Рыцарская честь - Джеллис Роберта - Страница 60

Совсем другого Генриха увидел бы Арундел через несколько часов, если бы наблюдал его, когда Херефорд выставил ему свой счет: Генрих, когда требовалось, держался с большим достоинством. Он мог обаять и умел побеждать в спорах, так что Херефорду пришлось употребить всю свою настойчивость.

Херефорд и Генрих засиделись за бумагами до поздней ночи, когда погасли даже праздничные костры. Арундел, сидя в кресле, клевал носом и называл их сумасшедшими, а они, склонив светлые головы над столом, совершенно зарылись в карты и пергаменты с планами операций, путями снабжения и отхода, количеством живой силы и оружия, детальными сведениями о местности. Ни с чем подобным Арундел за долгие годы, проведенные в войнах, не встречался и никак не мог взять эти премудрости в толк, сколько те ему ни объясняли, говоря то хором, то каждый по отдельности.

– Пустая трата времени, – ворчал Арундел. – Давайте нападать и захватывать замки, где противник слабее и где нам удобнее. Мы его опустошим, и он сдастся.

– Согласен, – резко возражал Генрих. – Но вы заодно опустошите и страну. А я сюда пришел не развлекаться. Во-первых, я здесь, потому что имею право стать королем, а во-вторых, в стране должны быть власть и достаток. Какой смысл быть королем разоренного царства? Я желаю победить, но при этом пощадить страну, насколько это возможно, чтобы иметь что-то, чем можно было править.

Глава тринадцатая

Из замка Арундела Генрих со своими сопровождающими и Херефорд с маленьким отрядом направились на запад к Солсбери. Выехав вечером, они ехали всю ночь, как только могли быстро и бесшумно. Их было слишком мало, чтобы отбить преднамеренное нападение, и потому они старались не привлекать к себе внимание: в этой части страны было немало таких, кто ревностно поддерживал Стефана, и лучший подарок для них трудно было придумать. У Солсбери они получили подкрепление и двинулись на север. Херефорд предпочел бы передохнуть в Солсбери день, но Генрих, казалось, в трудах черпал свежие силы. Этот коротышка был неутомимым и неунывающим. Но в Девайзисе они все-таки остановились: Херефорд настоял на том, чтобы пообедать и сменить лошадей.

– Милорд, – уговаривал патрона Херефорд, – предлагая поторопиться, я не думал, что буду понят так буквально.

– А я и не тороплюсь особенно, Роджер, но где нечего делать, не вижу причин мешкать.

Херефорд сокрушенно рассмеялся:

– Два месяца без вас, и я все позабыл! Милорд, вы, кажется, можете обходиться без сна, но люди нуждаются в том, чтобы выспаться… и я тоже. А кроме того, если мы будем так гнать, мы прискачем в Шотландию вперед собственных курьеров. Давайте остановимся, я вам раздобуду бабца, чтоб вам не было скучно, а мы, слабосильные, тем временем пару часиков соснем.

– Вам не придется спать слишком долго, если на отдых отводишь то время, что я буду возиться с твоим бабцом. Кстати, Роджер, кажется, я не писал тебе, что у меня родился сын, Жеффри, славный мальчуган, хотя долго побыть с ним мне не пришлось.

– Вы назвали его в честь своего отца? – Херефорд не мог сдержать смеха. Все это ему казалось довольно диким.

– Да, ему бы это, наверное, понравилось, но я назвал ребенка, как это принято в нашей семье, именем для старшего сына. Я тоже должен был быть Жеффри, но нужно было показать Англии, что по линии матери я наследник Генриха Благочестивого.

Херефорд спать все-таки не пошел. Он воспользовался кратким отдыхом, чтобы продиктовать записку матери, полагая, что Элизабет еще в Честере. Мать он просил быть готовой хорошо занять «того, кто приедет со мной», и его сопровождение, указав своему посыльному доставить письмо как можно скорее, для чего щедро наделил его золотыми, чтобы тот в пути почаще менял лошадей и не задерживался на отдых. Письмо было всего в две строки, сухих и холодных, хотя и неумышленно. Сердиться на мать он уже перестал и в заботах и тревогах забыл о своем гневе. Столь же краткое послание пошло и к Вальтеру, в котором сообщалось, что к осаде замка Херефорд не вернется и что Вальтер должен продолжать действовать по плану, пока не получит особого уведомления. Под конец, размышляя, писать ли Элизабет в Честер или самому лорду Честеру, или же сделать это позднее из Херефорда, он уснул, уронив голову на руки.

