Мой убийственный отпуск (ЛП) - Бейли Тесса - Страница 43

— Тесто для печенья, — выдавливаю я из-за першения в горле. Мне приходится отпустить ее руку, чтобы дотянуться до кошелька, но я слежу за ним, пока плачу за мороженое, чтобы как можно скорее забрать его снова. Мне очень нравится держать ее за руку. Я не уверен, нравится ли мне, что она защищает мою честь перед другом своего брата, хотя это заставляет мою грудь чувствовать себя… как просеянный песок. Прошло много времени с тех пор, как кто-то говорил обо мне так. Мой брат был, наверное, последним, кто сказал обо мне что-то хорошее. Вслух.

И впервые за три года мне вдруг захотелось позвонить Кевину.

Я хочу позвонить ему, рассказать о Тейлор и спросить, что, черт возьми, я должен с ней делать. У него были свои взлеты и падения с мужем, верно? Он, вероятно, сможет дать мне некоторое представление. На самом деле, я просто хотел бы поговорить с ним… и точка. Мои родители тоже. Мои старые коллеги. Я был в дороге, оцепенел уже три года, и оттепель проходит.

На каком-то уровне я понимаю, что это значит. Женщина, стоящая рядом со мной, очень хороша для меня. Она залезла мне под кожу, бросила мне вызов, завела меня, как ни в чем не бывало. Теперь ее очевидная вера в меня заставляет меня пересмотреть себя, свою жизнь и поступки.

Я просто не уверен, что хочу этого.

Я не уверен, что готов столкнуться с прошлым и сделать работу, чтобы преодолеть его.

Девушка-подросток за кассой протягивает мне мелочь, и я бросаю ее в чашку для чаевых. Рожок мороженого в одной руке, рука Тейлора в другой, мы выходим из магазина.

— Ты очень тихий, — замечает она, медленно проводя языком по масляно-желтой ложке, заставляя мои пальцы сжиматься вокруг нее. — Ты думаешь о деле?

— Да, — говорю я слишком быстро.

Не дай Бог, она узнает, что я назначаю воображаемых врачей по лечению бесплодия. Чего в реальности точно не будет. Мое воображение намного ярче, чем я думал.

«Да… я думаю о Evergreen Corp. Кто может за этим стоять». Я сканирую окрестности, припаркованные машины, дверные проемы, лица прохожих, чтобы убедиться, что Тейлору ничего не угрожает. С тех пор, как мы вышли из дома, над головой сгустились зловещие тучи, поэтому на улице очень мало людей. Владельцы магазинов тащат с тротуара доски для сэндвичей, посетители заходят внутрь. Приближается дождь.

Тейлор, кажется, осознает это одновременно со мной, и мы начинаем идти быстрее к тому месту, где мы припарковали ее машину, в пяти кварталах от одного из муниципальных участков. Мы успели проехать всего квартал, когда над головой раздались раскаты грома и пошел дождь. Сначала легкий, но постепенно переходящий в ливень.

"О, парень. Неудивительно, что мы были единственными людьми в магазине», — говорит Тейлор, отпуская мою руку, чтобы защитить свой конус от падающего конденсата. — Может, сбежим к машине?

«С травмой головы? Нет."

«Знаешь, что еще плохо при травме головы? На него кричат».

В переулке я вижу вход в католическую церковь. Положив руку ей на поясницу, я направляю ее в этом направлении. "Мне жаль."

Она делает двойной дубль и чуть не поскользнулась на мокром от дождя тротуаре. "О милый! Ты извинился!»

Медовая?

В моем животе одновременно начинает вращаться тысяча вертушек.

«Не привыкай к этому», — бормочу я, изо всех сил пытаясь вытащить Тейлор из плохой погоды, прежде чем она заболеет и получит почти сотрясение мозга. Не очень легко добиться этого, когда она улыбается мне и быстро превращается в нечто похожее на победителя конкурса мокрых футболок. — Мы переждем ливень здесь.

Она измеряет тяжелую деревянную дверь. — Думаешь, он открыт?

«Они всегда открыты».

"Ой." Я веду ее в темный вестибюль. Из нефа церкви исходит тусклый свет, но быстрый осмотр помещения определяет, что внутри никого нет. Когда я возвращаюсь в вестибюль, Тейлор прислоняется к каменной стене рядом с дверью и в тени облизывает мороженое. В маленьком помещении эхом отдается сильный дождь снаружи, и никаких признаков того, что он станет светлее. Как будто мы попали в другой мир. Только мы вдвоем.

