Роузлинд (Хмельная мечта) - Джеллис Роберта - Страница 72

– Запомнить, но не повторить снова.

Их путь через долины был не менее рискованным, хотя они больше не подвергались опасности попасть в лавины. Каждый маленький город здесь имел собственного короля, и каждый мелкий король хотел взыскивать дань. Некоторые, не довольствуясь тем, что предлагала королева, хотели забрать все. В дополнение к этому они держали их заложниками, ожидая выкупа от Ричарда. Воины Элинор участвовали в сражениях и проявили себя так хорошо, что королева похвалила их выучку и храбрость.

Элинор редко удавалось встретиться с королевой наедине. Пока они были в Альпах, не было никаких курьеров, но даже сейчас, когда их было легко найти, от Саймона не было писем. Элинор злилась и плакала, но ничего не могла поделать.

Когда февраль сменился мартом, они задержались на две недели в Лоди: встретились с Генрихом Гогенштауфеном. Королева была бы рада избежать встречи с ним, но до него дошла новость, что Ричард признал Танкреда королем Сицилии. Королева делала все, что могла, но этого было недостаточно. Генрих хотел обещаний, которых она не могла ему дать. Наконец, ей пришлось уехать, зная, что она оставляет врага.

В самом конце марта они прибыли в Бриндизи, где их ожидал большой корабль, чтобы перевезти в Регтио. Ричард встречал их там, ведя под руку одну из самых красивых женщин, которых Элинор когда-либо видела. Ее волосы не были такими черными, как у Элинор, они были с каштановым отливом, но ее глаза были темнее и казались бархатными. Если бы у Джоанны был характер, она была бы прекрасна в гневе, но в ее глазах не было ненависти, а счастье придало теплоту ее сияющему лицу.

Джоанна и королева обнялись. Несмотря на долгую разлуку, они не были чужими друг другу. Письма с новостями и советами пересекали моря, горы и равнины. Элинор переживала вместе с Джоанной, когда та не могла подарить Вильяму наследника, а Джоанна горько плакала, когда ее мать находилась в заточении. Элинор наблюдала за этим примирением с комком в горле. Она сама была очень нежным созданием, которое с любовью взрастили бабушка с дедушкой. Было невозможно ненавидеть это сияющее существо, когда она обратила взгляд своих мягких темных глаз на Беренгарию, обняла ее и назвала «сестрой». Затем Ричард подошел к Беренгарии, нежно обнял ее и поцеловал ей руку.

Элинор отвернулась. Ричард мог бы проявить больше пылкости. Она пристально посмотрела на мужчин, окруживших короля, не надеясь увидеть среди них Саймона, так как только высшая знать была приглашена встретить будущую королеву. Но ее сердце вдруг забилось и сжалось, как камень. Он был там, но его взгляд был прикован к Джоанне, которая беспечно разговаривала с королевой. Он даже не пытался найти ее среди фрейлин, хотя и знал, что она должна быть там. Она ведь сообщила ему в письме, что стала фрейлиной Беренгарии. Ричард представлял придворных кавалеров, которые один за другим подходили, чтобы поцеловать руку Беренгарии и поприветствовать королеву. После официального представления придворные разбились на группы и обменивались впечатлениями. Люди, знающие Элинор, останавливались поговорить с ней. Кто-то спросил, получала ли королева свежие новости из Англии. Элинор очень осторожно отвечала на все вопросы. Она разговаривала и улыбалась, но в душе ее бушевала буря. С каждой минутой ее гнев и отчаяние становились все сильнее. Она не осмеливалась искать его. Если он окажется в толпе, окруживших Джоанну и королеву, она не сможет контролировать себя. То, что подали лошадей, чтобы отвезти их, было и облегчением и разочарованием для нее. Элинор с трудом сдерживала слезы. Она повернулась, чтобы улыбнуться кавалеру, который помог ей сесть на лошадь, и улыбка замерла у нее на губах: молодой лорд Лестерский исчез, а на нее смотрели серо-голубые глаза Саймона. Он протянул ей поводья и вскочил на своего жеребца. Элинор забыла обо всем. Ее щеки запылали от гнева, глаза засверкали. Она повернулась к Саймону.

Саймон улыбнулся.

– Сейчас ты выглядишь лучше, дорогая.

