Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович - Страница 86

Они дрались жестоко и отчаянно. Ложь принимала десятки разных обличий. Воинов, с которыми Ирония не была знакома. Их приемы сбивали с толку и не давали выработать ответную тактику. Она пыталась улететь, но противница всегда успевала схватить ее за ногу, или за красивую черную ленту, и сбросить вниз. Только нож давал Иронии преимущество: Ложь боялась его как огня. Ее взгляд всегда был направлен на него, словно бой шел между оружием и образом. Скользя между оболочек, они старались не терять друг друга из виду. Уксус слабо подрагивал от движения вокруг.

Заманивая Иронию, Ложь двигалась, будто бы случайно, изображая сомнения. Как молния, мелькала меж частыми коконами, терялась в них и появлялась вновь с другой стороны. Ирония понимала, чего та добивается. Оковы заинтересовались ими. Они поднялись, раскачиваясь в воздухе, словно черные кобры. Попадать в них не стоило.

Ложь прыгнула на нее сзади. Теперь она была тощим рукастым образом, голова которого была обита полосами тонкого металла.

— Ты пришла похоронить его? — глухо спросила она. — Да?

Ирония наугад ткнула омтрием, но Ложь унеслась, коротко вскрикнув. Она принялась опрокидывать коконы. Уксус выплескивался на песок, широко растекался и злобно шипел. Ирония поняла, что ее пытаются запереть на островке безопасной земли. Она снова попыталась взлететь, но Ложь ждала именно этого. Песок осыпался с куска обсидиана, исписанного напутственными словами. Железноголовый образ метко швырнул его. С такой силой, что сущность Иронии всколыхнулась от удара.

Цепи почувствовали запретную вибрацию рядом. Тело образа врезалось в песок, едва не угодив в шипящий уксус. Лодыжку решительно обхватило что-то твердое, и потащило в сторону. Ирония попыталась вскочить, но цепь ревниво дернула в ответ на противодействие, и образ снова упал. Ложь атаковала. Он била расчетливо и жестоко. Уклоняясь от неловких ударов ножом. Старалась довести врага до изнеможения.

Песок, брызгающий из-под ног дерущихся, укрывал реликвии мертвых.

Ирония взмыла вверх, из последних сил. Цепь натянулась и с силой потащила ее назад. Образ, не сопротивляясь, использовал импульс и рассек грудь Лжи движением хоть и предсказуемым, но слишком быстрым.

Враг отступил.

Разгневанные путы распяли Иронию на песке. Они скрипели и чирикали, осуждая поведение пленницы. Образ все еще сжимал нож, но теперь он никому не служил. Ее попытки освободиться, были слабыми и затухающими.

Ирония замерла.

Ложь ползла, оставляя на белом песке жирный след чернеющей сущности.

— Ты пришла похоронить его, — прохрипела она, принимая форму Максиме.

Она дотянулась до ноги когда-то прекрасного юноши, который безмятежным взором глядел на плотное небо. Одиночество вышло из него аккуратно, оставив лишь трещину в груди.

— Но он похоронит тебя, — уже неслышные слова покинули Ложь вместе с концентрацией.

Юноша упал. Верхняя часть оболочки разбилась, и уксус хлынул, переливаясь по случайным руслам давних троп. Наполняя следы Лжи, которые она оставляла с умыслом. Он плавно скользил, подбираясь все ближе к Иронии. Та не могла видеть этого, но слышала шипение, спокойное и ровное. Оно просило помолчать.

Жалеть было не о чем. Ирония уберегла Надежду. Вырвала из рук предательницы зловещую игрушку. И спасла Аркаса.

Для одинокого усталого образа, она сделала даже слишком много.

Уксус осторожно коснулся ее пальцев.

Глава 13

Воздух трескался от жара. Он становился осязаемым и тянулся обжигающими нитями как сыр. Все вокруг плавилось, теряя очертания, и от этого находило спокойствие, как будто форма была чем-то злым, а индивидуальность — проклятием. Многомирье таяло, добавляя в первичный бульон мир за миром. Страту за стратой. Цвета смешивались в один. Фигуры кланялись и сходили в реку невыразительности. Черты стирались.

