Когда распахиваются крылья (СИ) - Самарова Екатерина Андреевна - Страница 19

     – Ты-то что тут забыла? – тут же выпалил Серый, не успев, видимо, придумать, что сказать.

     Женька, почти отличница, строгая и серьёзная, одарила его презрительным взглядом и отвернулась – как будто это не мы её застали в месте, куда вообще-то такие, как она, не ходят, а она нас. Я хмыкнул и похлопал Серого по плечу: ничего, в другой раз будешь умнее. Он тут же дёрнул плечами: да я и не заметил ничего. Я пожал плечами: ну как знаешь.

     Оказывается, сегодня по клумбе потоптались знатно: окружив лестницы, на любимом месте Тёмки собралось около двадцати старшеклассников из нашего, девятого и одиннадцатого классов, и ещё несколько мелких – то ли из пятого, то ли из шестого. Тот, кто бренчал на гитаре, сидел на третьей ступеньке, и я не смог его разглядеть. Более высокий и глазастый Мишка, встав на цыпочки, доложил:

     – Парень вроде какой-то. В кожанке.

     В кожанке? В нашей-то деревне? Да ещё и на гитаре играет – ого! У нас если и пели что-то на улице, то точно не под гитару и, скорее всего, из репертуара группы «Золотое кольцо» – что-то там про «виновата ли я». Таких уличных музыкантов я видел только летом в городе, когда ездил туда к тёте с дядей, и то редко. Услышать здесь гитарные перезвоны было настолько странно, что мы удивлённо переглянулись и с новой силой стали вытягивать шеи, чтобы рассмотреть незнакомца. Или знакомца – не видно же ничего.

     Парень наконец перестал бесцельно перебирать струны – наверное, настраивал гитару – и из-под пальцев (они были единственным, что я видел – длинные пальцы с обгрызенными кривыми ногтями) – полилась лёгкая смутно знакомая мелодия, как будто даже не гитарная, какая-то волшебно-спокойная, мягкая, как тёплое и толстое одеяло. А потом парень запел – чистым мягким голосом, точно не пел, а тихо шептал в самое ухо. Слова звучали как-то странно, непривычно, как будто стелились над землёй, как мокрый туман. Я непонимающе покрутил головой, а потом вдруг осознал: он поёт-то не по-русски, а по-английски! Вот только с английским у меня всегда были проблемы, да как и у всей школы, включая нашу англичанку, а сейчас я почему-то понимал все, о чём поёт парень. И не только я – несколько девчонок из нашего класса, стоявшие чуть впереди меня, начали тихо подпевать – хотя я был уверен, что слов этой странной песни они не знали.

     – Imagine, there’s no heaven, – выплетал спрятавшийся за толпой парень, – It easy if you try. No hell below us, above us only sky.

     Потом его голос птицей взметнулся вверх, а у меня в голове что-то звякнуло: небеса? ад? Очень знакомо звучит… Как будто… я слышал это вчера?

     Я все-таки протолкнулся вперёд, протиснувшись мимо двух одиннадцатиклассников, которые недовольно заворчали, но парень снова взял высокую ноту, и те тут же про меня забыли. Зато я теперь мог разглядеть того, кто сидел на третьей ступеньке и, удобно устроив гитару на коленях, самозабвенно распевал песни. Длинные, чуть выше плеч слегка волнистые волосы, смеющийся взгляд золотых искрящихся глаз, невыносимо светлая и притягательная улыбка – недаром со всех сторон он окружён девчонками, которые чуть ли не облизывались. Гоша?

     Как будто в ответ он поднял голову, улыбнулся ещё шире, ещё обаятельнее и кивнул: привет, чувак, я как раз тебя ждал. И дальше продолжил играть, выплетая из пальцев и струн тёплую и свежую, как весенний ветер, музыку. Сегодня он был уже не в своём поросячьем свитере, а в свободной клетчатой рубашке, джинсах и лёгкой куртке. Определённо, с одеждой он сегодня справился лучше – выглядел среди нас, одетых кто в спортивное, кто в куртки всех цветов радуги, кто вообще в тулупе, как рок-звезда среди малышни из детского сада. Серый тоже разглядел парня и окончательно растолкав одиннадцатиклассников, протиснулся ко мне.

     – Что за чувак? Выделяется среди нашего колхоза.

     – Ты его видишь? – взволнованно спросил я.

     – Вижу. А ты нет? – удивлённо спросил Серый.

     – Нет, я просто… – но что «просто», додумать я так и не смог. Серый видит Гошу, значит, это не мой персональный глюк. А ещё значит, что Гоша, живой, из плоти и крови, вчера поджёг черёмуху невиданным негорящим огнём, заставил ветку выпустить почки и избавил меня от невезения. То есть… он на самом деле Бог?

     – Так кто такой? – нетерпеливо повторил Серый.

     – С чего ты взял, что я его знаю? – резко, резче, чем хотел, спросил я.

     Серый удивлённо посмотрел на меня.

     – Ну, может, потому что он тебе кивнул? И разулыбался? Так что за субъект? Неплохо так играет. Хотя… И-эх, мне б сейчас гитару… Я бы ему показал, как надо Битлов играть.

     – Это знакомый… брат… – не успев сообразить, что сказать, выпалил я.

     – Знакомый брат? А у тебя есть ещё и незнакомые? – хмыкнул Серый.

     – В смысле, двоюродный… Или троюродный… седьмая вода на киселе, в общем. Приехал к нам в гости вчера.

     – Понятненько. А наших, русских, он играть умеет, интересно? А то Битлов играть всем весело, а вот попробуй Чижа, где столько аккордов, что пальцы по грифу почти в узел завязываются, и все голосом и харизмой надо вывозить.

     Я не ответил, что там умеет играть Гоша – тем более, наверно, уж он-то умеет играть все. Между тем Гоша завёл ещё одну песню, и по первым аккордам я понял, что Серый отключился и уже больше ничего не воспринимает. Это была «Это все» ДДТ – любимая его песня. Гоша как будто знал, составляя себе концертный лист.

     «С нами память сидит у стола, а в руке её пламя свечи. Ты такой хорошей была, посмотри на меня, не молчи!» – неожиданно заорал Серый мне на ухо. Гоша, не переставая петь, улыбнулся и кивком головы предложил Серому выйти вперёд и спеть вместе. Серый тут же растолкал оставшихся ребят и сел рядом с ним. Теперь они пели в два голоса, и даже слегка угловатый голос Серого стал мягче, мелодичнее. Остальные, кто знал слова, тихо подпевали. Я осмотрелся: на лице Женьки Стерховой разлился свет, как будто она смотрела на фонарь. Мишка осоловело-изумлёнными глазами не сводил взгляда с Гоши, сам не замечая того, как шевелятся его губы и голова в такт музыке.

Две мечты да печали стакан

мы, воскреснув, допили до дна.