Полиция Российской империи - Кудрявцев Дмитрий - Страница 28

— Был у вас арестован в Литейной части чиновник Третьего Отделения? — спросил Христианович (милейший, умнейший и добрейший был человек).

— Был.

— За что?

Я рассказал.

— Почему же вы не донесли об этом градоначальнику?

— Неприятно самому, что случилось у меня такое своеволие, да и околоточного пожалел, так как его могли уволить от службы, а он семейный человек.

Улыбнулся Христианович и говорит:

— Ступайте к генералу, он вас ждет, — только вы не объясняйте ваших мотивов к недонесению о случае, а скажите, что, помирив чиновника с околоточным, вы полагали дело приконченным в виду того, что оба они служат в одном ведомстве.

Пошел я и так сказал, а Трепов что-то буркнул, и вообще гроза прикончилась весьма благополучно, а в заключение на следующий день отдано было в приказе об аресте околоточного на 7 дней, однако на службе он остался, и мне реприманда не последовало.

В один зимний вечер, после обильно выпавшего снега, когда на улицах Петербурга появляются снежные кучи, как курганы в степи, покойный принц Петр Георгиевич Ольденбургский следовал по Невскому в Павловский институт, и на повороте с Невского на Знаменскую улицу кучер не заметил большой снежной кучи, которая не была освещена по обыкновению фонарем, наехал на кучу, сани опрокинулись, а его высочество выпал из саней в снег, но не ушибся, сел опять в сани и был уже в институте, когда мне дали знать об этом. Я поспешил в институт, справился у начальницы баронессы Ровен о здоровье принца и получил в ответ, что случай обошелся вполне благополучно, принц в духе и только справлялся о кучере, но и тот доложил, что ушибов не получил.

Заручившись столь благоприятными сведениями, все же в страхе за то, что снежная куча не была освещена, я прямо из института отправился с докладом к Трепову в том соображении, что вечером в театре может быть государь, и Трепов, при случае, доложит о приключении принца, и не ошибся в своем предположении. Дежурный чиновник от градоначальника сказал мне, что генерал в театре, но не знает, в котором, вероятнее, в Михайловском, куда я и направился, но, не найдя там Трепова, поехал в Мариинский, где он находился на своем месте, в партере. Дождавшись антракта и выхода грозного начальника в коридор, я доложил ему о причине моего появления в театре (с поступления в полицию ни разу не был ни в одном театре до этого случая); он выслушал меня молча, ничего не сказал и, идя во время моего доклада к выходу, надел пальто (по обыкновению в один рукав), сел в сани и уехал, скомандовав кучеру, — на Варшавский вокзал. Я тоже ушел к себе домой, размышляя, как истолковать молчание Трепова. Или очень большую грозу предвещает оно, т. е. гауптвахту, или же съехало.

Проведя тревожную ночь, чувствовал тревогу и в течение следующего дня и на следующее утро, пока не прочитал приказа по градоначальству, но, так как в приказе ни выговора, ни ареста не было, значит, сошло благополучно, и я благодарил Бога за удачу.

Уже во втором часу дня получил я телеграмму от бывшего чиновника особых поручений, Эдвина Александровича Зейдлица, следующего содержания: «Приставам: у кого был случай с каретой и принцем Ольденбургским?» Отвечал: «У меня был случай с принцем и санями, о чем мною лично доложено генералу».

«Пожалуйте к генералу», — продолжал неугомонный Зейдлиц, и я отправился, успокаивая себя тем, что с своей стороны все сделал, и неужто задним числом будет взыскание.

Зейдлиц встретил меня в большом волнении (может быть, и умышленно, так как эти господа любили страху нагонять) словами: «Идите скорей к генералу, он ждет, не дождется вас, рвет и мечет». — «Да в чем же дело?» — спросил я. «Генерал сердит, что вы не доложили ему о том, что принц выпал из кареты в снежную кучу, ушиб себе руку и сегодня, будучи у государя, сказал ему об этом, а государь упрекнул генерала в том, что он не сказал ему ничего о случае с принцем ни в театре, ни на Варшавской железной дороге, когда провожал государя на охоту».