Обозревая свою личность, Аркас чувствовал себя виноватым. В то время, как мир обретал единение, человек оставался сложной и раздражающей композицией. Противоречие заключенное в любой человеческой натуре — мучило его. Противоречие между желанием оставаться собой и погрузится в безопасность толпы.

Стать единым.

Над ним возвышалась исполинская туша Геноцида. На раскрытой лапе чудовища стояла Максиме. Как всегда, ссутулившаяся влево, она опиралась на какой-то бугристый палаш. В ее руках он смотрелся как железнодорожный рельс. Он был даже выше хозяйки. Но Рука Одиночества очень крепко держала его за край неровной гарды.

— Максиме! — крикнул Аркас. — Что ты делаешь?

Женщина не шелохнулась. Она неотрывно смотрела на линию горизонта, что бурлила и вспучивалась, когда в нее падали оплавившиеся континенты. Стоны и грохот, налетевшие со всех сторон, запытали Аркаса, и он закричал вместе с ними, напрасно закрывая уши грязными ладонями.

Единорог был розовым.

Он ласково глядел на журналиста большим миндалевидным глазом. А потом наклонил аккуратную лошадиную голову и лизнул человека в щеку.

— Неужели? — Аркас закашлялся. — Я дождался.

Он повозился, тревожа раны. Его живучесть была просто удручающей, принимая во внимание происходящее. У меня было столько возможностей быстро умереть, — подумал он. Но каждый раз этот безумный мир снова встречает меня. Господи, сколько же гадких приключений я уже пережил. Похоже, мне это все-таки не мерещится. Слишком сложный и разнообразный меня окружает эпос, чтобы быть всего лишь моим бредом. Я действительно внутри иной реальности. И что с того? Готов ли я пожертвовать жизнью ради обоих миров? Нет. Я не могу. Я хочу жить. Я боюсь боли.

Сказочное существо, тем временем, принялось жевать хрустящий от грязи ворот кителя. Аркас чувствовал прикосновение мягких и теплых губ к своему затылку. Он попытался отмахнуться, но Единорог миролюбиво поцеловал его в ухо и снова принялся за вкусный соленый ворот.

Кисельные берега, что омывала река из жирных сливок, заросли пастилой. Луга и холмы, убранные шелковистой травой, кормили стада изумительных существ. Они использовали все оттенки цветового спектра, чтобы переиграть конкурентов. Смешно переговариваясь на бормочущих языках, игриво помахивая широкими хвостами, они пританцовывали в любовных ритуалах. Улыбчивое солнце нежно трепало их шерсть и перья теплыми лучами. Никас буквально видел, как тянутся к ним горячие ладошки светила, гладят, щекочут и…

— Какого дьявола, — пробормотал человек и тут же шаловливый солнечный лучик ущипнул его за правый сосок. — А ну, руки прочь от меня!

Единорог не дал ему подняться, крепко удерживая за ворот. Он чувственно всхрапнул, скабрезно намекая Никасу, чтоб тот расслабился и получал удовольствие.

— Но я не хочу!

Солнечный луч опустился чуть ниже, согревая область живота. Второй пролез в штаны. Аркас протестующее каркнул, но уже не пытался высвободиться. Теперь его держали не только за ворот, так что это могло быть опасно. Солнышко перевело на него похотливый взгляд. Температура в штанах начала подниматься.

Аркас тяжело задышал.

— Все еще не хочешь? — негромко спросило Солнышко.

— Мы ведь даже не знакомы, — простонал Аркас.

Солнышко назвалось.

— Я наблюдаю за этой стратой очень давно, — говорило оно пульсирующим баритоном. — Когда-то она была стерильной, хоть и спокойной. Здесь красота цвела ради красоты. Она никого не трогала, и к ней никто не прикасался. А потом все инфицировал маркетинг. Ты знаешь, что такое агрессивная красота?

Аркас издал какой-то звук, который, вполне возможно, не был ответом.

— Это красота, которая охотиться на твое восприятие, — продолжало Солнышко. — Злая и беспощадная, возведенная в абсолют, накрученная до абсурда. Она особенно легко и с аппетитом пожирает детей. А так же слабовольных взрослых. Женщины охотно попадаются на приманки обещающие вечную молодость, уродуют себя хирургическими процедурами. Мужчины же ищут партнеров, покрытых стигмами красоты настолько, что истинная натура давно уже погибла в них.