Вошел — никого. Смотрю, а дверь склада — настежь. Я знал, что там — вино. Я туда. Нащупал ящик, схватил и вынес. К забору. Побросал бутылки через забор. Ящик — тоже. Сам перелез, собрал их и — в овраг. И все.

Я записал его показания.

— Почему вы сразу не рассказали? — спросил я. — Ваше молчание могло запутать следствие, и себя вы поставили под угрозу: могло сложиться мнение, что именно вы убили сторожа. Понимаете, к чему могло привести ваше поведение?

Пронькин молча смотрел на меня.

— Я сбился с толку. Вы меня спрашивали об Егорыче, а я ничего не знаю. Помню, что ящик с вином взял, и все. А больше ничего не помню.

«Деградация личности, — подумал я, глядя на отечное лицо Пронькина, трясущиеся руки. — Алкоголик. Ему надо лечиться. Нужно подготовить необходимые документы для суда, чтобы он назначил ему принудительное лечение».

Последующим расследованием было установлено, что Ожогин работая завмагом в соседнем районе, допустил большую растрату, возместил ущерб и был переведен на ту же должность на новое место работы, где и совершил хищение.

Однажды утром, когда расследование по делу заканчивалось, ко мне в кабинет вошел пожилой мужчина, спросил, тот ли я следователь, который ведет дело Ожогина, и, получив положительный ответ, сказал, что я ему нужен. Он представился председателем сельсовета.

— Нас, то есть сельсовет, волнует, кто приходит работать к нам в село. Людей присылают разных, а нас даже не извещают. С Ожогиным тоже такая история вышла. Прислали человека, который уже проворовался. Вроде в ссылку или на перевоспитание. А мы разве не такие же граждане, как все? Там он негож, а у нас сойдет? Центральным комитетом партии, правительством принято специальное постановление о повышении роли Советов, а у нас все по-прежнему. Почему мы, советская власть, не можем обсудить какого-то продавца, который нас будет обслуживать, выяснить, что он за человек и сказать, принимаем мы его к себе или нет? Ответьте мне, пожалуйста, и помогите. Факт налицо. Прислали к нам жулика, он и здесь проворовался. А в ответе мы, у нас — ЧП. А мы к этому ЧП — никакого отношения: человек-то не наш и прислали его к нам без нашего ведома и согласия. Неправильно это. Я в райисполком обращался. Мне сказали, что они этот вопрос решить не могут. Может, вы поможете? Я вас очень прошу.

— Я обещал помочь.

Вскоре дело было направлено в суд, который приговорил Ожогина к лишению свободы. Одновременно за кражу вина был осужден и Пронькин. Суд назначил ему также принудительное лечение от алкоголизма.

СОБРАНИЕ

(Рассказ следователя Сазонова)

В кабинет вошла секретарша Нина Ивановна.

— Вас просит зайти Виктор Сергеевич, — сказала она мне.

— Сейчас?

— Да, — ответила она и вышла.

Я встаю из-за стола и иду в кабинет прокурора. Там сидят прокурор и его помощник по уголовным делам Иван Петрович Сачков.

— Вот такое дело, товарищ Сазонов, — обратился ко мне помощник прокурора. Он был человеком старой закалки и всегда при деловом разговоре обращался на «вы», по фамилии и со словом «товарищ».

«Ну, значит, что-то предстоит официальное, видимо, куда-нибудь пошлют. Наверное, что-то случилось», — подумал я.

— Владимир Алексеевич, — перебил его прокурор, обращаясь ко мне. — Вы знаете, что Сметанин заболел, а у него сегодня назначено собрание в райпищеторге по обсуждению дела кладовщика Акимова. Я тебя прошу съездить туда и провести это собрание. Неудобно откладывать. Не везет нам с этим делом, все какие-то закавыки: то экспертиза тянула, теперь Сметанин заболел, а срок по делу истекает, надо его заканчивать. — «У меня у самого дел по горло», — думал я, слушая прокурора. — Главный упор при обсуждении сделай на недопустимость такого поведения работника склада, материально ответственного лица и остановись на недостатках в контроле и учете в торге. Понял? Посмотри дело, прочти внимательно постановление о привлечении в качестве обвиняемого.

— Хорошо, — ответил я.

