Штормовой предел (СИ) - Птица Алексей - Страница 39

— Так у тебя только платье женское, да бусы, да серьги.

— Так и что? Невесте своей, али жёнке купишь, — отвечал бородатый, но ещё молодой торговец, поблёскивая хитрыми сорочьими глазами. — А ты по-русски-то говоришь складно, но не чисто, и откуда только словечки такие выдумываешь? Кажется, что русские, а на слух нерусские.

— Не бери себе в голову то, о чём тебе знать не должно, купец! — резко ответил я.

Афоня, стоявший позади меня, решил тоже вступить в разговор.

— Попридержи свой поганый язык, купчишко, коли с заморским боярином разговариваешь. У него таких безделушек, как у тебя, тысча! А то и поболее будет.

— О то ж я по своему скудоумию гутарю, по вам и не понять, какого вы прибытку. А вы откуда? С какой страны иль стороны?

— Далёче отсюда. По нужде приехали.

— Так, а что по торгам ходите? Что за нужда? О то я и пособить чем смогу? За деньги и ворогу помогу! Ступайте к воеводе, коли нужда привела. Он и вопросы все ваши решит, и торговлю наладит, если есть чем торговать.

— То не твоего ума дело, — отрезал Афоня. — Ты на свои горшки смотри, а не на наши дела.

— Так вы сами сказали, — развёл руками купец. — А я вам и посоветовал. А как же иначе?

Я спокойно слушал препирательство двух русских, обдумывая их слова для себя. Потом, всё же, решился.

— Даю тебе серебра горсть, если с воеводой сведёшь и поможешь нужду мою решить. Берёшься?

— А какова нужда? — сразу откликнулся торговец.

— Людей нанять оружных, да готовых ехать в дорогу дальнюю. Тем, кому здесь уже свет не мил, да не держит ничего.

— Ого! А отчего же не помочь! Деньги, оно-то всем нужны. Ефимок-то дадите?

Я недоумённо посмотрел на Афанасия.

— Так это, боярин, ефимками они талеры называют, что прочеканены печатью московской. Своих у нас, окромя редких рублей, да копеек серебряных, почти-то и нет. Серебряных рудников Земля русская не имеет, потому и чеканить монету не из чего. Вот для торговли талеры немецкие и используют. То у нас уж лет двести, как заведено. Прямо беда с монетами.

— Понятно. Талеров у нас нет, реалами возьмёшь, гишпанскими?

— Так если серебро, то и наплевать, любыми возьму, хочь гишпанскими, хочь хранцузскими. Жаль, грошей и четвертаков ляшских у вас немае…

— Хорошо. — Запустив руку в кошель, я бросил купцу десять монет достоинством по два реала. Талеры у меня, всё же, были, но мало, их я не стал выставлять, потому, как монету испанскую всё равно менять надо будет, а то вся придуманная легенда — коту под хвост. В Риге, что смог, то поменял, товар за талеры распродал, что-то купил и на корабль, чтобы с собой много не волочь.

Купец, взяв в руки двадцать реалов, стал деловито осматривать монеты и пробовать их на зуб. Наконец, он удовлетворённо крякнул.

— Добрые монеты, настоящее серебро. Минька, где ты, оборванец. Седай за прилавок, торгуй, пока я делом другим буду занят. Дождавшись своего приказчика, разбитного с виду парнишку, он повёл нас к воеводе.

— Это вы хорошо придумали, что наняли меня. Я тут всех знаю, со всеми сведу. Но нужно делать всё через дьяка Филония. Он и в хоромы воеводские вхож, и деньгу любит, и посоветовать завсегда сможет Его держитесь. Человек он хоть и жадный, но слово своё держит. А вы боярин, так не с руки иноземца обманывать. Вы у нас редко когда бываете, отваживать ни в коем разе нельзя. Да, и зовут меня Акакий.

— Хорошо. Веди нас, Акакий.

Услышав имечко, я только махнул головой, усмехнувшись. Акакий — сын Каки, или Акакий — отец Каки. Смешно, ей Богу!

Купец и вправду повёл нас в сторону палат Приказа. Дойдя до места, он переговорил со стражей, сунув им мелкую деньгу, и провёл нас в чиновные палаты торгового приказа. Здесь нам было велено обождать, и мы с Афоней остались ждать. Я уселся в кресло, деревянное и грубое, а он остался стоять. Потому как невместно…

Торговец убежал искать дьяка. Думного или посольского, или приказа, хрен его знает, какого. Я же испанец, а не московит или лях, да и не литовец тоже. Не имею ни малейшего понятия. Судя по лицу Афони, он тоже кроме моря и своей деревни в Холмогорах ничего не видел. А может, не в Холмогорах, а в Архангельске, я уже и забыл, откуда он, а спрашивать не захотел.

