Интим не предлагать! (СИ) - Лель Агата - Страница 42

Мясные рулеты стоят в огромной чашке на самой нижней полке. Как же поприличнее наклониться… Чёрт дёрнул надеть такое короткое платье!

Изловчившись, кое-как приседаю на корточки и пытаюсь аккуратно вытащить блюдо, не свалив при этом остальную баррикаду из сложенных друг на друга мисок и салатниц.

— Давай помогу, — сзади нарисовывается Пашутин и, явно не случайно задев ладонью мою грудь, тянется за рулетами. Но так как он здорово накидался, то, конечно же, толкает графин с компотом, который падает прямо мне под ноги, обдав туфли, лодыжки и подол платья ледяными брызгами.

— Ну вот кто тебя просил лезть?! — подскакиваю, интенсивно смахивая липкие капли. — Теперь пятна останутся!

— Блин, соррян, я же не специально, — наступив на осколки графина, которые тут же устрашающе захрустели под подошвой его модных мокасин, Артём хватает полотенце и, нагло вцепившись в моё бедро, принимается водить тканью по ноге.

Всё это произошло настолько быстро, что я буквально моргнуть не успела.

— Ради Бога, не надо мне помогать! Просто уйди, — пытаюсь стряхнуть с себя его руки, но он, уже ощутимо больно впившись пальцами в кожу, с упоением маньяка будто бы вытирает капли, а на деле тупо меня лапает. — Пашутин, эй! Ты что делаешь?

— Скажи ещё, что тебе неприятно.

— Да, мне неприятно. Пусти!

— Ой, да брось, Ромашкина, согласись — ломаться сейчас это уже не актульно, — он отбрасывает полотенце в сторону и, сделав шаг, впечатывает меня в дверцу кухонного шкафа. Поставив ладони по обе стороны от моей головы, блокирует любую возможность для какого-либо манёвра. — Хрен с ним раньше, когда ты ещё могла делать вид, что не от мира сего и всё земное тебе чуждо. Но сейчас, когда ты продалась с потрохами первому, кто предложил тебе крупную сумму, делать вид, что “я не такая” — тупо.

Лихорадочно сияющие глаза из-под полуопущенных покрасневших век смотрят уверенно и крайне враждебно.

— Ты накурился, что ли? Если сейчас сюда зайдёт Богдан или Николай Филиппович, или кто-то ещё — тебе не поздоровится.

— Не зайдёт, там подоспела партия шашлыка — все убежали на задний двор.

— Что тебе нужно, Пашутин? — стараясь сменить тон на миролюбивый, пытаюсь вновь вернуться к теме беседы: — По-моему, я всё сказала тебе ещё осенью — ты мне не нравишься и абсолютно не интересен. Писать, звонить и уж тем более пытаться соблазнить — всё бесполезно.

— Может, мне тоже надо было предложить тебе денег, чтобы ты и передо мной ноги раздвинула? Я, знаешь, раньше об этом как-то совсем не подумал.

Возмущаться и охать “как ты можешь!” — нет времени, вместо этого упираюсь ладонями ему в грудь, чтобы если не оттолкнуть, потому что силы явно не равны, то хотя бы отстраниться от него как можно дальше.

Потом, не теряя надежды пробую ударить его коленом в пах, но он плотно прижимает меня к шкафу, парализуя бёдрами мои ноги.

Бесполезно! Остаётся только орать и звать на помощь, тем самым опозорив себя перед всеми гостями.

— Пашутин, это правда уже не смешно, пусти.

— Не смешно, да, скорее грустно. Грустно от того, что нормальных девчонок не осталось. Честное слово, клянусь, я думал, что ты ни за что не согласишься на эту хрень со свадьбой. На все сто был уверен. Кто-то — да, но не ты. Сколько он тебе предложил и, главное, что такого наплёл, что ты купилась? Ну не правду же он сказал в конце концов, в это я точно не поверю.

— По-моему, ты что-то не рядышком говоришь, я тебя не понимаю, — пытаюсь снова его оттолкнуть и снова безуспешно.

Ужасно жарко, скованные лодыжки прилипли друг к другу на сладкий компот, да и дыхание Пашутина у лица совсем не претендует на свежесть альпийских лугов.

— Пусти, я сейчас задохнусь, правда, ужасно душно. — Снова толкаю. — Да пусти ты! Никуда я не денусь.

Он, подумав, неохотно убирает руки и отстраняется.

