Семейные тайны (СИ) - Казьмин Михаил Иванович - Страница 48

Итак, установив, что Луговая находится в имении, Борис Григорьевич немедля отправился выправлять бумаги и получать деньги для поездки в то самое село Карино. А через какое-то время пристава вызвал к себе заведующий Елоховской губной управой старший исправник Ершов и настрого запретил Шаболдину предпринимать какие-либо розыскные действия в отношении супругов Луговых, пообещав, что завтра старший губной пристав получит необходимые по этому поводу разъяснения. В добавление к тому Ершов и дело себе затребовал.

— Я, Алексей Филиппович, честно сказать, сколько служу, первый раз с таким столкнулся, — растерянно говорил Шаболдин. Да и мне ещё не приходилось видеть Бориса Григорьевича настолько ошарашенным. — Вы бы завтра утром зашли ко мне в управу, вместе всё и узнаем, — предложил он.

— Зайду, Борис Григорьевич, обязательно зайду, — заверил я пристава. И правда, вместе и узнаем...

После ухода Шаболдина я попытался собрать в кучку разбегавшиеся во все стороны мысли. Что бы, как говорится, это значило? И чем оно может обернуться для моего интереса? На первый вопрос ничего похожего на ответ не просматривалось и близко, со вторым было несколько легче. Но именно что несколько — в таком необычном запрете я видел для себя и пользу, и вред. Пользой я посчитал то, что Шаболдин ничего не узнает про Александру Бельскую, вредом — то, что и я не получу доказательств, которыми можно было бы воздействовать на князя Бельского для решения моих брачных затруднений. Стоило, однако, предположить, что завтра всё тут может и поменяться. Так оно и вышло.

Ничего удивительного, что утреннее настроение у Бориса Григорьевича совершенно не способствовало служебному усердию, поэтому день мы с ним начали с чаепития. По паре стаканов выпить успели, по булочке с корицею съели, тут в кабинет и зашёл старший исправник Ершов в обществе господина с каким-то незапоминающимся лицом, одетого вроде и скромно, но со вкусом, да и одежда его при ближайшем рассмотрении выглядела далеко не дешёвой.

— Тайный исправник Мякиш, Михаил Дорофеевич, — представил Ершов посетителя. Так, Палата тайных дел, стало быть, пожаловала... С чего бы вдруг? — Старший губной пристав Шаболдин Борис Григорьевич, боярич Левской Алексей Филиппович, — человек с несерьёзной фамилией окинул каждого из нас цепким и острым взглядом, совершенно к такой фамилии не подходящим.

— Я, с вашего позволения, присяду? — спросил Мякиш, едва Ершов закрыл за собой дверь кабинета.

— Извольте, — дежурно-вежливо разрешил Шаболдин.

— Благодарю, — Мякиш удобно устроился на стуле и перешёл к делу. — Борис Григорьевич, могу я узнать суть вашего интереса к Татьяне Луговой?

— Она нужна нам как свидетельница по делу о бесчестном вымогательстве, с возможным переводом в положение потерпевшей либо соучастницы, — пояснил Шаболдин. — Предположительно, невольной соучастницы, — уточнил он, видя, как недовольно нахмурился тайный исправник.

— Алексей Филиппович, — обратился Мякиш ко мне, — мне известны ваши заслуги в поимке Усть-Невского маньяка, разъяснении положения дел в Священной Римской Империи, а также в раскрытии покушений на вашу жизнь. Однако в настоящее время вы находитесь в положении частного лица. В чём состоит ваш интерес в данном деле?

— Для меня было важным разыскать безвестно пропавшего мужа женщины, которой я многим обязан, — я слегка подпустил в голос высокомерия. Ссориться с Палатой тайных дел в мои планы не входило, но показать Мякишу зубки я посчитал нелишним. Так, самые кончики клычков...

— Понимаю, — Мякиш на секунду задержал кивок, так, чтобы его можно было принять и за поклон. — Однако никакие розыскные действия в отношении Татьяны Луговой предприниматься не должны.

— Позвольте спросить, почему? — просто так сдаваться Шаболдин не собирался.

— Мы не можем допустить, чтобы у майора Лугового появились какие-либо неприятности в семье. Боюсь, в том случае, если вы его супругу допросите, такого избежать будет невозможно, — Мякиш понимающе наклонил голову.

