Хитрая затея (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 38

— И знаете, Алексей Филиппович, — Крамниц как-то не очень добро усмехнулся, — подумалось мне, что слишком много у Ташлина и баронессы общего…

— И допросили её? — попытался я продолжить, но, как тут же и выяснилось, ошибся.

— Не понадобилось, — усмешка пристава на сей раз показалась мне откровенно злобной. — Я затребовал список завещания барона фон Альштетта, да вот сами и посмотрите.

Бумагу, поданную мне приставом, я просмотрел быстро и, кажется, уже и сам хищно осклабился — там совершенно определённо значилось, что завещание барон подписал в присутствии своей молодой жены. Впрочем, сразу же вспомнил, что пока у нас на баронессу ничего нет, и вернул своему лицу обычное выражение.

— Я, Алексей Филиппович, ещё и в Ярославль съездил, — Крамниц продолжал вываливать на меня новости, — с сыном Чернова побеседовал. И знаете что? О Ташлине я его не спрашивал, так Матвей Феофанович сам о нём разговор завёл!

— И что сказал? — заинтересовался я.

— Сказал, что папенька того Ташлина ругал матерно, проклятия страшные на его голову призывал да грозился всем в городе рассказать, что жулик Ташлин и прохиндей, а потому дел с ним иметь нельзя. Случилась там тёмная история…

История и впрямь смотрелась непонятно и некрасиво. Епархиальное правление провело ревизию в своём архиве, обнаружило там изрядное количество рукописей, к церковным делам отношения не имеющих, да и решило часть из них продать всем желающим. Чернов присмотрел себе какой-то старинный пергамент, но запросили за него столько, сколько у него с собой не было, а принять оплату чеком под каким-то неизвестным сыну Чернова предлогом епархиальные служители отказались. Но пока Феофан Данилович ходил домой за деньгами, рукопись купил Ташлин. Самое же тут интересное заключалось в том, что Чернов утверждал, будто доподлинно узнал, что Ташлину ту рукопись продали за деньги, намного меньшие, нежели запросили с него. Так ли оно было на самом деле и что это вообще была за рукопись, Крамниц установить не смог.

— Представьте себе, Алексей Филиппович, они там даже опись проданных бумаг не составили! — возмущался он. Да уж, понять его было можно. — Со слов Чернова-младшего, отец его считал, что названная ему цена, пусть и смотрелась немалой, на самом деле гораздо меньше действительной стоимости рукописи, почему и пошёл за деньгами. А тут Ташлин! Вот, надо думать, и решил купчина восстановить справедливость в его понимании, и рукопись ту у Ташлина выкрасть. А нарвался на Данилевича…

— Я потом с другими ярославскими собирателями поговорил, — продолжил пристав после приличествующей моменту паузы, — почти все они сказали, что отличался Феофан Данилович чутьём на действительно ценные древности, и ежели он посчитал ту рукопись ценною, то наверняка так оно и было. В общем, Алексей Филиппович, нужен обыск у Ташлина, просто необходим!

— На днях я с государем встречаться буду, — сказал я Крамницу. — Вашу историю тоже изложу. Но пока, Иван Адамович, придётся подождать.

Тут и Крамницу нечего было возразить, и мне нечем продолжить, а потому мы договорились подождать моей встречи с царём, на том я и откланялся.

Итак, наличие у Ташлина некоей ценной старинной рукописи можно было считать доказанным. Как и то, что именно её пытался украсть несчастный Чернов. И если мы с Крамницем не ошибались относительно желания Ташлиной и Данилевича обокрасть приказного советника, речь могла идти в том числе и о той же рукописи. Насколько я понимал, цели тут у Чернова и Ташлиной с любовником были разными — если купцу-собирателю та рукопись была нужна как украшение его собрания древностей, то неверную супругу и её сообщника скорее всего интересовали деньги, за которые оную рукопись можно продать. Вопрос: а кому продать? Кто мог бы её купить? Как мне представлялось, это должен быть некий частный собиратель и не абы какой, а отвечающий аж трём требованиям: он должен очень хорошо разбираться в старинных рукописях, чтобы понимать, что именно ему предлагают и сколько это стоит; он должен быть достаточно богатым, чтобы эту стоимость уплатить; и главное, он должен быть настолько одержимым собирательством, чтобы не задаваться вопросом, откуда вообще взялась рукопись у людей, в собирательской среде никому не известных. Как я понимал, продавцом тут выступал бы Данилевич, потому как фамилия Ташлиной могла бы навести покупателя на ненужные для продавцов вопросы. И, конечно же, отдельно стоял вопрос о том, удалось ли вообще Ташлиной с Данилевичем не то что продать рукопись, а и просто украсть её.