– Да, а что? – в гневе прошипела она. Она понимала, что вокруг них было много людей, и не осмеливалась повысить голос. Всадники тронулись в путь, и вскоре можно было говорить нормальным голосом.

– А чего не хватало мне минуту назад?

– Ты была такой бледной. Я подумал, что королева была слишком требовательна.

– Ты думал, что у меня меньше сил, и я больше устаю, чем женщина, которой под семьдесят?

– Мне случалось видеть сильных мужчин, сломленных ее волей и энергией, – рассмеялся Саймон.

– Уверяю тебя, я в состоянии вынести все трудности путешествия, – резко ответила Элинор.– Если бы я и была бледной, то только по причине собственной глупости, потому что не получала от тебя никаких известий в течение нескольких месяцев.

– Но, Элинор, – запротестовал Саймон, – у меня не было новостей. Мы ничего не делали, а только сидели на месте, устраивали празднества и развлекались. Сначала их устраивал Танкред, затем Ричард, затем Филипп, затем епископ Руаенский, затем граф Лестерский, затем другие лорды, а затем снова Танкред. Ты думаешь, я смог бы рисковать чьей-то жизнью, чтобы сообщать тебе, что я ел и как часто бывал пьян? В Италии курьерам путешествовать небезопасно.

– Но ты не хотел получать новости и от меня, что ты на это скажешь?

Саймон отвернулся и погладил уши лошади с преувеличенной заботой.

– Я не знал, что писать, – ответил он, смутившись.– Что касается тебя, мое сердце говорит одно, а разум – другое. Я думал, будет лучше довериться Богу. Я потерял веру в свой здравый смысл во всем, что касается тебя. Я смотрел на землю, на небеса, на королеву, на будущую королеву – на всех кроме придворных дам. Я не доверял себе. Мне казалось, что я сейчас брошусь и заключу тебя в свои объятия.

– Тогда почему ты не хотел, чтобы я осталась с Беренгарией? – спросила Элинор, смягчившись. Такое открытое признание укротило ее ревность, хотя в сердце и остались еще некоторые сомнения.

– Как ты можешь задавать такой глупый вопрос? – Саймон поднял на нее удивленные глаза.– Климат здесь не подходит для тебя. Более того, здешний народ нас не любит. Быть англичанином на Сицилии небезопасно. Ты что, думаешь, я сумасшедший, чтобы, страстно желая тебя, навлечь на тебя опасность? – он замолчал и тяжело вздохнул.– Да, я сумасшедший. Если бы у меня оставалось хоть немного здравого смысла, я бы написал тебе и запретил изменять свое положение. Но…

Элинор тихонько рассмеялась.

– Очень даже хорошо, что ты этого не» сделал. Саймон закусил губу, но затем вдруг улыбнулся против воли.

– Я знал, что ты не обратишь внимания на мои слова. Я не могу сказать, как часто я проклинал, а затем благодарил Бога за тебя.

Маленький огонек ревности разгорелся опять.

– Я думала, что ты считаешь покорность и смирение желанными добродетелями.

– Конечно, если бы ты была кроткой и смиренной, меня бы не раздирали страсть и здравый смысл, – прорычал Саймон. – Если бы ты была хоть немного похожа на добропорядочную леди, я бы никогда не возжелал тебя так, как, к моему стыду, я желаю сейчас.

Элинор пристально посмотрела на Саймона. Ей интересно было, что именно он имел в виду. Если это были только угрызения совести, то ее присутствие скоро залечит боль. Но было также опасение, что он использует это средство, чтобы поддержать отношения, которых он больше не желал.

– Что ты имел в виду, сказав «к моему стыду»? Мы договорились, что ты постараешься завоевать меня честно. Чего же тут стыдиться?

– В этом – ничего, – ответил Саймон злым шепотом.– Стыд в том, что когда я узнал о твоем приезде, я начал меньше думать о честности. Я предупреждаю тебя, Элинор, я уже не тот, заслуживающий доверия, каким был раньше. Если ты будешь дразнить меня, как делала это прежде, тебя может ожидать грубый сюрприз.

– Это угроза или обещание, Саймон? – спросила она, смеясь.

– Элинор!

– Не кричи на меня при посторонних, – прошептала Элинор.– Разве у тебя нет чувства пристойности?

– Я только что сказал тебе, что я потерял его. Элинор подумала, что он, возможно, пытается ее испугать.