Измена в имени твоем - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 10

Она знала, что Кохан – не настоящее имя агента, который на этот раз будет работать с ней в паре. Но по строгим правилам конспирации она не имела права знать подлинное имя человека, с которым должна была проверить агентурную сеть и, возможно, рискнуть своей жизнью, если один из агентов оказался уже раскрытым западногерманской контрразведкой.

В самолете у них были билеты первого класса. Усевшись в первом ряду, он сразу заказал себе красное вино, а она попросила мартини. Но обратила внимание на его выбор. Видимо, что-то мелькнуло в ее глазах, если после того, как принесли вино, он, не поворачивая головы, объяснил:

– Я живу в Аргентине и поэтому должен привыкать к местным традициям. А там больше любят вино, чем пиво.

– Вы всегда так чувствуете настроение своего партнера? – тихо спросила она.

– Иногда, – усмехнулся он. – Просто я подумал, что вы обязательно обратите на это внимание.

– Я действительно обратила внимание, – призналась Марина, – но решила, что вы просто больше любите вино. Среди западных немцев встречались и такие.

– Но я ведь типичный восточный немец, – улыбнулся он уголками губ, – а у нас всегда предпочитали пиво. Или русскую водку.

– Вы родились после войны? – спросила она.

– Да. Мои родители жили тогда в Дрездене. Вернее, в том месте, где еще что-то оставалось от города. Они переехали туда из Лейпцига. Отец был партийным функционером, и его перевели в Дрезден почти сразу после войны. Я был четвертым ребенком в семье. Просто мы жили несколько лучше других.

– Они живы?

– Нет, – просто сказал он. – Они разбились, когда мне было четырнадцать лет. Говорили, что это было сделано специально. Шепотом рассказывали про «Штази». Но никто ничего так и не узнал. Уже позже я попытался что-либо выяснить, но никаких документов на этот счет мне найти не удалось. Или мне их просто не дали. Никто ведь не знал, как я поведу себя, если вдруг узнаю о причастности собственного ведомства к смерти моих родителей. А ваши родители живы?

– Мама жива, – кивнула она.

– Вы могли бы не говорить правды, – посмотрел на нее Кохан. – Вы ведь наверняка располагаете нашим бывшим архивом и могли узнать про меня всю правду. А я про вас могу ничего не знать.

– Я привыкла доверять напарнику.

Он поднял свой бокал с вином.

– За ваше здоровье, мой очаровательный секретарь. – Он залпом выпил вино и подозвал к себе стюардессу. В салонах первого класса они возникали почти мгновенно.

– Нам нужна машина, – попросил он девушку, – позвоните в Бильбао, пусть закажут нам автомобиль. Мы поедем в порт. Там отходит наш корабль.

– Хорошо, сеньор, – улыбнулась стюардесса, отходя.

Марина посмотрела в иллюминатор. Внизу проплывали города и селения Эстремадуры. Она повернулась и увидела, что он смотрит на нее. Ей нравился его взгляд. Мягкий и строгий одновременно. Теплый и сдержанный, воплощавший в себе все эти оттенки.

– Я все-таки не совсем понимаю, почему прислали именно вас? – честно признался он.

– Вас что-то смущает?

– Наше задание. Вы красивая женщина. Нет, это не комплимент, это просто констатация факта, – быстро сказал он, заметив невольное движение ее правой руки, словно она собиралась возразить, – но мы ведь будем встречаться не просто с агентами. Вы меня понимаете? Вернее, не с обычными агентами. Мы должны встретиться с людьми, выполняющими очень специфические задания.

– Я это знаю, – спокойно ответила Марина.

– В таком случае непонятно, почему все-таки послали именно вас. Вы понимаете, как может подействовать на напарника агента ваше появление?

– Вы говорите об их спутницах? – поняла Марина.

– Да. Об их неустроенных и нелюбимых женщинах, – сухо произнес Кохан.

– Почему нелюбимых? – не поняла Марина. – По-моему, специфика ваших агентов и заключается в том, чтобы эти женщины поверили в то, что они любимы и счастливы. Иначе на чем строится весь расчет?

– На иллюзии, – жестко сказал Кохан, глядя ей в глаза. В широком кресле первого класса можно было повернуться всем телом, и он, повернувшись, смотрел Марине прямо в глаза. – На иллюзии, – повторил он.

