Стань моей (СИ) - Касс Вероника - Страница 19

— Творческий беспорядок? — словно сама же и спрашиваю у него и никак не могу сдержаться, уже начинаю посмеиваться.

— Так, окей, мои волосы, на которые я немного подзабил, и браслеты делают из меня творческую личностью?

— Да… нет. А-а-а, я не знаю, — я уже смеюсь в голос, и неожиданно слышу, как начинает смеяться Леночка.

По взгляду Степана я вижу, что он тоже только понял, что у нас появился невольный наблюдатель. Глаза мужчину в удивлении расширяются, а затем уже и он сам начинает громко смеяться.

Леночка же тянется и даже начинает подпрыгивать на коляске, все еще смеясь. Конечно же, дочь не понимает из-за чего мы смеемся с уже знакомым ей дяденькой, просто она всегда реагирует так на мой смех. Как только я начинаю смеяться, она повторяет за мной. Причем повторяет вполне искренне. Жаль только, что я сама смеюсь довольно редко.

Глава 9.2

— Ну привет, Елена Прекрасная, — Степан улыбается глядя на Леночку, улыбается так, что у меня дыхание сбивается.

Мужчина слишком положительный. Он даже энергетику излучает именно такую. Ему безоговорочно веришь, хочешь улыбаться и рассказать все как есть у тебя на душе, хочешь перед ним открыться, а еще хочешь в него влюбиться, если ты уже… уже не влюбилась.

Я отвожу взгляд и глубоко вдыхаю. Все хорошо. Просто хорошо.

Мы гуляем еще несколько часов, я успеваю и покормить Леночку пюрешками, и даже предложить одно из них Степану, на что мужчина, смешно и совсем не по мужски смело, открещивается. Он провожает нас к дому, а зайдя в подъезд видно, что он хочет меня поцеловать, но вместо этого смешно щелкает Леночку по носу, затем нежно проводит подушечками пальцев по моей щеке, а после прощается и уходит. А еще спустя десять минут присылает мне сообщение, от которого мои щеки опаляет жаром.

"Мне безумно нравятся наши прогулки с Еленой Прекрасной, и все же я хотел бы украсть тебя у твой воспитанницы, хотя бы на один вечер".

Я долго думаю, что отвечать и стоит ли вообще, что-либо отвечать. В который раз прокручиваю в голове мысли о том, что мен вообще нельзя общаться со Степаном, а если и общаться, то не назло мужу и… и не обманывать самого Степана. И все же побеждает моя менее разумная сторона, и я просто отшучиваюсь. Пишу о том, что Леночка очень-очень против такого поворота событий.

Больше Степан ничего не пишет, а на следующий день, не сговариваясь мы встречаемся все на той же скамье. Опять гуляем, едим мороженое, смеемся, разговариваем обо всем и в тоже время ни о чем. В этот раз мужчина даже успевает поцеловать меня, сидя на лавочке, пока Лена спит. А после все опять повторяется: быстрое прощание в подъезде и сообщение, почти один в один, как и вчерашнее, на которое я отвечаю практически тоже самое. А потом очередная встреча на лавочке.

И так день за днем…

Видимо Степан выбрал какую-то очень-очень осторожную и не сильно навязчивую тактику. Я это понимаю, так же как и то, чего вообще мужчина хочет от меня, и то, что ему рано или поздно надоест я тоже понимаю.

Но все же… все же я никак не могу прекратить эти встречи. Я ими живу. Я себе их разрешила, пообещав не заходить дальше и серьезнее и будто бы даже угрызения совести больше не чувствовала. Я даже мысли о том, что Степану надо рассказать о Лене откинула куда подальше. Зачем? Зачем ему что-то рассказывать? Ведь и так же все хорошо…

А у меня и правда все было хорошо. Я как тот страус закапываю голову, и даже не в песок, а словно пытаюсь пробурить своей макушкой в бетон, и у меня это мистическим образом выходит — настолько я не хочу ничего видеть и слышать, лишь Степана на своих прогулках с Леночкой, и больше ничего.

Этого уровня общения с ним мне действительно достаточно. Точнее я думаю, что достаточно.

Макс же… С Максом мы так и не общаемся, и теперь я по-настоящему понимаю, что такое жить, как соседи. Прежде мы все же жили хотя бы как приятели.

