Противоестественно (СИ) - "Shamal" - Страница 31

Мне становится дурно, когда я замечаю на лестничной клетке Владлена.

— Это твой отец, — шепчу, оборачиваясь. Мне не хочется открывать, но Макс решительно поднимается на ноги и подходит ближе. — За тобой, видимо.

— Открывай. Он все равно знает, что я здесь. Машина внизу припаркована.

И сам, оттеснив меня плечом, поворачивает защелку.

— Так и знал, что найду тебя в этой квартире! На звонки не отвечаешь, дома не появляешься, — с порога начинает Владлен, глядя на сына. — Ты о матери вообще подумал? Она день и ночь ревет, переживая за тебя, оболтуса!

— И тебе доброе утро, — ухмыляется Макс, склоняя голову к плечу. — Я отвечаю на сообщения Софии, и, если бы вы хоть изредка разговаривали с дочерью, то знали бы, что у меня все в порядке.

— Ты меня не учи! — рявкает Владлен, а потом кидает быстрый взгляд на меня, цепляясь за шею… Смотрит поверх моего плеча, и…

Да, разумеется, разворошенная кровать, стол с остатками завтрака, оставленный на прикроватном столике пузырек смазки — что может быть красноречивее?

Он молчит какое-то время, глядя куда-то в прострацию, а потом тихим, злым голосом произносит:

— Я убью тебя, Кайя.

— Да что ты говоришь? — язвит Макс, пытаясь выглядеть невозмутимым, но я знаю, что он нервничает. Едва заметно передвигается влево, практически полностью закрывая меня собой. — Уходи, пап, я взрослый мальчик, мне не нужны твои советы.

Владлен все никак не может прийти в себя. Смотрит и смотрит вдаль, видимо, обдумывая, как будет меня убивать, а я просто наслаждаюсь тем, что мне не больно смотреть на него. Мне… никак. Я ничего не чувствую по отношению к нему, даже обида и презрение куда-то деваются, угасая. Зато к Максу… О, здесь компот из самых ярких эмоций, будто все эти годы их сдерживала какая-то плотина, и вот теперь она прорвалась, выбрасывая в кровь мощный поток дофамина.

— Он разрушит тебе жизнь, — наконец-то безжизненным голосом произносит Владлен, глядя сыну в глаза. — Он использует тебя, а потом выкинет. Это всего лишь месть мне.

— Не слишком ли пафосно? — иронично вскидывает бровь Макс, складывая руки на груди.

— А твой дорогой дядя разве не сказал, что он помешан на мне с шестнадцати лет?

Голос Владлена звучит так, будто он не раскрывает самую постыдную тайну нашей семьи, а вещает прогноз погоды.

Макс хочет что-то ответить, но отец продолжает:

— Давай, спроси у него, откуда шрамы и татуировки! Пусть расскажет, как резал вены, а один раз даже устроил акт самосожжения, просто потому что я не отвечал взаимностью на его извращенную любовь.

Я слышу его будто из-под толщи воды, но все еще не чувствую ничего. Это правда. Все, что он говорит — правда.

— Он просто видит в тебе меня, только и всего! — нарочито равнодушным тоном произносит Владлен, невесело улыбаясь.

А вот это уже не совсем правда.

Макс пошатывается, как от обморочной слабости, хватается рукой за стену, и быстро оборачивается на меня. Я вижу боль и растерянность в его глазах, но голос по-прежнему тверд.

— Это так? — спрашивает он своим фирменным командирским тоном, и я отвечаю честно:

— Нет.

Если бы Владлен пришел на час раньше, я бы не был уверен, но теперь точно знаю, что меня отпустило. Вот так быстро и легко, будто отрезать гнилую плоть.

Макс смотрит внимательно, изучающе, пытаясь различить фальшь, но я не нервничаю, стойко выдерживая сканирующий взгляд.

Мы понимаем друг друга без лишних слов.

— Уходи, — произносит Макс, снова поворачиваясь к отцу. — Мы без тебя разберемся.

И Владлен действительно отступает назад, но прежде, чем дверь закрывается, произносит:

— Что бы ты ни решил, я все равно буду на твоей стороне.

Мы наконец-то оказываемся наедине.

Мне снова неловко, беззаботную радость кто-то растоптал ботинками, оставляя лишь жалкие остатки увядающего ребяческого счастья. Даже не верится, что я мог забыть о своем уродстве и на краткий миг поверил, что каким-то образом сумею унести эту тайну с собой в могилу.

