Обретение ада - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 63

Воспоминания о Томе постепенно переросли в воспоминания о его пребывании в Америке и затем – о нынешней работе. «Почему у них все время провалы? – в который раз подумал полковник. – И именно на турецком направлении? Может, американцы начали специальную игру? Ведь они должны понимать, что несколько проколов, происшедших подряд, неизбежно вызовут повышенный интерес именно к работе сотрудников этого отдела. Не понимать этого они не могут. Выходит, они сознательно обращают внимание на это направление, чтоб... – он закрыл глаза... – чтобы отвлечь внимание от другого направления, где работает их агент!»

Он сел к столу. Привычка работать за столом, оставшаяся после Америки, часто подводила его, когда он привычно начинал искать свои блокноты или звать кого-нибудь из секретарей. Но сейчас, взяв листок бумаги, он принялся чертить какие-то схемы, постоянно прокручивая в голове одну и ту же мысль. Если в СВР есть ценный американский агент, значит, его нужно постоянно охранять. Но если часть информации, которую он дает, настолько важна, что не может не вызвать реакции американцев, а их реакция будет его соответствующим провалом, то нужно отвлечь внимание российской разведки от своего агента, переключив его на другого.

И только в этом случае может последовать несколько явных проколов с непременным обнаружением в одном из отделов СВР. От напряженных мыслей болела голова. Он взглянул на телевизор. Там шли новости. Обсуждались проблемы Черноморского флота. Потом сообщили, что война в Таджикистане идет с невероятным ожесточением обеих сторон. В конце диктор почти радостно известил об обстановке в Азербайджане, где под влиянием оппозиционных сил президент ушел в отставку и теперь наблюдается явная нестабильность.

Он подумал о матери. Нужно, чтобы она перебралась к нему в Москву. В республиках бывшего Советского Союза сейчас очень неспокойно. Повсюду стреляют, в Приднестровье и в Абхазии тупиковая ситуация. Гражданская война в Таджикистане, развернулись военные действия между Арменией и Азербайджаном. Несколько недель назад в Азербайджане был полностью сожжен город Ходжалы. Почти все его жители – старики, женщины и дети – были перебиты, многие замерзли в поле. Он видел эти страшные кадры, когда детские трупы грузили, словно дрова, в военные вертолеты. В газетах появилось сообщение, что в нападении на город главной ударной силой был 366-й российский полк.

И это было самое страшное известие для Юджина. Полковник КГБ, ставший теперь не по своей воле полковником российской разведки, автоматически превращался во врага своего народа, в предателя, которому отныне не было места в родной республике. И он в который раз подумал, что его страна, оставленная им семнадцать лет назад, неузнаваемо изменилась, словно один большой красивый айсберг, расколовшийся на ряд грязных страшных льдин, которые, сталкиваясь, неслись на оказавшиеся рядом корабли и лодки, сминая все вокруг в своей слепой ярости.

Полковник понимал – путь на родину ему отныне закрыт. К власти в его республике рвались оппозиционеры, не отличавшиеся по своим методам и формам действий от всех революционно-люмпенских масс, какие знает история человечества. Обиженные, несостоявшиеся, недовольные люди в массе своей и составляли ту толпу, которая лбами вышибала стекла в здании парламента, требуя отставки Президента. Сбывалось страшное пророчество Бисмарка, сказавшего, что «все революции на земле замышляются гениями, осуществляются фанатиками, а их плодами всегда пользуются прохвосты».

Он снова пересел на диван и вдруг незаметно для самого себя уснул. Напряжение этого дня сказалось таким странным образом. Проснувшись в одиннадцатом часу вечера, он отправился на кухню ужинать. И только там, взглянув на календарь, вдруг вспомнил, что сегодня ему исполнилось сорок шесть лет. Он так привык к дате рождения Кемаля Аслана, что никогда не отмечал собственный день рождения. И сегодня ночью на кухне, за полчаса до конца этого дня, он отмечал свой день рождения. И Сандра с Марком были за его столом. А Том Лоренсберг говорил красивые и оттого такие печальные тосты.