Муж не спешит оправдываться или объясняться, я же… я не хочу начинать первая говорить с ним, и когда у меня заканчиваются деньги я занимаю у Майи. Готовлю дома я теперь по минимуму и то только Леночке, сама как и прежде практически не ем. И, если прежде при таком же питании и ритме жизни, мой вес держался на определенном уровне, то сейчас за прошедшую неделю я худею на целых шесть килограммов. И дело, кажется, ни в волнении, ни в плохом аппетите, а в том, что в моем животе поселились бабочки… они летают, шумят своими невесомыми крылышками и изгоняют из меня весь мой вес.

Другого объяснения этому у меня нет. Признаваться самой себе, что я влюбилась в Степана я не хочу. Мне спокойнее думать, что я влюбилась в то состояние спокойствия и безмятежности, которое я испытываю рядом с мужчиной. Ведь я разрешила же себе не думать ни о чем пока он рядом. Ни о проблемах, ни об обязательствах.

И мне так спокойно и хорошо. Действительно спокойно и хорошо. По настоящему спокойно и хорошо.

— Собери все необходимые Леночкины вещи, — это первые словами моего мужа после того памятного ужина с его родителями.

— Какие вещи? Зачем? — я даже с места вскакиваю, хотя спокойно до этого пила чай.

— Мои родители ждут нас у себя на выходные. У меня поехать не получается, поэтому поедешь ты.

Глава 9.3

— Но вещи мне собрать надо Леночкины? Так?

— Ну ты же не поедешь без вещей, значит и свои соберешь.

— А заранее об этом сказать никак нельзя было? — начинаю закипать я еще больше.

— Марина, с тобой невозможно общаться в последнее время, — Максим тяжело вздыхает и недовольно поджимает губы

— Так ты и не общаешься! — я кричу и взмахиваю руками. То ли со злости, то ли от бессилия, а может быть все вместе, ведь одно вытекает из другого. Я никогда раньше не поднимала голос в ссорах. Любых. Будь то парни, подруги или (Боже упаси!) мама. Но сейчас же… сейчас я, кажется, просто не в состоянии спокойно разговаривать со своим мужем. Стоит только услышать его голос, и меня буквально трясет от злобы.

— Потому что с тобой невозможно общаться, — повторяет он, не в пример мне спокойно.

— Не ври, — я беру кружку и выливаю чай в раковину. Тщательно мою посуду, а затем поворачиваюсь к мужу и четко говорю, — я никуда не поеду.

— Марина…

— Что Марина? Ты неделю со мной не разговариваешь. Ходишь обижаешься. Хотя это я… Это я! — опять кричу я, — это я должна обижаться на тебя. Потому что ты скрывал нашу дочь от собственных родителей. Врал им, врал мне. Врал всем! А по итогу обиделся у нас ты. Замечательно. Просто замечательно, — я откидываю уже чистые ложки с вилками обратно в раковину и опираюсь ладонями о кухонную столешницу. Начинаю часто дышать, пытаясь хоть как-то успокоиться.

— Отец же сказал, что вы встретились случайно и… — вкрадчиво говорит муж, я же разжимаю ладони, стучу ими по столешнице несколько раз, а затем опять оборачиваюсь.

— Не нужно тут меня в чем-то подозревать. Случайная встреча никак не отменяет возможность разговора, правда? И почему ты допускаешь, что твоя мать не поинтересовалась у совей невестки какого фига та вообще та себя так странно ведет и не показывает им внучку? А? Как ты думаешь мне приятно было слушать это все от твоей матери! От человека, которого я второй раз вижу в жизни! Как думаешь?

Я кричу и уже даже не пытаюсь успокоиться, периодически стучу себя ладонью по груди и время от времени отталкиваю руки мужа, который, о, чудо, кажется, пытается меня успокоить.

Меня же несет.

Кажется, первый раз в жизни я настолько зла, настолько, что не слежу за собственными словами и поведением. В какой-то момент Максиму все же удается прижать меня к себе, и заставить замолчать, подставив моему носу свое плечо. Я медленно вдыхаю вкусный запах мужского парфюма и, кажется, даже начинаю успокаиваться, пока не ощущаю прикосновение мягких губ к своему виску, а затем и скуле. Максим спускается поцелуями все ниже, подхватывает мой подбородок и пытается оторвать мою голову от своего плеча, но куда там, меня всю покрывается изморозью и тело начинает бить крупной дрожью. Я не хочу, чтобы меня целовал он. Только не он.