Скорее всего, не удалось. То есть украсть-то они её почти наверняка украли, но со столь же высокой степенью вероятности она была при себе либо у Данилевича, когда его застрелили, либо у Ташлиной, когда её отравили. А это, кстати, очень даже неплохой мотив для Ташлина. Куда более логичный, чем просто стремление наказать неверную жену и её любовника. Ещё бы разобраться, какое к тому отношение имеет баронесса фон Альштетт, и было бы совсем хорошо, но у баронессы, черти бы её взяли, алиби…

Кстати, если мои предположения верны, и женщина, сидевшая в карете, что увезла Ташлину (а с нею, надо полагать, и Данилевича) в последний путь, была сообщницей Ташлина, как и её «ряженый» кучер, встаёт вопрос, во сколько Ташлину обошлись их услуги. Как я понимаю, дёшево такие умельцы не взяли бы, и потому я снова вернулся к той самой ценной рукописи — сколько же она должна стоить, раз ради неё Ташлин пошёл на такие расходы?

Подумалось, что если царь дозволит обыск у Ташлина, вряд ли Крамниц эту рукопись у него найдёт — не такой Ташлин дурак, чтобы держать её сейчас дома. Одно убийство с ней уже связано, и если мои предположения верны, то и ещё два тоже. А где он может её прятать? У баронессы? В банке? В каком-нибудь тайнике?

…Обо всём этом я размышлял по дороге домой, сидя в извозчичьей коляске и щурясь на мартовском солнышке. А дома меня уже дожидался царский посыльный — урядник Кремлёвского полка, вручивший мне вызов в Малый Кремлёвский дворец на завтрашнее утро.

— Страшный ты человек, Левской, — насколько я понимал, государь изволил шутить, — страшный. Всё время прав оказываешься. Ты когда Леониду про воровство говорил, я ещё думал, посмотрю, как оно повернётся, а вышло по-твоему. Шум вокруг Палаты государева двора мне ни к чему, поэтому сделаем так, — царь ненадолго задумался. Мы с государем неспешно прохаживались по внутреннему дворику Малого Кремлёвского дворца, наслаждаясь тёплыми лучами солнышка, светившими в этот день уже и вправду по-весеннему. Царь сейчас, скорее всего, последний раз перед оглашением продумывал заранее принятое решение, я же размышлял, что страшным человеком меня называют третий уже раз и каждый раз люди, всё более и более важные. Первым был майор государева надзора Лахвостев, вторым — князь Бельский, тогда ещё не мой тесть, и вот теперь — сам государь. Расту…

— Сделаем так, — царь вышел из задумчивости. — В Ярославле и Твери, где предсказанное тобой воровство открылось, розыск будут вести губные под присмотром Палаты государева надзора. Серова и Варчевского я велю туда послать как бы по делам, там их и возьмут. А Ташлиным ты с этим приставом Крамницем сам будешь заниматься. И пока только по его жене. Вот как только вам с приставом ясно станет, причастен Ташлин к её смерти или нет, тогда и начнёте его по воровству трясти, но не раньше.

— Прошу простить, государь, — набрался я смелости возразить царю, — но там всё так перемешано, что, боюсь, уже и не разделить, где у Ташлина воровство, а где причастность к убийству жены.

— Это как же? — удивился Фёдор Васильевич, и мне пришлось рассказать откопанную Крамницем историю с рукописью из Ярославля и доложить, что Крамниц бьёт копытом и рвётся обыскать дом Ташлина.

— Тогда делайте, что хотите, — махнул рукой государь. — Висловатову я велю помалкивать и не мешать, но в Палату ты больше не ходи. И губным там без Палаты государева надзора делать тоже нечего. Надзорные с губными сами свяжутся.

Мне оставалось только принять царскую волю и порадоваться за Крамница.