— Ну, давай, действуй. Больше некому, все заняты. И протокол пусть оформят побыстрее.

— Во сколько там назначено собрание? — спросил я.

— Кажется, в два часа. Но ты позвони, узнай предварительно.

— Хорошо, — говорю я и выхожу из кабинета, прихватив с собою дело. «Вот свалилось на мою голову, — думаю я и иду по коридору к себе в кабинет. — Придется ехать, ничего не поделаешь».

Придя в кабинет, я позвонил директору райпищеторга. Он сказал, что собрание назначено на два часа. Приглашены материально ответственные лица всего торга. Собрание состоится в зале управления райпищеторга.

Я посмотрел дело по обличению Акимова, старшего кладовщика продовольственного склада № 2, которой находится при магазине № 5 и является филиалом основного склада райпищеторга. При ревизии склада у Акимова была обнаружена недостача. В процессе расследования установлены поддельные отчетные документы и факты хищений Акимовым со склада.

В половине второго я поехал в райпищеторг. Когда я приехал туда, все уже были в сборе. Директор представил меня присутствующим и сказал, что я приехал по делу Акимова, которого привлекают к уголовной ответственности за хищения.

Я встал из-за стола и увидел перед собой несколько десятков внимательных глаз. В зале стояла тишина. Все ждали, что я скажу. Я посмотрел на свои записи, вспомнил пухлое дело Акимова, подумал почему-то о складе его и спросил:

— Вы знаете Акимова?

Я спросил зал, и все сидящие в нем хором ответили: — Знаем.

— Он арестован, и его будут судить, — сказал я. — Его будут судить за хищение государственного имущества. Вы знаете его как работника, как кладовщика, а я вам хочу показать его второе лицо, лицо вора. Он украл у государства несколько тысяч рублей. Он работал, встречался с вами, с другими людьми, которые относились к нему как к честному человеку, а он воровал. Как же все это случилось? Как объясняет сам Акимов, вначале у него якобы было все хорошо. А года полтора назад у него обнаружилась недостача. Почему образовалась эта недостача, он якобы не знает. Он испугался, что его могут привлечь к ответственности за нее, и скрыл ее, составив фиктивные накладные на отпуск товаров со склада. Все обошлось. Недостача не была своевременно вскрыта, и Акимов, воспользовавшись этим, стал продавать со склада дефицитные товары. Поскольку он продавать не имел права, он оформлял продажу через магазин. Иногда оформлял, иногда забывал. Чаще забывал, чем оформлял. При проведении ревизий в этом году у него была установлена большая недостача. И вот результат. В процессе следствия обнаружено много фиктивных накладных и других расходных документов, подделанных Акимовым. ОБХСС следил за Акимовым. Правда, слежка за ним была установлена только в этом году, и поэтому он смог так много украсть. По инициативе ОБХСС у него была проведена ревизия, а затем и инвентаризация. В общем, вина его полностью доказана, и он признался в совершении хищения.

Акимов — вор, и он получит по заслугам, он обвиняется по статье 92 части 2 Уголовного кодекса РСФСР. Мера наказания по этой статье предусмотрена до семи лет лишения свободы. Сколько подучит Акимов, решит суд.

Мне хотелось бы несколько слов сказать и о другом, а именно — о тех очень удобных, я бы сказал, для Акимова условиях. В течение полутора лет не было ни одной не только инвентаризации, даже надлежащей ревизии. Никакого контроля за действиями Акимова. Контроль должен быть железным, то есть постоянным, действенным, а проверки — неожиданными. Для честного человека не страшен такой контроль, а для людей типа Акимова он просто необходим. Вы не подумайте, что я или милиция, ОБХСС рады, что поймали Акимова и будут его судить. Мне, например, лично больно и обидно за самого Акимова, за его семью. Ведь у него двое почти взрослых детей. Сыну шестнадцать лет, дочери тринадцать. Сам он воевал на фронте, был ранен, награжден. Таким отцом дети могли гордиться. А что теперь? Что теперь могут сказать они о своем отце? И могут ли они вообще говорить о нем? Им стыдно и больно, как стыдно и больно любому ребенку, когда его отец сидит за воровство. Это я сказал от себя лично, о своем отношении к этому делу.