— Всё! Он вас примет, — резко нарисовался в комнате Акакий. — Удивился, что и слуга, и хозяин по-русски говорят. Но сказал, чтобы обождали пока во дворе, и надобно талер добавить. А то и разговор не начнёт, не по чину.

Я усмехнулся.

— Не начнёт, и не надо. Найдём другого или вообще здесь не будем ни к кому обращаться. Нам, иноземцам, всё равно. Людишек для охраны я могу и не здесь нанять. Так что, либо дело и деньги, либо — до свидания.

— Гм, — купец повёл плечом, пытаясь почесать затылок. — Я передам Филонию. А вы тогда пока во дворе обождите.

Я пожал плечами и вышел из горницы, вслед за мной вышел и Афоня. Уже во дворе он тихо сказал мне.

— Мутный энтот торговец. Денег срубить хочет больше или нажиться по-другому. Как бы беды не вышло, капитан.

— Мне не привыкать к беде, — зло сверкнул я на него глазами. — Не он первый, не он последний. Много их было, испытателей, — непонятно выразился я. — Да только где они сейчас все? Последние лесных зверей собой кормят. С этими также будет.

Пока говорил, я краем глаза следил за движением, происходящим за одним из оконцев. Из недр деревянного терема, откуда мы и вышли, нас пристально рассматривали. Чья-то наглая рожа прислонилась к стеклу, которое было тут величайшей редкостью, и настойчиво любовалась нами. Меня передёрнуло, мы ведь не девицы красные, да к тому же, одетые, а не голые. Не люблю находиться под прицелом чужих глаз.

Оглянувшись, я увидел, как через двор проследовали две женщины, одна совсем молодая, другая постарше. Хмыкнул и, щёлкнув пальцами, создал небольшой песчаный вихрь, который подхватил их длинные юбки и закрутил, подняв наверх.

Внезапный порыв ветра задрал широкие подолы женщинам на спины, обнажив белые ноги. Все вокруг уставились на неожиданное зрелище. Послышались громкие и, в основном, довольные крики. Женщины, завизжав, бросились к терему, сжимая юбки. А вихрь, закрутившись ещё сильнее, швырнул изрядную горсть песка прямо в оконце, смотрящему в лицо.

— Кхе, кхе, кхе. Акакий, черти бы тебя драли. Пёс ты смердящий. Ты чаво не сказал о заморском болярине, што он колдун?

— Так энто, откуда же мне знать, да и почему он колдун? Обыкновенный торговец, может и болярин, но держится просто.

— Колдун он. И да, дворянин он. Видно по нему. Крой камзола дорогой, сабля, опять же, необычная. Люди оружные нужны. Кони, опять же, ты говоришь, у него не обычные крестьянские клячи, а отменные? Ладно, зови его, поспрошаем, что, да как.

Я молча стоял и смотрел, как суетятся люди, в удивлении судача, откуда же взялся вихрь, что вздёрнул юбки девкам. Не иначе, черти тут поработали, но ведь, какие правильные черти, на потеху сработали. Я не стал их разубеждать. Пусть веселятся. Наконец, из терема пулей выскочил торговец и подбежал к нам.

— Просют, просют уважаемого болярина.

— Я не болярин, а боярин, купец.

— Так это мы так разговариваем здесь. Говор у нас такой. Но прошу вас эээ, боярин.

Кивнув, я отправился вслед за ним. Афоня поправил на плече тяжёлый сидор с серебром и золотом и последовал вслед за мной. Но его оставили в горнице, а меня повели дальше. В большой комнате, куда мы вошли, стояли два стола, за одним из них сидел дородный мужчина в чёрном облачении и усиленно делал вид, что дико занят.

Я усмехнулся и, найдя глазами стул, опустил на него свой натруженный седлом зад. Дьяк поднял глаза на меня в несказанном удивлении. Он явно думал, что я буду ждать его приглашения к разговору. А мне было наплевать.

— А пошто не приветствуешь местную власть, иноземец?

— Это ты-то власть? А может быть, ты сам боярин или, всё же, труженик пера и бумаги?

— Ммм, слова ты непонятливые излагаешь, вроде и русские, а не пойми, о чём говоришь, иноземец. Но понял я тебя. Мы из свободных людей, из податных, но непростых, честь свою и пользу государству имеем.