Платье для смерти (ЛП) - ДеМайо-Райс Кристин - Страница 39

Она почувствовала укол жалости к папе, застрявшему в чужой стране, им манипулировали, заставляли делать что — то, чего он не понимал, против человека, которого он не знал, посадили в тюрьму на два десятилетия, запретили общаться с семьей и заставили построить место, которое отняло у него всю жизнь.

Чувствовать к отцу что — либо, кроме гнева и ненависти, было некомфортно. Ей не хотелось доставать эти чувства из коробки, куда она сама их положила. Они лежали в маленьком черном отсеке сердца, и убери их оттуда — и будет уродливая пустота. Он мог бы найти способ связаться с ними. Он мог обменять письмо на дом Сосо. Он мог бы потрудиться, чтобы полюбить ее и Руби, но он этого не сделал. Он потерпел неудачу. Она его презирала.

Лора сунула чувства обратно в коробку, но створки не закрылись. Сомнения, которые она испытывала, и пробелы в истории, которую она сама себе рассказывала о нем, не давали успокоиться душе, как и многие годы. Вспомнились и сломанные туфли, в которых она ходила в седьмом классе. Те, у которых подошва оторвалась от носка, и из — за которого она споткнулась, и о том, как они с Руби пытались приклеить ее обратно. Вспомнилась и Руби, которую отстранили за то, что она ударила Брэндона Фербена в лицо, когда он заржал над ее падением. Папа должен был быть там. В ее детстве были только Руби и мама, иногда слишком подавленная, чтобы встать с постели. Он должен был защитить ее. Ему следовало хорошенько склеивать детские туфли и бить ее обидчиков за насмешки над ней. Коробку чувств почти удалось закрыть, когда мама проснулась.

— Привет, — сказала Лора. — Джимми пошел ужинать.

— Больничная еда не так уж плоха.

— Как ты себя чувствуешь?

— Больной. — Мама потянулась к кувшину с водой и чуть не пролила его.

Лора подхватила его и наполнила стакан.

Мама сделала глоток и спросила: — Почему ты не на работе?

— О ней позаботится Джереми.

— Хорошо. — Она похлопала Лору по руке.

Лора смотрела, как она пьет, по краю чашки стекала небольшая полоска воды. Она вытерла и забрала чашку обратно.

— Мам, я хотел тебе кое — что сказать.

— Ничего слишком серьезного, хорошо?

Но Лора не слушалась мать с подросткового возраста, и не собиралась начинать. Особенно, когда ей было что сказать.

— Я люблю тебя, мам. И прости меня за все. Мне жаль, что я не ценила, то, что ты для нас делала. Я всегда думала, что есть только я и Руби, а ты вроде как, знаешь, просто на работе, потому что терпеть нас не можешь. И я бы не винила тебя в этом, вытерпеть нас было сложно. Мы были как дикарки.

— Ты училась в Далтоне, дорогая.

— По сравнению с другими детьми? Рубашки у них были белые и накрахмаленные. А брюки всегда со стрелками. Боже мой, как ты это сделала? Как ты удерживала нас от отчисления? Я не могу себе представить, сколько труда было вложено в это. Никогда не представляла. Я никогда не думала о тебе или о том, чего ты хочешь, и никогда не спрашивала, мама, а как насчет парня? Как насчет того, чтобы найти кого — то, кто бы тебя любил? Знаешь, я просто думала, что ты мама и ничего больше, и тебе ничего не нужно, и, даже не знаю, что пытаюсь сказать. Только что мне очень жаль. Столько времени потратила на то, что не считала тебя, кем, кроме мамы.

Женщина слабо улыбнулась.

— Ты всегда слишком строга к себе. — Она выглядела более уставшей, чем сразу после операции и Лора подумала, не пора ли начать беспокоиться.

Девушка положила голову на мамины колени, и почувствовала нежные прикосновения к волосам.

— Вас держали в Далтоне, потому что ваш дядя Грэм попросил своего босса из «Havershim & Layngle» составить хорошее исковое заявление. И я знала, ты любишь меня так сильно, как только возможно.

Вошел Джимми, шурша пакетами.

— Все еще здесь? Я купил тебе феттучини Альфредо.

Лора встала и убрала со стола.

— Я что похожа на Руби? Я это есть не смогу.

— Можешь съесть мой салат, — сказала мама.

