Моё прекрасное алиби - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 22

Как я летел обратно домой, знают только гаишники. Три или четыре машины из-за меня столкнулись, еще некоторые я довольно сильно поцарапал. Но доехал до своего дома довольно быстро. Достаю пистолет. Во дворе все тихо. Поднимаюсь по лестнице. По-прежнему все тихо. И лифт, конечно, не работает. А на моей лестничной клетке дверь чуть приоткрыта. Как только я увидел это, у меня прямо сердце остановилось. Тихо подошел, дверь открываю – тишина.

Прошел дальше. А в комнате Ирина лежит. И две дырочки у нее там, где сердце. Лежит в подаренном мною платье. И на лице страха никакого нет, такое спокойное лицо, такое мягкое. Я обхватил голову руками и тихо вою, тихо так, чтобы соседи не услышали. Как волк в лесу, думаю, боль меня отпустит наконец. А она, проклятая, еще сильнее сердце сдавливает.

Даже когда руку потерял, такой боли не испытывал. Сижу я над ней и вспоминаю, что ни разу так и не поцеловал ее. Наклонился и вернул ей такой же короткий поцелуй. Первый и последний в жизни. В еще теплые губы. Что они ей такого сказали, чтобы двери открыла, я не знаю. Может, про меня что наплели. Но она им открыла и получила сразу две пули в сердце.

Поднялся я затем. Не может у нас быть близких и родных. Не может. Слишком удобная мишень, слишком мы близко к смерти ходим. Посмотрел я на нее еще раз и вышел из квартиры, закрыв дверь на все замки.

А в машине Сурен уже пытается зубами двери открыть. И взгляд такой страшный, понимает ведь, что я с ним делать буду. Я его отвез в небольшую рощу. Нож достал. Вытащил его из машины.

– Теперь я тебя по кусочкам резать буду, – сообщаю ему.

Он как только на меня посмотрел, все понял. Я потом в зеркало две недели глядеть не мог, оказывается, седой весь стал. Он сразу закричал.

– Не нужно. Все расскажу, сдам тебе ее убийц.

И действительно рассказал. Оказывается, тот подполковник – большой милицейский чиновник в министерстве, а убивал Ирину второй киллер, нанятый тем же Суреном.

И хотя «диспетчер» не должен давать адресов своих людей, но Сурен мне сразу сдал моего «коллегу». Только поэтому я не стал его мучить. Просто пристрелил и тело выбросил в кусты.

Не везет мне с «диспетчерами». Хотя Игорь был очень хороший парень. Да и Рябой был нормальный мужик, пока с Резо не связался. А вот Сурен мне всегда не нравился. Поехал я к своему «коллеге» на квартиру. И долго ждал его в подъезде дома, ох как долго. Он, конечно, дилетант был. В лифт вошел, а я забежал туда же. И потом целых три минуты в глаза ему смотрел. И он смотрел, а куда денешься, если пистолет тебе в живот упирается. Все хотел спросить у него, что сказала Ирина перед смертью, что попросила. Но не мог, не хотел, чтобы ее последние слова мне этот мерзавец передавал. Словно он был ее душеприказчиком.

А потом разрядил всю обойму в него. Спокойно так стрелял, чтобы он мучился. Хотя, если разобраться, он ничего необычного не сделал. Только свою, да и мою, работу выполнил. Убил «клиента» без мучений и ненужных издевательств. Сразу в сердце стрелял. Но от этого мне легче не было.

А потом поехал искать этого «мусора». Этого офицера, из-за которого Ирину убили. Долго искал, пока наконец нашел. Через три дня. Но эта работа мне по душе была. Хотя и бесплатная. Ирину я похоронил сам, нашел ей красивое место в лесу, а где, не скажу, я туда всегда хожу, цветы кладу, с ней беседую, и словно легче мне бывает. Словно опять мы с ней на кухне сидим и говорим о чем-то, смеемся, рассказываем.

А подполковник подтянутый такой был, уверенный в себе, красивый. Я его, как зверя, обкладывал, все момента ждал. «Жигули» свои я просто на улице оставил. Их теперь могли засечь, а мне лишние неприятности ни к чему. Потом наконец узнал, что подполковник любит со своей любовницей на дачу ездить, отдыхает там.

