Роузлинд (Хмельная мечта) - Джеллис Роберта - Страница 73

– Саймон, посмотри на меня, – попросила она тихо. Он послушно повернул голову, но она не смогла прочитать на его лице ничего, кроме того, что он, конечно же, находился в состоянии сильного возбуждения. Его губы были сжаты, брови нахмурены.

– Саймон, что это? – спросила Элинор.– Если опасность и могла существовать для людей военных, ее не существовало для трех королев и придворных дам. Мы едва ли могли увязнуть в болоте или ожидать угроз от сицилийцев. И, как бы ни велика была твоя страсть, ты не сможешь силой заставить меня сделать то, чего я не захочу сделать добровольно.

– Я не боюсь твоего сопротивления, – с горечью сказал он и добавил: – Элинор, ты знаешь, какой сегодня день? Месяц?

Удивленная, Элинор повторила:

– День? Месяц? Честно говоря, я не знаю. Мы путешествовали так долго, и погода так часто менялась. А что?

– Завтра среда на первой неделе великого поста, – сказал Саймон решительно.

– Завтра? – изумилась Элинор.– Ах, завтра! Теперь она частично поняла волнение Саймона. Эта среда обозначала начало сорокадневного поста, в течение которого были запрещены все свадьбы.

Для Ричарда не было никакой возможности жениться на Беренгарии, провести с ней брачную ночь и отослать ее со своей матерью назад. Конечно, был ряд альтернатив, но ни одна из них не была достаточно привлекательной. Король мог бы просто обручиться, обойдясь без свадьбы. Но Элинор не думала, что королева разрешит своему сыну поступить таким образом. Она не для того заставила их всех карабкаться по горам в разгаре зимы, чтобы Ричард мог просто поцеловать руку Беренгарии.

– Вас ожидали еще две недели тому назад, – сказал Саймон.– Что же вас задержало?

– Мы встретились с Генрихом Гогенштауфеном, но королева не смогла успокоить его. Он очень зол на Ричарда за то, – что тот поддерживает Танкреда, – механически ответила Элинор, все еще думая о том, что предпримет Ричард.

– И из-за этого вы задержались на две недели? – воскликнул Саймон.– Неужели понадобились две недели для того, чтобы выяснить, что Гогенштауфен недоволен тем, что доходы Сицилии уплыли от него?

– Королева…– начала Элинор, и вдруг глаза ее округлились.– Она сделала это преднамеренно. Если бы мы приехали вовремя, король уже бы обвенчался с Беренгарией и отправил бы ее назад, в Англию, или Нормандию, или – о, Саймон! – она заерзала в седле.– О, Саймон, Саймон! Похоже, что мы отправимся в Палестину вместе!

– Ты думала, я этого не знаю? – резко ответил Саймон.– Сначала я не видел этого. Мы думали, вы будете здесь к концу февраля или началу марта. Тогда было бы достаточно времени, чтобы король мог сотворить наследника.

– Я думаю, что королева намеревалась прибыть вовремя, но переход через Альпы был таким медленным, что вскоре стало ясно, что мы не успеваем к нужному времени.

– И она осмелится подвергнуть риску жизнь девушки и твою в этой чертовой дыре на востоке, чтобы…

– Королева думает только о благе королевства.

– Неужели? – выдохнул Саймон.– Неужели? Что хорошего для королевства в том, чтобы заиметь младенца – наследника, но породить гражданскую войну? Неужели она думает, что будет жить вечно и будет руководить всеми шагами своего внука?

– Но у нее нет выбора. Ты думаешь, лорд Джон сможет удержать королевство от распада?

Саймон застонал.

– Но есть еще Артур, – пробормотал он. Элинор покачала головой.

– Это еще хуже. Хотя король и назвал его преемником, его притязания не более ясны, чем притязания лорда Джона. Более того, в чем преимущество трехлетнего ребенка над младенцем? Ребенок Ричарда, не важно, какого возраста, смог бы объединить баронов, которые признали бы его права. Даже если это будет девочка, а королева надеется на девочку, она могла бы выйти замуж за человека, который смог бы править страной. Я думаю, королева не забывает, как мог король Генрих управлять ее землями вопреки ее воле.

– Она говорит о нем?

– О, да, часто, но без любви или ненависти. Как будто она могла узнать и понять, чего он хотел. Она часто говорит о его проницательности, которой она научилась восхищаться.

– Элинор, скажи мне кое-что, – Саймон оглянулся понизил голос.– Говорит ли королева об управлении страной?