— Нет, не может, — возразил Джимми.

— От полиции порта есть ответ? — спросила Лора, снимая крышку с горячего контейнера, заполненного жиром, сыроподобным нечто и крахмалом.

— Не понимаю о чем вы.

Лора бросила взгляд на полицейского, он в ответ постучал по часам. Судя по всему, он не будет отвечать на вопросы, пока не закончатся часы посещений.

— Подумал, мы должны рассказать Кангеми. Не хочу попасть в неприятности.

— Не беспокойся об этом, — сказал он и взял маму за руку. — Хочешь прогуляться или еще чего — нибудь после еды?

Мама вздохнула, теребя свой салат.

— Наверное, надо. — Ее взгляд остановился на белом соленом комке Лориной пасты.

Лора закрыла контейнер, отложила в сторону и взяла телефон.

— Что делаешь? — спросил Джимми.

— Смотрю, как прошла примерка.

Он выхватил у нее из рук телефон.

— Эй! — Лора потянулась к нему.

Он снова постучал по часам, затем указал на маму.

— На самом деле, Джимми, я… — начала мама.

Лора прервала:

— Все в порядке, мама. Давай, доедай салат. Мне бы тоже не помешала прогулка.

***

Прогулка заключалась в хождении взад — вперед по коридору с кронштейном для капельниц. Лора хотела над этим пошутить, но не хватило слов и вдохновения. К тому же, она прекрасно знала, что маме неловко находится в таком затруднительном положении перед Джимми, а он не стерпел бы тщеславия. Никогда бы не показал, что его что — то не устраивает.

Без четверти девять они свернули в коридор. Лора услышала, как в кармане Джимми загудел ее телефон. Потом он зазвонил, но полицейский его проигнорировал. Трудно представить, что на работе произошло что — то настолько ужасное, что не потерпело бы пятнадцати минут. Она надела на лицо мягкую, слегка счастливую гримасу, чтобы мама не заподозрила, что она хочет вырвать телефон из штанов Джимми.

Когда они уложили маму, поцеловали ее на ночь, а медсестра выгнала их, было девять пятнадцать. Лора стояла в вестибюле с Джимми, наблюдая, как люди шагают под высоким потолком, и в ярком свете на их лицах отражается беспокойство. Как бы кто не украшал больницу, как бы ни старался с помощью деревянной отделки и теплового света сделать это место привлекательным, больница оставалась больницей. В месте, построенном для сдерживания болезней, паники и смерти, никогда не будет вестибюля, кричащего о самообладании.

Джимми протянул ей телефон.

— Ты была молодцом.

Она схватила его и проверила сообщения. Руби спрашивает о маме. Джереми сообщил, что примерка прошла нормально, но очередной промах Хайди стоил им кучу денег. Он также напомнил ей, что она его любит.

— Собираешься на работу? — спросил Джимми.

— Что ответили из порта?

Сразу он не ответил, но, позвякивая ключами, осмотрел вестибюль.

Лора теряла терпение.

— Я ждала, пока..

— Пошли. — Он прошел вглубь больницы, по коридору и вышел к двери промышленного вида с затвором посередине.

Ей практически пришлось бежать, чтобы не отставать, но она была уверена, что лучше не спрашивать подробностей. Если он чувствовал, что ему нужно куда — то идти, лучше было не расспрашивать. Совсем. Они вышли на подземную стоянку.

— Ты взял машину? — среди ее знакомых было мало людей, у которых были машины или они были бы им нужны, и еще меньше тех, кто возил бы ее по Манхэттену, платя непомерную плату за парковку и воюя с пробками.

— Ненавижу метро, — ответил он, выключив сигнализацию квадратного внедорожника. — Залезай.

Она открыла пассажирскую дверь и забралась на сиденье. Джимми сел за руль.

— Мне писали из порта, — сказал он. — И связали меня с кое — кем, кого ты знаешь.

— Кангеми? Дерьмо. Значит, у тебя ничего нет. Я снова пришла к началу.

— Да. К детективу Кангеми, кстати, которому ты нравишься. Что вы с Джереми сделали для этих трех девочек? Он мне об этом рассказал. После такого он вам дает полную свободу действий. Итак, что у меня есть. Бруниканская парусная лодка пришвартовалась у пирса Челси. Она называется «Любимая Айла». И сейчас она не в доке.