Выяснил я точно, когда они приедут, и приехал пораньше. Сижу в комнате, жду. Он вошел такой уверенный, такой важный. Даже не испугался. Посмотрел на меня, потом своей б.... говорит:

– Видишь, настоящий грабитель. Забрался к нам на дачу, хочет нас ограбить, – а сам улыбается.

– Нет, – отвечаю, – я не грабитель, я муж той женщины.

– Какой муж, – не понимает он, – при чем тут муж?

И девочка его занервничала, на него зло так смотрит. Я ей предложил пройти в соседнюю комнату. После того, как пистолет показал, сразу согласилась. Я комнату и запер.

Потом усы снял фальшивые. Не люблю я убивать невиновных людей, хотя эта баба мне не нравилась. Типичная стерва. Но для нее я усы нацепил, чтобы потом меня всем описывала. А подполковнику тихо так говорю:

– Я муж Ирины Борисовой, которую убили по твоему приказу.

Он побледнел и спрашивает:

– Какой муж? У нее не было мужа.

– А ты и не знал, – отвечаю, – самый настоящий. Вот я и пришел к тебе. Свиделись наконец. Она ведь тебя узнала еще тогда, когда ты в охранников стрелял. И письмо об этом я сегодня утром в ваше министерство отправил. Так что все, подполковник. Нет у тебя никаких шансов. Если я не убью, свои посадят.

Нужно сказать, он держался хорошо. Только левый глаз начал дергаться. А потом он попытался достать оружие. Я ведь снайпер. Точный выстрел в лоб, и он уже на полу и без дыхания. Я подошел к нему, его погоны оторвал и говорю уже мертвому:

– Плохой ты офицер был, подполковник, плохой. Я тебя сегодня разжаловал.

И вышел из комнаты. Потом я эти погоны Иришке на могилу отвез. И рядом закопал. Пусть знает, что этот стервец больше по земле не ходит. Может, ей легче будет. А мне уже никогда легче не станет. Один я был, один и остался.

Если разобраться, так и должно быть. Не может у меня быть ни близких, ни знакомых – ни к чему все это. Такая у меня собачья жизнь.

ГЛАВА 13

Эпизод пятый, и последний

Так трудно принимать решение. Он посмотрел на сидевших вокруг людей. Все молчали.

– Может, есть другое решение? – спросил он негромко.

– Опросы общественного мнения показывают, что они победят в любом случае. Причем с подавляющим перевесом. У вас нет никаких шансов, – честно ответил ему один из помощников.

Он нервно дернул головой. Помощник был евреем. «Давно нужно было убрать его отсюда», – вдруг подумал он. Наверняка работает сразу на обе стороны, ждет прихода к власти этих «красно-коричневых». Хотя те не очень жалуют евреев, но известно, кто делал революцию. Он нахмурился.

– Какие есть еще мнения?

Все молчали.

– Все свободны, – рассерженно сказал он, – а вы, генерал, останьтесь.

Выходили бесшумно, стараясь даже не разговаривать, словно из комнаты покойного. Все понимали, что это конец.

– Что будем делать? – спросил он. – Понимаешь, как все перевернется, если они придут к власти.

Он не сказал, кто «они», но генерал его понял. Того тревожила эта перспектива еще больше.

– Может, отменить выборы? – несмело предложил генерал.

Он отрицательно покачал головой.

– Нельзя. Весь мир следит за нами. Отменим выборы, опозоримся на весь мир. Уже поздно об этом говорить, ничего нельзя остановить.

– Может, перенести выборы?

– Я тебе говорю, нельзя, – стукнул он кулаком по столу, – если бы можно было, давно бы сделали. Без твоей подсказки.

– Думаете, они победят?

– Ты же слышал, что говорят. Все опросы общественного мнения за них. У наших сторонников нет никаких надежд. Они проиграют. И мы с тобой тоже проиграем, генерал. Первым делом придут за тобой. Меня они, может, еще пожалеют, объявят лицом неприкосновенным. А вот тебя – нет. Все мои ошибки, все грехи тебе достанутся, и тогда на пощаду не рассчитывай.

– Я знаю, – серьезно ответил генерал.

– Что думаешь делать? Бежать за границу?

– Куда? И потом, если они захотят, меня везде найдут. Да и денег у меня таких нет.

– Ладно, – махнул он рукой, – мне-то хоть не ври. Деньги небось есть, просто признаться боишься.

– Не боюсь, – угрюмо ответил генерал, – денег нет. Я работал не ради них. Вы же знаете. Я всегда верил только вам.