Вам нужно перестать увлекаться, пока не стало слишком поздно.

«Дай-ка я попробую кусочек», — говорит она, отвлекая меня от этой тревожной мысли. Кокетливый. Она кокетничает или мне это показалось? — А ты можешь попробовать мой кусочек.

На мгновение я интерпретирую это предложение как сексуальное. По крайней мере, пока я не вспомню рожок мороженого в своих руках. Подойдя к ней, я подношу тесто для печенья к ее рту, мои яйца дергаются, когда она облизывает его, а затем вонзает в него зубы, оставляя после себя небольшой кусочек. "М-м-м." Она вздрагивает. «Вкусно, но слишком жирно, чтобы больше, чем на один укус».

«Легко».

Она смеется, тихо и музыкально. — Твоя очередь, — бормочет она, поднося мороженое к моему рту. «Откуда ты знаешь, что католические церкви всегда открыты? Ты был воспитан католиком?

Я киваю, откусывая такой большой кусок ее ирисочного мороженого, что она задыхается. «Да, в основном это была заслуга моей матери. Она таскала нас каждое воскресенье. Заставили нас надеть рубашки с воротниками и потом подвести итоги проповеди. Если она заподозрит, что мы не слушали во время мессы, мы не сможем потом поиграть в бейсбол с друзьями».

— Твоя мама звучит как задира.

"Она." Она обожала бы тебя. Все бы так. — Ты не ходила в церковь в детстве?

«Иногда на Рождество, так как мои родители много путешествовали. Они не могли на самом деле найти свою… опору в сообществе, где мы жили. Они всегда были какими-то странными. Люди либо решили, что они плохие родители из-за того, что постоянно подвергают свою жизнь риску, либо их просто запугали два крестоносца искусства из соседнего квартала».

— Значит ли это, что вам с Джудом тоже было трудно встать на ноги?

«Я, может быть. Но не Джуд. Он заводит друзей, где бы он ни был. Люди естественным образом притягиваются к его способности попробовать что-нибудь один раз».

"Конечно. Но именно ты вселил в него эту уверенность.

Мороженое останавливается на полпути ко рту. "Какая?"

«Джуд. Твои родители были заняты, верно? Вы вырастили его. А теперь… — я откусываю свой рожок, немного сбитый с толку ее замешательством. Она еще не знает, что я ей говорю? — Ты по-прежнему его самый большой сторонник. Я признаю, что он крут. Он мне нравится. Но ты в основном ведешь себя так, будто он гадит радугой, Тейлор. Его уверенность и храбрость исходят от тебя.

"О Боже мой." К моему ужасу, ее глаза наполняются слезами. «Какая красивая вещь, чтобы сказать».

— Это… я просто говорю правду. Ее плотина ломается от рыданий. "Иисус Христос."

Она фыркает на меня. — Разве можно так ругаться в церкви?

"Нет. Пожалуйста, не говори моей матери».

Теперь она смеется. Это все равно, что смотреть гребаный теннисный матч, за исключением того, что игроки используют мое сердце вместо неоново-зеленого мяча. Когда мы так долго смотрим друг на друга, я собираюсь спросить, сколько именно детей она планирует иметь, я мысленно встряхиваюсь. — Ты закончила с мороженым?

"Ой." Кажется, она тоже отключилась. "Да."

Я беру быстро тающий конус из ее рук и бросаю его в ближайший мусорный бак на другой стороне вестибюля вместе со своим. Когда я возвращаюсь к ней, я уже начинаю тяжело дышать, потому что, если что, дождь усилился, и мы в этой маленькой темной комнате, удаленные от мира, и мои руки чешутся на ее гладкой поверхности., голая кожа. Я мог бы продержаться пять минут, не прикасаясь к ней, но ее яблочный запах смешивается с дождем и ее естественной сладостью, и у меня пересыхает во рту. Я тянусь назад к ней, как будто высшая сила — по иронии судьбы — контролирует меня, и она наблюдает за моим приближением полуоткрытыми глазами, ее спина слегка выгибается над стеной. И поэтому я просто продолжаю идти, пока мои предплечья не упираются в стену над ее головой, а мой рот оказывается в нескольких дюймах над ее губами.