– Вы считаете, что женщины все понимают? – поняла она.

– А как вы сами думаете? – Его глаза гипнотизировали.

Она закусила губу. И медленно отвела взгляд. Потом сказала:

– Это жестоко. Я об этом как-то не подумала.

– Наверное, вы подсознательно это понимали, – возразил он, – и ваши руководители, пославшие вас сюда, тоже все отлично сознавали. Ведь женщины всегда лучше чувствуют, когда их любят на самом деле, а когда только притворяются. Представляете, какой шок испытали жены наших «соблазнителей», когда отчетливо поняли, почему именно за ними ухаживали эти внезапно появившиеся «принцы»?

– Вся эта затея, по-моему, была аморальной с самого начала, – честно призналась Марина.

– Как сказать, – пробормотал Кохан. – Ее разрабатывали лично Вольф и Циннер. Они понимали, что комплексы старины Фрейда – самое сильное оружие, и умело ими пользовались. Вообще, отношения двух людей – это самая большая тайна Вселенной.

На этот раз повернулась она. Его глаза по-прежнему были мягкими и строгими одновременно.

– Всегда? – шепотом спросила она.

– Всегда, – также шепотом ответил он.

И больше они не сказали друг другу ни слова. Самолет пошел на посадку.

В аэропорту Бильбао их ждала машина. Уже сидя в автомобиле, Кохан тихо спросил у нее по-английски, чтобы не понял водитель:

– Эта история с исчезновением связного. Она не была связана со смертью Ульриха Катцера?

– Да, – подтвердила Чернышева, – Клейстер тогда пропал, а Катцера, обычно выходившего с ним на связь, нашли мертвым в канале. Полицейские установили, что это было обычное самоубийство. Тогда не очень разбирались с этими вопросами. После объединения Германии по ГДР прокатилась волна самоубийств.

– Я помню, – мрачно сказал Кохан, посмотрев за окно, – у многих был просто шок. Оказалось, что вся их жизнь прожита напрасно и все нужно начинать с самого начала. А для людей это всегда страшнее всего.

Он обернулся, нахмурился и тихо сказал Чернышевой:

– Я думал, что мне только кажется. Но теперь я не сомневаюсь: за нами следят. От самой Севильи. Мне кажется, что это вносит некоторое разнообразие в наше путешествие.

Чернышева не стала оборачиваться.

– Вы уверены? – тревожно спросила она. – О нашей встрече в Севилье никто не должен был знать.

– Абсолютно. Я поэтому и молчал все время, пытаясь выяснить, кто это может быть. Теперь знаю, что не мои соотечественники. У них несколько другой стиль. Они не стали бы так плотно меня опекать. Это не похоже на обычную работу контрразведки.

– Тогда кто это может быть?

– Не знаю. Но за нами определенно следят. Я думаю, что не стоит продолжать наш разговор в автомобиле, – совсем тихо закончил Кохан. – Вы поезжайте в порт, а я постараюсь все проверить.

Она не стала возражать. Он дотронулся до плеча водителя, попросив его остановить машину. И быстро вышел из автомобиля, махнув рукой на прощание. На этот раз она обернулась. Кохана уже не было видно. Очевидно, он вошел в какой-то из близлежащих домов.

«Откуда это наблюдение?» – тревожно подумала Чернышева. О ее поездке в Германию знали лишь несколько человек: Марков, Вольф, Циннер. Немцы, при всем желании, не смогли бы связаться с кем-то из посторонних, контроль за ними был достаточно плотный. Тогда утечка информации произошла из руководства ее собственной группы. Но это вообще абсурд. Подозревать генерала Маркова и его сотрудников просто глупо. Они работали вместе многие годы, и она знала каждого из посвященных очень хорошо. Оставался сам Кохан.

Возможно, что наблюдение за ним было организовано с самой Аргентины. По предварительно наработанному плану она должна была встречаться с Коханом в Севилье, прилетев сюда из Барселоны. Но уже в ходе самого выполнения операции она несколько изменила ее ход. Самолет не вылетел из Барселоны из-за погодных условий, и ей пришлось добираться автобусом до Мадрида, откуда она и прилетела в Севилью. А это означало, что в любом случае наблюдатели, если бы утечка шла из Москвы, встречали бы в аэропорту самолеты из Барселоны и никак не могли бы знать о случившемся в барселонском аэропорту.