Новая надежда, старые обиды (ЛП) - Малком Энн - Страница 4

Мама проследила за моим взглядом, направленным на стол. Казалось, она угадала, о чем я думаю.

— Твой брат хотел приехать, — она поправила нож на столе. — Но он работает допоздна.

Это чушь собачья, и мы обе это знали. Я не разговаривала с Гарри два года, после того ужасного телефонного звонка. Он ненавидел меня. Наверное, это справедливо. Я смирилась с этим.

Или, лгала себе. У меня слегка защипало в горле, когда я увидела нашу фотографию в рамке, на которой мы намного моложе, обнимались и улыбались. Я едва узнала себя — вьющиеся волосы, очки, прыщи. Нет, это неправда. Я узнала себя слишком хорошо. До сих пор каждый день вижу эту девушку в зеркале.

— Все в порядке. Уверена, он занят, — я пожала плечами, продолжая разыгрывать шараду. Мама, возможно, была наивна во многих отношениях, но я уверена, что даже она понимала, какой раскол я создала и насколько он стал постоянным.

Ее глаза на мгновение заблестели, выдавая печаль. К счастью, мама не из тех, кто впадает в уныние.

— Садись, — она хлопнула в ладоши, выдвигая стул. — Ты выглядишь голодной, и твоя аура совсем потускнела… — на долю секунды во взгляде мамы промелькнула жалость. Но только на секунду, потом она скрыла это за нежной улыбкой. — Но все исправит хорошая еда и много вина, — она снова подмигнула мне.

Хотя мне на самом деле не хотелось этого, я улыбнулась ей в ответ. Потому что было невозможно не улыбаться рядом с такой, как она. Жизнь ее не сломила. Мама никогда не переставала любить. Даже если ты ее отталкиваешь.

Мое тело напряглось от чувства вины, настолько непреодолимого, что я чуть не закричала от боли. Я была так жестока к ней. Отгородилась от нее, не отвечала на звонки… бросила, когда она больше всего нуждалась во мне.

Я открыла рот, чтобы извиниться, но мои глаза наполнились слезами.

— Мам… — выдавила я из себя.

Мама потянулась, чтобы сжать мою руку.

— Ешь. Пей. Тебе нужны силы. С остальным разберемся позже. Вместе.

Я сжала ее руку в ответ, молча кивая, сдерживая слезы.

Затем, впервые за более чем десять лет, я села за семейный обеденный стол без отца.

❆

Можно подумать, что я плохо спала в ту ночь, раз уж проспала целый день. Но нет.

Особенно после двух порций лазаньи, приготовленной мамой, затем двух порций ее персикового пирога и половины бутылки вина.

Я рухнула обратно на свою двуспальную кровать, минуты три размышляла о том, на что теперь похожа моя жизнь, а потом, к счастью, отключилась.

Следующим утром, я услышала, как мама ходит по комнате. Запах кофе почти разбудил меня, потому что мама готовила лучший кофе, который я когда-либо пробовала. Она добавляла особую смесь специй с корицей, а осенью и зимой готовила тыквенно-пряный сироп, за который «Starbucks», вероятно, заплатил бы ей миллионы. Это очень вкусно.

Но даже ее кофе и тыквенного сиропа было недостаточно. Я снова зажмурила глаза и усилием воли погрузила себя в беспамятство. В отличие от моей матери и различных «гуру» в Лос-Анджелесе, я теперь не верила в силу желания изменить свою жизнь.

К тому времени, как я вышла из своей комнаты, в доме было тихо. Это означало, что мама ушла.

В доме никогда не было тихо, если в нем была Ферн Уотсон. Всегда играла музыка, и она напевала поп-песню, путая слова.

Тихий смех моего отца подчеркивал эти звуки. Его голос был тихий и нежный, всегда ласковый в присутствии мамы, хотя он был крупным мужчиной. Больше метр-восемьдесят, мускулистый от работы в кузнице, с брюшком, которое появилось благодаря маминой стряпне, что не умаляло его красоты.

Он родился и вырос в Нью-Хоуп. В душе он был горцем, носил клетчатую куртку, ботинки, не брил темную бороду, и с подросткового возраста у него всегда были мозоли на руках.

Мама была свободолюбивой натурой, она путешествовала с рюкзаком по всей стране, когда оказалась в Нью-Хоуп, и встретила моего папу. А остальное, как говорится, уже история.

Странные Уотсоны. Так называли нашу семью. Глупая и неоригинальная кликуха, конечно. Но ее придумали дети. А дети чертовски глупые. Что еще важнее, они жестоки. Особенно к тем, кто хотя бы немного отличается от них. А наша семья была совсем другая. Мама зарабатывала на жизнь гаданием, управляя единственным в городе «оккультным» магазином «Трикс-Оккультизм» для ярых религиозных фанатиков в городе. Она продавала кристаллы, свечи, книги и все «духовное», что только можно было придумать. Это было еще до того, как вошло в моду, и не приносило большого успеха, хотя, по-видимому, было достаточно, чтобы жить.

Мой отец превратил свое хобби — кузнечное дело — в настоящий бизнес. У него были магазинчики, где люди заказывали всевозможные товары, например для своих ферм. Если бы он захотел, то мог бы пойти дальше и повысить цены. Но мой отец был не таким.

Мы никогда не были богаты, но и я ни о чем не мечтала — разве что о нормальной жизни.

Если как настоящая миллениалка любишь холодный кофе со льдом, возьми в холодильнике.

В противном случае приготовь себе теплую кружку, устройся калачиком у окна и возьми какую-нибудь книгу в мягкой обложке, которые я положила рядом с кружкой. Чтение — это способ отвлечься, который помогает залечить все раны. Особенно, если в сюжете присутствует секс.

О, и еще есть кексы с шоколадной крошкой, испекла утром. Секс, шоколад и кофе — от такого сочетания невозможно грустить.

Бесконечно люблю тебя. В этой жизни и в следующей.

Ферн (Мама) ххх.

Записка, написанная маминым фирменным почерком, лежала на кофемашине для приготовления эспрессо. Рядом с ней стояла кружка с рисунком индейки и стопка любовных романов.

Я не хотела улыбаться. Нет повода. Но я улыбнулась. Потому что мама не изменилась за все эти годы. Она по-прежнему оставляла записки. Длинные записки. Подписывала их своим именем, а в скобках добавляла — «мама». Она все еще была собой, несмотря на горе, которое пережила, потеряв моего отца, своего лучшего друга.

Чувствуя оцепенение и не имея других дел, я последовала маминым указаниям. Сварила кофе. Съела кекс. Подошла к окну, намереваясь погрузиться в чтение любовного романа. Но потом совершила ошибку, выглянув наружу.

Наш дом стоял у подножия горы, вокруг которой раскинулся Нью-Хоуп. Со всех сторон нас окружали леса, а на заднем плане виднелись горы. Вокруг были разбросаны другие дома, но их огни были видны только ночью. В остальном — полное уединение. Мамин сад был утеплен, но на садовой мебели стояло множество скульптур. Феи, солнечные часы, кристаллы. Даже не знаю, какому божеству она поклоняется.

И среди всего этого было что-то еще. То, что пронзило меня насквозь.

Я уставилась на строение за домом. Все было таким же, как всегда: живые изгороди аккуратно подстрижены с обеих сторон, цветочные клумбы пусты. Но на фасаде не было следов облупления краски, стекла на окнах блестели, и я почти ожидала увидеть янтарный отблеск в кузнице.

Но ничего.

Я отбросила книгу в сторону.

Выхода нет.

Не в этой реальности с мертвым отцом, с которым я так и не смогла попрощаться, перед которым не смогла извиниться. Не в жизни, которая превратилась в ад. И не в том, что я застряла в ненавистном городе, где школьный хулиган стал местным шерифом.

ГЛАВА 3

БРОДИ

Был вечер пятницы.

В этот день мы пьем пиво в баре «Kelly's», где часто играет живая музыка. Группа, как правило, была никудышной, потому что у нас в Нью-Хоуп особо нет музыкальных талантов, и мы слишком далеко живем, к нам никто не заглядывал на гастроли.

Мы удостаивались «более-менее сносной» группой.

Сегодня вечером молодая светловолосая певица выступала в стиле кантри.

И она была более чем сносной. У нее чертовски хороший голос, и я подумал, какого черта она делает здесь, а не в Нэшвилле, подписывая контракт с каким-нибудь звукорежиссером.

К тому же она была хорошенькой. Очень хорошенькой. Хотя, на мой взгляд, слишком юной и худощавой.