Следующую ночь они опять скакали, но, к счастью, недолго. В Бристоле их ждал Глостер, пожелавший лично выразить Генриху свою поддержку. Генрих тоже не любил Вильяма Глостера из-за его характера, который так возмущал Херефорда, но по другой причине.

– Стоит ли, Роджер? – спросил Генрих, получив приглашение Глостера. – Готов ринуться к черту в пасть, только бы поговорить с его отцом… И даже с Филиппом… Но Вильям… Какая нам от него польза? Может, это ловушка?

– Нет, он твердо стоит за нас. Никакого риска для нас тут нет. А польза от него может быть большая, потому что пока у меня одни его бывшие наемники. Когда мы вернемся из Шотландии, он обещал собрать своих вассалов и выступить с нами против Стефана. А без него, милорд, этими силами я командовать не смогу. Обидеть Вильяма Глостера было бы очень неразумно.

– Быть по сему. Вражды с ним я не желаю. Он все-таки мне кузен, как это ни прискорбно. Тьфу, до чего он мне омерзителен! И что это за мужчина, который заставляет других сражаться за себя! А потом, я слышал он заглядывается не только на женщин?..

Херефорд поморщился.

– Что правда, то правда, на себе испытал. Мне хотелось порой выглядеть, как старик Гонт. Меня другое в нем сильно беспокоит: он любит заглядывать в чужие тайны, вот что плохо.

– Да, я знаю и думаю, что этот недуг из тех, который уже не изгонишь из больного тела. Спрашивается, не будет ли он из любви к этому искусству также вынюхивать у меня, когда я займу место Стефана? – Глаза Генриха жестко прищурились. – Людям такого сорта ни в чем доверять нельзя.

Но такое мнение Генриха Анжуйского о герцоге Глостере отнюдь не помешало ему встретиться с ним во всем блеске своего очарования. И так Генрих в этом преуспел, что Вильям Глостер, кажется, ни разу и не взглянул на Херефорда, который посидел немного молчком и, извинившись, довольный вышел. Этот шарм Генриха, так пленявший его самого, очень насторожил Роджера, будучи обращен на лицо, кому Генрих явно не симпатизировал и не доверял. Херефорд знал, что Генрих обычно держит свое слово, но главным образом потому, что почти никогда ничего не обещает. При всей своей молодости он был непревзойденным мастером делать многозначительные намеки, понимающе улыбаться, бросать взгляды, красноречивее всяких слов. Твердо он пообещает на словах или своей подписью, только когда его принудят или когда он сам в этом заинтересован. Херефорд был вынужден признать, что если король не умеет привлечь на свою сторону обещанием выгод, он должен быть кровавым тираном и подчинять себе страхом. Но винить в этом, в конце концов, надо было подданных, а не королей. Если бы они сами с честью хранили верность своей присяге, королю не приходилось бы прибегать к методам, граничащим с бесчестием, чтобы держать подданных в узде.

Как он влез в эти дела? Какая разница между Стефаном, дающим обещания языком, и Генрихом, обещающим взглядом? Что ему не сидится в своем поместье? Это был вопрос всех вопросов. Дела в правление Стефана пошли таковы, что отсиживаться было нельзя. Разница между Стефаном и Генрихом заключалась не в том, насколько один честнее другого, в этом, Херефорд понимал, они мало отличались друг от друга, разница была в их характерах и взглядах на королевское правление. Стефан был человеком слабовольным и довольствовался одними поклонами верноподданных. Пока его величали королем, его мало заботило, что подданные воевали друг с другом, а сильный угнетал слабого. Генрих был человеком другого склада и требовал подчинения власти. Добившись ее коварством или силой, он баронов призовет к порядку, если те не успокоятся. Пока не затронуты его собственные интересы, чувство справедливости Генриху не изменяет, более того, его честь и достоинство не позволят кому бы то ни было выпрашивать у него послабления. «Я поступил правильно, – решил про себя Херефорд. – Это от усталости приходят в голову черные мысли».