Цикл «Идеальный мир»: Реквием по мечте (СИ) - "rrrEdelweiss" - Страница 28

Она вздохнула и нежно погладила его по щеке:

— Я все понимаю. И счастлива за тебя, Огонек.

…Несколько дней спустя отряд песчаных рейдеров совершил дерзкий налет на склад запчастей. Несколько механиков, включая Тэссен, взяли в заложники и, прикрываясь пленниками, потребовали дать им беспрепятственно скрыться. Техников увезли с собой в качестве гарантии, что при отступлении псам в спину не запустят ракету, но пообещали в случае выполнения условий оставить мышей в условленной точке. Выбора не было: рейдеры угрожали взорвать и себя, и гарнизон, если им откажут, поэтому Скаббард отдал приказ согласиться на их условия и позволить покинуть лагерь. Своих механиков мотоотряд действительно нашел в условленном месте — искалеченных, но живых. Всех, кроме Тэссен — ее рейдеры забрали с собой. Огонек, взяв лучших бойцов, в течение недели лично возглавлял поиски, забыв о еде и отдыхе. Понимал, что каждая минута его промедления становится лишней минутой мучений для дорогого ему существа — о кровожадности и похотливости псов он знал лучше, чем хотелось. И что-то подсказывало: не сумей он ее спасти, случится нечто непоправимое — такое, что изменит Марс навсегда. Он не мог объяснить, откуда взялась эта уверенность, но что-то отчаянно гнало его вперед…

Несколько раз его отряд нападал на след, но рейдерам удавалось ускользнуть. Наконец они настигли псов в потаенной пещере. Опыт подсказывал, что нужно дождаться, когда лагерь уснет, и не рисковать без причины отрядом, но все холодные расчеты были посланы к черту в тот момент, когда Огонек услышал, как обсуждают вражеские солдаты то, что они уже сделали с «трофейной бабой», и как планируют развлекаться сразу после ужина. Ярость поглотила сознание, его демоны стремительно развернули крылья, на глаза упала кровавая пелена. Воин не помнил, как ринулся в атаку, как рвал на части тех, кто похитил подругу, не помнил их стонов и предсмертного воя — бой смешался для него в череду агонии и криков. Зато он навсегда запомнил, как попытался прижать к груди изломанное, ставшее почти невесомым тело, покрытое кровоподтеками. И как глаза дорогой ему женщины в ужасе распахнулись, едва он ее коснулся, как она из последних сил попыталась вырваться и отползти с хриплым «Нет!», не узнавая его лица. Как сжала ноги, покрытые с внутренней стороны красными дорожками, как захрипела и забилась, все же пойманная в кольцо его рук, и задрожала всем телом. Та, которая могла послать любого так, что самые грубые солдафоны краснели как мальчишки. Та, чьего острого языка боялись все мужчины его мотоподразделений. Та единственная, при воспоминаниях о которой грустно вздыхал Стокер. Его Тэссен, ироничная, смелая, страстная Тэсс! Он поднял руки, показывая, что не причинит ей вреда, и стиснул зубы, чтобы не завыть при виде того, что с ней сделали эти ублюдки. Она замерла на мгновение, что-то, видимо, для себя решая, подалась к нему, будто прося обнять, а потом молниеносным движением выхватила из его кобуры бластер и выстрелила себе в голову.

Время остановилось. Исчезли звуки, исчезли краски. Огонек осел на землю, укачивая в объятиях пахнущее паленой шерстью и кровью безжизненное тело. Его бойцы смущенно отводили взгляды, прекрасно зная, какие отношения связывали их командира и главного механика мотоотрядов. Понимали, что нужно дать ему возможность проститься…

Тогда, вдыхая аромат смерти, Огонек убедил себя в том, что если Стокер решит бомбить Элизий, это будет единственно верным решением. Он вспомнил, как крысы и псы в плутаркийскую войну не раз поступали с пленными женщинами, которых было некому защитить, также, как с Тэсс. Но сейчас времена изменились — у мышей был тот, кто может прекратить жестокие нападения их соседей по планете и защитить Марс от врагов. Защитить от насилия каждую мышь.

Сознание Огонька заволокло отчаянной, всеобъемлющей ненавистью. Его демоны восстали, расправляя свои кровавые крылья, сметая все те блоки, которые были возведены в сознании нежностью и любовью. Даже светлые чувства к Нагинате больше не в силах были удержать в нем убийцу. Пламя вспыхнуло, сжигая душу и все лучшее, что в ней было.