Макс возвращается к столу и принимается убирать посуду, а я не знаю, что делать и что говорить, потому что должен как-то объясниться, пока он не построил какие-то сумасшедшие теории в своей голове. Но, пока я судорожно пытаюсь отыскать здравые аргументы, он произносит:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я всегда это знал. Про тебя и отца. Видел, как ты на него смотришь, слышал обрывки разговоров, но не верил. А это, значит, правда.

Макс переносит стол на место, возвращает на него проигрыватель винила.

— Отчасти.

Я поправляю покрывало на кровати, убираю смазку в ящик столика и только потом поворачиваюсь к нему лицом.

— В пятнадцать-шестнадцать лет я понял, что люблю его. Но он, конечно же, отверг меня, и я ушел в отрыв, — отвожу взгляд, когда замечаю, что он хочет подробностей, которые не могу ему дать. А потому перескакиваю этот этап жизни: — Я узнал, что родился ты, и приполз к нему на коленях. Умолял простить и позволить увидеть тебя, обещал завязать со всякими разными… вещами. Так мы начали сотрудничество.

Прохожу по комнате, потому что не могу стоять на месте, и Макс тоже, видимо, пытается занять чем-то руки. Моет посуду, убирает продукты в холодильник, протирает стол.

— Потом был… м-м, инцидент на складе, о котором ты знаешь, и я просто решил, что должен исчезнуть. Бесследно. Но просчитался.

Обвожу пальцем края татуировок, слабо улыбаясь.

— Меня спасли рыбаки. Увидели тлеющий камыш… тогда сыро было, а я неадекватно воспринимал мир. Экстравазация, попался разбавленный… не важно. Не получилось уйти спокойно, только еще больше беспокойств доставил твоей семье.

Макс судорожно выдыхает, будто все это время не дышал, и хватается до побелевших костяшек за столешницу. Его обуревает гнев, и я не хочу еще больше отталкивать его от Владлена.

— Вы оплатили все операции, потом реабилитацию, — говорю намеренно о всей семье Макса, потому что это правда. Пусть дети тогда не участвовали в процессе моего восстановления, но Владлен с Юлькой очень много вложили в меня. Безвозмездно. — Но теперь я свободен от всего этого! — заявляю прямо, уверенно глядя в зеленые глаза. — Я не употребляю алкоголь, я не принимаю наркотики, я не сижу на таблетках и я не люблю твоего отца.

На последней фразе Макс дергается вперед, будто хочет подойти ближе, но потом отшатывается, заставляя себя остаться на месте.

— У меня все иначе! — решительно произносит он. — Я не помешался на тебе, я просто…

— Влюбился?

— Нет! Влюбленность — это что-то мимолетное, — парирует он, взмахнув рукой. — Сегодня есть, а завтра нет. К тебе я чувствую слишком много всего и давно, а сексуальное желание всего лишь присоединилось к тем, другим чувствам. Я уже говорил тебе об этом и готов повторять снова и снова!

Мне нравится, как это звучит, и так чертовски сильно хочется поверить в эти слова…

Видимо, я слишком долго молчу, потому что Макс вдруг оказывается рядом, обнимая, прижимая к себе, как глупое неразумное дитя, и я расслабляюсь в его руках, на краткий миг позволяя себе забыть обо всем.

Он ерошит ладонью мои волосы, пропуская пряди сквозь пальцы, и его нежность так остро контрастирует с ночной грубостью, что я буквально начинаю дрожать от злости на суку-судьбу и ополчившегося на меня всевидящего Бога, который создал меня таким дефектным, который…

— Ты чего? — шепотом интересуется Макс, замечая мое состояние.

Молчу, только утыкаюсь носом ему в плечо, пряча глаза. А что я могу сказать? Что он действительно идеально мне подходит? Сладкая булочка с корицей — днем, доминантный самоуверенный господин — ночью? Ему бы немного опыта, сдержанности, и он бы стал просто идеальным любовником.

— Идем в субботу гулять? — чуть отстраняя меня, чтобы поймать блуждающий взгляд, предлагает он, а я… Блять, черт дернул меня сказать:

— В эту субботу я в клуб.

— Клуб? — Макс удивленно вскидывает бровь, а потом понимающе кивает. — БДСМ, да?

В голосе прослеживаются ревностные нотки, и я уже жду, что он начнет уговаривать не идти, готовлюсь отвечать, что там запись за месяц, и я не могу просто отменить встречу, но вместо этого он выдает: