Неестественные причины - Джеймс Филлис Дороти - Страница 21

Они являлись к Реклессу поодиночке, стараясь меньше попадаться друг другу на глаза; если в четверг разговор шел в открытую, прямой, то теперь в их поведении появилась некоторая настороженность. За сутки хватило времени собраться с мыслями, и смерть Сетона воспринималась уже не как причудливое вторжение литературного вымысла в реальность, а как обескураживающий, но бесспорный факт. Поневоле напрашивались кое-какие неприятные выводы. Последний раз живым Сетона видели в Лондоне, однако его изуродованный труп спущен на воду в Монксмире. Чтобы в этом убедиться, не требовалось сложных расчетов, лоций и данных о силе и направлении ветра, скорости прилива и отлива. Сам Сетон, возможно, погиб в Лондоне во время одной из своих экскурсий в криминальный мир «за материалом», но подделанная рукопись, отрубленные руки, телефонные звонки в «Сетон-хаус» имели скорее местную окраску. Селия Кэлтроп страстно поддерживала гипотезу о шайке лондонских злодеев, но даже и. она затруднилась мало-мальски убедительно объяснить, откуда преступники узнали место стоянки «Чомги» и зачем им было привозить труп в Суффолк. «Чтобы навести подозрение на нас» – единственное, что она могла сказать, но это, по всеобщему мнению, влекло за собой больше вопросов, чем предлагало ответов.

Дав показания, они начали усиленно перезваниваться. Осторожно – а то вдруг все-таки подслушивают? – обменивались разрозненными сведениями, слухами, догадками, которые, будучи сопоставлены, могли бы дать общее представление о происходящем. Видеться друг с другом они сейчас опасались, чтобы не услышать и тем более не брякнуть лишнего. Но очень хотелось знать новости.

В «Пентландсе» на звонки всякий раз вежливо и скупо отвечала неумолимая Джейн Далглиш. Прямо попросить к телефону Адама и тем выдать себя с потрохами никто не отваживался, кроме Селии Кэлтроп, однако и она ничего не добилась и предпочитала думать, что ему просто нечего им сообщить. Но между собой они все время переговаривались, ища повод облегчить душу и узнать что-нибудь новенькое и раз от разу все больше теряя бдительность. Обрывочные сведения, часто искажаемые при передаче и нередко подменяющие действительное желаемым, давали вместе весьма неполную и невразумительную картину. Все подозреваемые твердо придерживались своих первоначальных показаний, и ничье алиби на вечер вторника пока не было опровергнуто расследованием. Дама Лэтема действительно с готовностью подтвердила его алиби, но поскольку Реклесс вообще помалкивал, а Лэтем отмалчивался из соображений рыцарства, имени ее, несмотря на общее любопытство, суждено было, похоже, так и остаться неизвестным. Когда обнаружилось, что Элиза Марли, по ее собственному признанию, со вторника на среду ночевала в Лондоне, все пришли в радостное возбуждение, тем более что Селия всем назойливо и неубедительно объясняла, что ее племяннице срочно понадобилось посетить Лондонскую библиотеку. Как заметил Брайс в разговоре с Лэтемом, другое дело – если бы девочка училась в каком-нибудь из новых муниципальных университетов, но в Кембридже, помнится ему, чего-чего, а уж книг всегда хватало. У Брайса и у Лэтема полиция произвела тщательный осмотр автомобилей, но ни тот ни другой особенно не протестовали, и в Монксмире пришли к выводу, что, значит, им нечего скрывать. Еще говорили, доктор Форбс-Денби в присутствии Брайса отбрил по телефону инспектора Реклесса, заявив ему, что никого не касается, звонил ему его пациент или нет, это врачебная тайна. И только когда Брайс почти впал в истерику, умоляя ответить, тот удостоверил, что да, действительно, такое обращение по телефону имело место. Сообщение Селии, что это она подсказала Морису мысль про плывущего по морю мертвеца, получило подтверждение от одного старого уолберсвикс-кого рыбака, который явился к Реклессу с рассказом о том, что мистер Сетон не так давно справлялся у него, куда вынесет приливом лодку с мертвым телом, если пустить ее в море с монксмирского пляжа. Но так как это показание Селии никто не подвергал сомнению, рассказ рыбака особого интереса не вызвал. Поскольку все дружно желали, чтобы возобладала версия о «лондонской шайке злодеев», самое огорчительное было то, что никто, кроме Брайса, не видел в среду в Монксмире никого из посторонних. Он вышел в восьмом часу вечера во двор принести дров из сарая, и в это время в проулок с шоссе с ревом въехал мотоцикл и стал разворачиваться у самой его калитки. Для Джа-стина мотоциклы – это ужасно, шум был немыслимый, и он возмущенно закричал на парня, а тот в отместку несколько раз проехался туда-сюда у него перед домом, сопровождая катание, как выразился Брайс, неприличными жестами. А потом издал на прощание истошный гудок и умчался. Отношение Реклесса к этому свидетельству неизвестно, хотя факт, что он спросил у Брайса, как выглядел мотоциклист, и, наверно, занес бы описание в протокол, сумей Брайс ему вразумительно ответить. Но мотоциклист был весь в черной коже, на голове шлем и защитные очки, и Брайс сказал только, что тот, по-видимому, был молод и безусловно дурно воспитан. Селия не сомневалась, что это – член шайки. Иначе что бы ему понадобилось в Монксмире?

В субботу к полудню слухи разрослись и приумножились. Дигби получил в наследство сто тысяч, двести тысяч, полмиллиона; сообщение о вскрытии задерживается, так как доктор Сиднем никак не определит причину смерти; Сетон утонул, его задушили, отравили, он истек кровью, умер от удушья; Форбс-Денби заверил Реклесса, что Сетон мог бы еще прожить добрых лет двадцать; что у Сетона сердце могло остановиться в любую минуту; Адам Далглиш с инспектором Реклессом не разговаривают; Реклесс готов арестовать Джейн Далглиш, ему только мотива не хватает; Сильвия Кедж капризничает и отказывается принять от Дигби 300 фунтов наследства; Реклесс со своими подручными явился в пятницу поздно вечером в «Настоятельские палаты», их видели с фонариками на спуске к пляжу; предварительное разбирательство состоится в среду в половине третьего. Разночтений не было только по последнему пункту. Предварительное разбирательство действительно было назначено на среду. На него вызывались Дигби Сетон и Сильвия Кедж. Остальные, получив право выбора, сомневались, как будет воспринято их присутствие, не возбудит ли излишнего любопытства, или, наоборот, развеет подозрения, или просто элементарное благоразумие требует, чтобы они явились из уважения к памяти усопшего.

Утром в субботу стало известно, что инспектор Реклесс ночью выехал на машине из Монксмира в Лондон и ожидается обратно только в воскресенье. Цель его поездки – проверить лондонские алиби, а также ознакомиться с «Клубом мертвецов». Что он выделил на это всего сутки, никого не удивило, он, похоже, уже четко представлял себе, что ищет. Но даже и краткое его отсутствие было облегчением. Словно туман развеялся над Монксмирским мысом. Сумрачный, молчаливый разоблачитель уехал, и стало легче дышать. Но после себя он оставил в сердцах тревогу, и она требовала действий. Все вдруг устремились прочь из Монксмира. Даже Джейн Далглиш с племянником, испытывавших воздействие Реклесса в меньшей степени, чем остальные, рано утром видели у моря – они шагали в сторону Сайзуэлла, обвешанные этюдниками, биноклями и рюкзаками, и было очевидно, что до наступления темноты им не обернуться. Вскоре после этого выехал Лэтем; его «ягуар» пронесся мимо «Дома с розмарином» на скорости шестьдесят пять миль в час, и Селия имела повод колко заметить, что Оливер предпринимает очередную попытку сломать себе шею. Она и Элиза собрались взять с собой Сильвию Кедж и устроить пикник под Олдборо, но Элиза в последнюю минуту передумала и отправилась одна пешком в сторону Уолберсвика. Какие планы были у Дигби Сетона, никто не знал, но когда мисс Кэлтроп позвонила в «Сетонхаус», чтобы зазвать его с ними на пикник, телефон не ответил. Брайс объявил во всеуслышание, что поедет на распродажу в одну усадьбу под Саксман-демом, где надеется приобрести фарфор XVII века. В половине девятого он уже был далеко, и Монксмир остался в распоряжении приезжих, которые прибывали по одному и по двое в течение дня, оставляли машины в проулке за «Домом кожевника» и разбредались по холмам, да редких пеших туристов из Данвича или Уолберсвика, шагающих через дюны по направлению к птичьему заповеднику.