– О губернаторстве? – Элинор была озадачена.– Она бы не стала говорить мне о таких вещах, но из ее писем я знаю…

Саймон резко покачал головой, и Элинор поняла, что он имеет в виду.

– О нет, Саймон. Я вижу, чего ты боишься, но это не так. Она не из тех, кто не думает о собственной смерти. Она говорит о ней часто, особенно о том, что в этом проницательность Генриха его подвела. Она обвиняет короля Генриха в том, что из-за него англичане не любят и не понимают нынешнего короля. Саймон, можно ли говорить об этом сейчас?

– Нет, возможно, нет, но во мне зреет какая-то болезнь.

– Ты болен, Саймон? – Элинор с тревогой посмотрела на него. Он казался похудевшим, немного уставшим, с синяками под глазами, без румянца на лице, но не больным.

– Это не совсем болезнь, это беспокойство души.

– Но ты выглядишь уставшим и бледным. Саймон фыркнул.

– Это от того, что я до посинения пил и гулял с проститутками – о, мой Бог! Теперь я подлил масла в огонь.

К своему собственному удивлению, Элинор рассмеялась. С одной стороны, смущение Саймона из-за того, что слетело у него с языка, было комичным. С другой, то, о чем проговорился Саймон, не было любовной интригой с дамой, а было просто физическим влечением мужчины. Никто не мог ревновать к таким женщинам, по крайней мере, до тех пор, пока муж не начинал пренебрегать вами в их пользу. Этот грех можно было простить.

– Я рад, что ты восприняла это так легко, – сказал Саймон не особо довольным голосом.– Для девушки семнадцати лет ты знаешь, как мне кажется, слишком много о таких делах.

– А почему бы и нет? – задохнулась Элинор.– Бьорн постоянно говорит мне, что тот или иной мужчина связался с проституткой и получил от него то или иное наказание.

– Ты наказываешь своих людей за связи такого рода? – воскликнул Саймон.

Это опять рассмешило Элинор.

– Я могла бы наказывать их даже за то, что они дышат, или за драки. Но, Саймон, я не воспринимаю это так уж легко. Мне кажется, что ты не злоупотребляешь вином и удовольствиями такого рода.

– Удовольствиями! Это небольшое удовольствие. На этот раз в глазах Саймона было то, что она хотела и ждала. Элинор наклонилась и коснулась его руки в перчатке.

– Сегодня будет праздник, и мы сможем найти минутку для разговора.

Но здесь Элинор ошиблась. Хотя монастырь, который выбрал Ричард, чтобы разместить свою мать и сестру, был достаточно большим и вмещал всех, здесь было еще меньше шансов затеряться в толпе, чем в башне средневекового замка. Женщин разместили в монашеских кельях. Элинор, подумала, что же будут делать монахи, когда будут очищать свои постели от женского присутствия. Она также пожелала, чтобы они освободили их от шестиногих жильцов, которых там было великое множество. Ричард расположился в доме аббата, а придворные – в домах для гостей. Столовая одновременно служила залом, но от того, что она располагалась не посередине между женскими комнатами и остальными помещениями, в ней было мало народа.

Ни Элинор, ни Саймон не могли найти предлог, чтобы встретиться. Хотя они и бродили некоторое время, но остаться наедине так и не смогли. Эта ночь была действительно праздником с танцами, вином, пантомимой и всем тем, что было разрешено в последний день перед постом. Там не было недостатка в дамах, особенно в молодых и красивых. Джоанна и Элинор были постоянно окружены мужчинами. Однажды Саймону удалось потанцевать с Элинор, которую он увел у четырех других кавалеров, но ни о каком разговоре о любви или чем-нибудь другом не могло быть и речи – их постоянно разъединяли фигуры танца. Более того, было невозможно уединиться даже в саду, так как слишком много мужских глаз было приковано к Элинор, женщине их класса, к тому же говорящей на их языке. Элинор не могла оскорбить придворных короля Ричарда. Она смеялась, и разговаривала, и танцевала. У нее было странное настроение: она наслаждалась праздником и в то же время чувствовала некоторое неудовлетворение. Элинор заметила, что Саймон и другие придворные были неестественно взволнованы. Из их реплик она узнала несколько причин тому. Было глубокое подозрение в искренности намерений короля Филиппа. Он уже уехал, чтобы помочь войскам, осаждающим Акр, но все чувствовали, а двое даже открыто заговорили об этом, что как только Ричард увязнет в Палестине, Филипп найдет предлог вернуться во Францию.