Я сообразил, что Трепов сам забыл доложить, а, быть может, и не забыл, а не доложил с умыслом, потому что и ему неприятно было докладывать о падении принца в неосвещенную кучу снега, допустил, что Зейдлиц нарочно пугает меня генеральским гневом и, объяснив, ему, в чем дело, заявил, что пусть он сам доложит Трепову, а я в такой момент и по столь щекотливому делу для объяснений к Трепову не пойду.

— Да как же вы не пойдете?

— Да так вот и не пойду, не сумасшедший я, чтобы самому в петлю лезть, ясно, что генерал теперь зол за свою собственную неудачу и злость сорвет на мне, да еще вдвойне: и выругает, т. е. накричит, и в приказе отдаст выговор или арест, так пусть уже лучше последует одно взыскание, а лично не явлюсь.

Зейдлиц сделал вид удивленного и, предвещая мне беды (вернее, ему не хотелось самому докладывать), пошел к Трепову и вскоре возвратясь на мой вопрос: «Что же сказал генерал?» — ответил: «Да ничего». Опять волненье и тревожное ожидание до следующего утра грозили мне, но в приказе ничего не было, и случай этот тем и окончился.

Так пошла служба моя на новом пепелище. Тяжело было во всех отношениях справляться с тем разнообразием обязанностей и с той ответственностью, какие возлагаются на пристава столичной полиции. Недаром Трепов, такой знаток полицейской службы, такой опытный, проницательный и даровитый человек (таких градоначальников долго будет дожидаться Петербург; Трепов был не заурядный человек, а положительно гений, и если он проявил дар свой только на должности с. — петербургского градоначальника, то лишь потому, что по этому пути направилась звезда его; на всяком другом пути он был бы столь же заметен), говорил, что «пристав у меня высокопоставленное лицо».

И действительно, в Петербурге, центре российской культуры, где сконцентрированы и главные управления государства, и высшие учебные и ученые учреждения, торговля, финансы, нередко люди, занимающие высшие посты в государстве, известные своею ученостью и талантами, зачастую бывают вынуждены различными случайностями жизни по самым интимным делам своим обращаться к приставу. Понятно, что на таком посту обязательно должны быть люди с разносторонним развитием, отличающиеся умом и честностью при отсутствии лицемерия, чтобы такие их качества сделались известными в их районах и дали возможность порядочным людям, обывателям участка, обращаться к приставу с полной уверенностью, что они найдут в нем и сочувствие, и помощь, и совет при сознании, что пристав не понесет по свету их тайн или дела, не требующего оглашения. Такой состав приставов облегчит и задачу градоначальника; при ином составе пристав нес вовсе непосильную обязанность для самого деятельного человека.

Между тем далеко не так поставлено дело в действительности; в полицию зачастую, да и в большей части случаев, поступают люди, испытавшие неудачу на всех иных поприщах и, дойдя до полного фиаско, в отчаянии поступают на полицейскую службу, воображая, что это есть служба самая легчайшая и по силам каждого; очевидно, что такие неудачники и искатели приключений не имеют ни малейшего понятия о функциях полиции и никогда не сделаются тем, чем должен быть полицейский чиновник, т. е. первым помощником и защитником каждого своего обывателя в делах правых, стараясь даже предупреждать преступления, значит, думать о своих обывателях и указывать им на те опасности, которых они сами не замечают. Понятно, что люди с ясным пониманием всей тяжести своих обязанностей в праве ожидать от общества и соответственного отношения к себе; мало того, только при таком отношении общества и возможно твердое и устойчивое стояние на своем посту; при ином же отношении только исключительные натуры, фанатики своих убеждений, невзирая на видимый остракизм, не изменят своих убеждений, пока несут службу, но едва ли не постараются отряхнуть прах от ног своих при первом удобном случае.

Расскажу, что я испытал. Занятая мною квартира под участок и для себя крайне не удовлетворяла моим понятиям: паспортное отделение, куда ежедневно стекается много народа, помещалось в подвале; туда приходили не только дворники, но иногда и так называемая чистая публика: я был вынужден занять такое помещение, ежедневно терзался его неудобствами и ждал только весны, чтобы приискать квартиру, более соответствующую.