— Дебила кусок, — пихаю его ладонью в плечо и раздражённо расправляю замятые складки на платье. — Десять тысяч стоит, между прочим. За химчистку ты платить будешь.

— Так что он тебе наплёл? — не унимается Пашутин и, расставив широко ноги, складывает руки на груди. Специально ведь у двери встал, чтоб я не улизнула.

— Ничего он мне не плёл, правду сказал.

— Серьёзно? — кривится Артём. — И ты согласилась?

— Ну да, а что такого? Это не криминал, не убийство, просто взаимовыгодная сделка, — открываю холодильник и вынимаю-таки злосчастные рулеты. — Как будто бы ты отказался от трёх лямов.

— Три ляма? Всего-то? Не дорого же ты себя ценишь.

— Вот только мораль мне здесь не читай, ладно? Сильно сомневаюсь в твоей святости. Ему нужна была услуга, мне нужны были деньги. Не вижу в этом ничего такого, из-за чего можно строить такую презрительную мину.

Выглядит Пашутин действительно не очень, весь флёр недавней крутости куда-то испарился. В глазах недоумение и даже недоверие.

— Хочешь сказать, что реально вот прямо всё как есть, так и выложил? Охренеть, не ожидал, что он настолько циничный. Да и ты тоже. Это трэш какой-то, если честно, — отходит от двери и с озабоченным лицом опускается на край барного стула. — Ну если в начале ещё ладно, я видел, что там реально договорняк, то сегодня мне показалось, что между вами что-то есть.

— А если есть, то что? Тебе какое вообще дело? Или тебя бесит, что тебя я когда-то отшила, а его нет? — этот бессмысленный разговор начал мне уже порядком надоедать. Вообще вечеринка уже, если честно, встала поперёк горла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Я устала, если так пойдёт и дальше, то едва я доберусь до кровати, то сразу же вырублюсь и накроется мой подарок медным тазом

Мой? Я сказала мой? Подарок Малиновского, конечно.

— То, что ты меня отшила, это, конечно, неприятно, но сейчас я уже этому даже рад, потому что мутить с девчонкой, которая, зная, что чувак на неё поспорил, с радостью прыгает в его постель — это даже для меня борщ. Но если для тебя подобный спор — это норм, ну я тогда не знаю…

Замираю с блюдом рулетов в руках. Глупо моргая, таращусь на Пашутина и решаю, что это всё мне просто послышалось.

Что он сказал? Спор? Наверное, он сказал сор. Точно, сор. На улице так шумно.

Видимо, заметив растерянность на моём лице, Артём тут же заметно воспрял духом:

— Погоди… Ты что, не знала о споре?

В любой непонятной ситуации сохраняй хорошую мину.

— Почему не знала — знала. Знала, конечно.

— Ты не знала, — даже не думая скрывать злорадство, хмыкает Пашутин. — Ну ок, что он тебе сказал? Зачем ему вдруг резко понадобилось жениться?

— Из-за наследства, — как-то слишком уж тихо говорю я, и лицо Артёма озаряет широкая улыбка.

— Наследства? Серьёзно?

— Ну да, его дед умер и оставил ему завещание, но чтобы его получить, Богдан должен быть женат… — говорю ещё тише и только сейчас осознаю, как всё это бредово звучит.

Тарелка скользит в увлажнившихся вдруг ладонях и мне стоит невероятных усилий её удержать.

Пашутин неторопливо слезает со стула и закладывает руки в карманы брюк.

— Ромашкина, ну ты вроде бы не дурочка и не ребёнок давно, а в сказки веришь. Ну какое наследство? Его дед жив и здоров.

— Дед по матери…

— О-о, как всё отказывается запущено, — Артём качает головой и снова ощущает себя на коне. Это видно по всему: по уверенному взгляду, по расправленным плечам и снисходительной усмешке. — Малиновский опять набрал в моих глазах очки. Ну красава, чё.

— А… о каком споре ты говорил? Что хоть за спор-то? — хочу произнести безразлично, но выходит до боли жалко.

В голове хаотично прыгают картинки прошедших недель, начиная с момента когда он вытащил меня с пары Веника и заканчивая сегодняшним вечером. Только сейчас я понимаю, как много было несостыковок и белых пятен, на которые я раньше смотрела сквозь пальцы.

Почему? Почему я смотрела на них сквозь пальцы? Как он умудрился так виртуозно запудрить мне мозги?