Ну да, кого попало в таком месте не держат, быстро сообразил. Хотя, кстати, мог и в дело заглянуть, пока мы с Борисом Григорьевичем чаи гоняли...

— Простите, Михаил Дорофеевич, — кинулся в контратаку Шаболдин, — речь идёт о незаконнорожденной дочери, которую Луговая отдала чужим людям, и о разоблачении через выяснение судьбы той дочери бесчестного вымогательства! Это преступление, которое должно быть раскрыто!

— Что касается раскрытия бесчестного вымогательства и поимки виновных, в том я готов с вами согласиться, Борис Григорьевич, — признал Мякиш, — но, повторюсь, какие-либо последствия для майора Лугового тут должны быть исключены полностью. Именно потому я не могу вам позволить допрашивать Луговую. Но, поскольку речь всё же идёт о раскрытии преступления... — тайный исправник задумался.

Так, стало быть, супруг нашей Поляновой, тьфу ты, никак не привыкну к её настоящей фамилии, имеет касательство к тайным делам... Вот, значит, с чем связано его двухгодичное отсутствие. Где он мог быть? Да где угодно! Нелегально пребывать за границей, участвовать в разведывательных экспедициях на сопредельных или дальних диких землях, да мало ли, где ещё — всё равно никто о том не узнает очень долго, а то и никогда. А молодая жена, ей же, получается, чуть больше двадцати было, осталась одна... Вот вам и результат в виде незаконной дочки! Но тут с Мякишем не поспоришь, не подпустят нас к жене такого человека, вот точно не подпустят...

— Давайте, я поговорю с Татьяной Андреевной сам? — предложил Мякиш. — И сообщу вам, что узнаю о её дочери?

— Есть предложение получше, — осенила меня идея.

— Какое же? — заинтересовался Мякиш.

— Вы мужчина, и с вами госпожа Луговая откровенничать о своей дочери не станет, — начал я с очевидного. Мякиш согласно кивнул. — Поэтому говорить с ней должна женщина. Пусть это сделает моя матушка, боярыня Анастасия Фёдоровна Левская. Встречу им устроите вы, вы же после обсудите с боярыней Левской, что она может нам пересказать, а что нет. Мне представляется, так поступить было бы и уместно, и вполне прилично.

— Неплохо придумано, Алексей Филиппович, — ответил Мякиш не сразу, обдумал, значит. — Более чем неплохо! Но, вы же понимаете, сам я принять тут решение не вправе. Сегодня же доложу о вашем предложении начальству и буду просить оное предложение принять. Не позднее завтрашнего вечера извещу вас.

— Вот и хорошо, — обрадовался хоть такой развязке Шаболдин. — Чаю, Михаил Дорофеевич, с нами не попьёте?

— Благодарю, Борис Григорьевич, с превеликим удовольствием, — охотно согласился Мякиш. — Но, с вашего позволения, один стакан только — мне ещё на доклад явиться надо.

Делать доклад пришлось и мне — отцу и матушке. Перед тем мы с Шаболдиным проводили Мякиша и договорились, что трясти Лизунова насчёт бумаг по Поляновой пристав не будет, раз в деле те бумаги использовать нельзя. Мякиш, правда, ничего не говорил, что делать, когда бумаги найдут, но я был уверен — стоит им найтись, как Михаил Дорофеевич тут же появится и заберёт их у нас. Думаю, понимал это и Шаболдин. В общем, выпили мы с ним ещё по стакану, да и отправился я домой. Эх, оставит меня Палата тайных дел без рычагов воздействия на Бельских... Хотя, чего это я? Такое случится, если бумаги, проясняющие супружескую измену Татьяны Луговой, найдут Шаболдин или Елисеев, а вот если их найду я... Пусть потом Мякиш те бумаги с князя требует, если, конечно, Бельский их не уничтожит тут же.

Боярин Левской и боярыня Левская выслушали меня со всем вниманием. За возможность лично побеседовать с «той самой Поляновой» матушка ухватилась обеими руками и с нетерпением ждала, когда это наконец произойдёт. Отец был настроен более деловито и уже, похоже, прикидывал, как это отразится на наших отношениях с Бельскими. Я же предавался горькому сожалению о том, что до матушкиного рассказа о будущей встрече так и не пойму, удастся ли использовать то, что поведает Луговая, в качестве доказательства при разговоре с князем или нет.