В этот день, выйдя чуть раньше с работы, он приехал в семью своего связного. Полковник был на автомобиле. Ему удалось снять часть денег и купить неплохую «девятку» вишневого цвета. На ней он и отправился искать Планетную улицу. Ему объяснили, что дом, который ему понадобился, будет как раз рядом с Институтом переливания крови. Как раз в этом доме и жила Ирина Хохлова, или Ирина Фишер. Он только сегодня узнал, что настоящее имя его связного было Эдуард Фишер. Он действительно был немцем, родившимся в Казахстане, в семье депортированных из Поволжья немцев.

Нужный дом он нашел сразу и, поднявшись на четвертый этаж, позвонил. За дверью долго слышались медленные шаги, наконец ему открыли. Всматриваясь в темноту, он спросил:

– Здесь живет семья Фишер?

– Вы из собеса? – задало встречный вопрос непонятное существо, закутанное в пуховые платки, несмотря на весну.

– Нет, но я хотел бы видеть кого-нибудь из семьи Фишер.

– Заходите, – равнодушно пригласило существо, отступая вглубь. – Осторожнее, у нас в коридоре не горит свет.

Они прошли в комнату. Незнакомка сняла платки, и он с удивлением увидел перед собой сравнительно молодую женщину с остатками былой красоты на лице.

– Что вам нужно? – так же равнодушно спросила она. – Я Ирина Фишер, хотя по документам я Хохлова.

– Я бывший коллега вашего мужа, – тихо признался полковник.

Она не изменилась в лице.

– Да, – сказала так же равнодушно, – вы работали вместе с ним?

– В начале восьмидесятых, – он вдруг с ужасом подумал, что ее равнодушие не показное. Это было действительно очень много лет назад. В другую эпоху.

– Вы были в Германии? – спросила она.

Видимо, несчастной женщине не говорили, где именно находится ее муж. Просто в силу своего разумения она считала, что немец Эдуард должен обязательно работать в Германии.

Караев решил ее не разочаровывать.

– Был, – сказал он, – мы с ним очень дружили.

– Садитесь, – предложила женщина. Даже последние его слова ее не очень взволновали. Последний раз она видела мужа еще в конце семидесятых. И он давно уже превратился в этом доме в семейную легенду.

Полковник сел. Он чувствовал себя неловко, словно непонятно зачем побеспокоил прах мертвеца.

– Вы знаете, как он умер? – вдруг спросила женщина. Спокойно, без надрыва.

– Знаю.

– Он не мучился?

– Нет. – Он не мог сказать этой несчастной женщине, что ее муж застрелился. Сегодня она этого просто не поймет. Все идеалы, в которые они верили, оказались осмеянными и разрушенными. И говорить сегодня о том, что ее муж решил тогда остаться верным своим идеалам, было слишком больно. И не нужно. И хотя Эдуард Фишер, или Том Лоренсберг, служил не режиму маразматиков, умиравших один за другим, не системе, столь же изощренной, сколь и загнивающей, омерзительной, а своей стране, сохраняя верность данной присяге, это сегодня объяснить было невозможно. И поэтому полковник молчал.

– Он просил вас что-нибудь передать? – снова подала первой голос жещина.

– Нет. Там это было невозможно, – честно признался Караев. – А как у вас дела? Вы получаете за него пенсию?

– Да, конечно, – чуть улыбнулась женщина, – на килограмм масла как раз хватает. Мне объяснили, что он был всего лишь майором. Указ о присвоении ему звания подполковника вышел, но он погиб, и поэтому его отменили или не присвоили, я так ничего и не поняла. Вот и получаю пенсию за погибшего майора.

Полковник молчал. Он сжал зубы так, что начали болеть скулы. Не нужно было даже осматриваться, чтобы увидеть, как живет эта несчастная женщина.

– Может, я могу чем-то вам помочь? – подчиняясь своему внутреннему порыву, спросил он.

– Нет, спасибо. – Она подняла один из платков и накрыла им голову. – У нас все есть.