…А спустя всего пару дней эти ублюдки нанесли ракетные удары по мирным марсианским городам…

Спустя 9 лет 4 месяца после победы над Плутарком.

Психолог, которого приписали к Огоньку для помощи в лечении наркозависимости, после первого сеанса схватился за голову и отправил к психиатру. Первые три психиатра тоже развели руками: с синдромом «отца касты воинов», которым страдало немало потомственных военных, врачи связываться не любили. Слишком агрессивны были пациенты, слишком одержимы идеей о том, что их действиями руководит бог войны и требует себе в жертву крови врагов. Примечательным было то, что такое расстройство психики было присуще исключительно мужчинам, прошедшим через горячие точки и только тем, чьи отцы и деды также были военными. Синдром «отца касты воинов» почти не лечился, и чаще всего доктора, помучившись год-два с пациентом, которому везде мерещилось следящее за ним божество, просто выписывали тому ударную дозу антидепрессантов и успокоительных. По статистике, работай с такими или нет — все равно найдут, как умереть молодыми.

Лишь один специалист на всем Марсе с удовольствием брался за такие случаи. Светило психиатрии, по матери сам принадлежащий к касте воинов, но избравший иной путь, он потерял в начале плутаркийской войны брата, который выбросился из окна, бормоча про великого бога, который жаждет крови. Глубоко шокированный этой смертью, молодой психиатр взялся за изучение синдрома «отца касты воинов», работал с сотнями военных и защитил диссертации по малоизученному психическому расстройству. Лишь он достигал определенных успехов в работе с такими непростыми пациентами.

К счастью, этот уважаемый профессор являлся однокурсником Стокера. Он откликнулся на просьбу старого приятеля поработать с интересным случаем и понаблюдать за тем, за кого Лидер просил лично. Когда-то пепельно-серый, а теперь совершенно седой, крохотный старичок в огромных очках долго изучал медицинскую карту Огонька и заметки своих предшественников, качал головой, иногда вскидывал на пациента глаза и долго рассматривал, от чего генерал ерзал и с трудом сдерживался от какой-нибудь грубости. А потом старый мышь бесцеремонно задал кучу вопросов, дотошно выпытывая про жизнь все, что только мог. Огонек, злобно сверкая глазами и нервно дымя сигарету за сигаретой, прилагал невероятные усилия, чтоб не послать его на три буквы. Останавливало лишь то, что сотрудничать с этим сморчком попросил лично Стокер, да и, в конце-концов, он сам пришел лечиться! Серый, нервно прикусывая фильтр новой сигареты, постоянно напоминал себе, что, свернув профессору шею, не решит проблему и не вернется к Наги. Доктор же постукивал карандашом по столу и сам себе твердил, что агрессия и грубость — обычное явление при этом типе душевного расстройства. Он бы бросил наверняка безнадежный случай, но каждый раз, находясь на грани терпения, вспоминал, что благодаря этому воину смог смириться с потерей сына его давний друг, на чьи плечи сейчас легла забота об их мире…

Врач и его пациент первое время ужасно злили друг друга, раздражаясь от каждого слова и взгляда, но все же смогли в итоге найти общий язык, и со временем Огонек медленно пошел на контакт. Под маской независимости и непробиваемости постепенно открылась непростая судьба, полная потерь и испытаний. С горечью седой доктор слушал, как мальчишкой Огонек видел смерть отца, как подростком потерял сестру и мать. Он весь обратился в слух, когда тот рассказывал, как на месте гибели дорогих ему женщин великий Марс поселил в его сердце демонов. Профессор тихо порадовался тому, что столь сильное душевное расстройство в условиях весьма ограниченных ресурсов смог обуздать Стокер, с которым они имели идентичное образование, но который нашел свое призвание в судмедэкспертизе преступников и составлении их психологического портрета, а потом и вовсе сменил профессию, став военным аналитиком. Доктор зауважал Огонька за то, как целенаправленно тот пытался избавиться от наркотической зависимости, сорвавшись всего пару раз, что было совсем неплохим результатом с учетом вводных. А то, что при срыве он даже не покалечил санитаров, вообще следовало считать огромным успехом! В целом, болезнь протекала по классическому сценарию, хотя и в тяжелой форме, кроме одного момента: