Наживка для вермахта - Тамоников Александр - Страница 6

Пехота не появлялась, но орудие останавливать стрельбу не собиралось. Оно сменило прицел и выстрелило в третий раз, по дальней части склада. А потом еще и еще… Шубин был уверен, что среди бойцов склада уже многие убиты и ранены. И если дать «Штурмпанцеру» вести огонь и дальше, погибнут все бойцы этой роты. Надо было что-то делать. Глеб обернулся к бойцу, вместе с которым бросился на пол.

– У тебя есть противотанковые гранаты? – спросил он.

Тот только покачал головой. Боец этот был на вид совсем мальчишка, и сейчас он был напуган.

Шубин обернулся в другую сторону, спросил одного бойца, другого. Противотанковых гранат не было ни у кого.

– Ладно, обойдемся и без гранат… – пробормотал Шубин.

Он огляделся вокруг. Капитан сам не знал, что хочет найти. Лом? Какой-то рычаг? Тут его взгляд упал на плащ-палатку лейтенанта Либера. Она была аккуратно свернута и лежала чуть в стороне. Шубин схватил скатку, выглянул в окно. Самоходка развернула башню еще правее и сейчас обстреливала трансформаторную будку.

– Тебя как зовут, солдат? – спросил Шубин спасенного им бойца.

– Петя Колышкин, – ответил солдат.

– Вот что, Колышкин, слушай команду. Когда я вылезу наружу, следи за самоходкой. Если она так и будет бить по будке – пускай бьет. А если повернется в нашу сторону, стреляй в нее, старайся попасть в смотровую щель.

– Но я не попаду, товарищ капитан, – возразил солдат. – Я не такой меткий.

– Ничего страшного, зато их внимание отвлечешь. Все, я пошел.

И Шубин, отставив в сторону автомат, налегке, с одной лишь скаткой в руке, скользнул за окно склада. Здесь он распластался на земле и пополз к самоходке. Ползти среди развалин было даже легче, чем в полях подо Ржевом: везде валялись обломки зданий, какие-то ящики, груды кирпича, за которыми можно было укрыться. Чем ближе Шубин подползал к цели, тем больше становилась самоходка; она вырастала почти до неба. Как можно справиться с такой громадиной? Тем более что у него не было даже гранаты… Однако у Шубина был план.

Когда до самоходки оставалось метров двадцать, ее башня пришла в движение. Она повернулась в сторону капитана, установленный на ней пулемет стал выискивать его на земле. Однако Шубин был уже в непростреливаемой зоне. К тому же со стороны склада донеслись выстрелы, винтовочные пули звенели, попадая в броню самоходки. Это Петя Колышкин отвлекал на себя внимание экипажа орудия. И немцы поддались на уловку: орудие снова повернулось, уставившись в окно, из которого стрелял Петр.

«Надеюсь, на этот раз он сообразит отпрыгнуть», – успел подумать Шубин. Но вообще-то теперь он думал только о самоходке. Он был уже совсем близко, в двух-трех метрах. Тогда он распрямил скатку в руках и, когда подобрался к орудию вплотную, вскочил, забрался на броню – и набросил плащ-палатку на башню. При этом постарался расправить плащ так, чтобы он закрыл все смотровые щели.

Экипаж самоходки «ослеп» – орудие не могло двигаться, не могло вести огонь. А Шубин достал свой «ТТ», приставил ствол пистолета к одной из смотровых щелей и нажал на спусковой крючок. Он услышал, как внутри башни раздался крик. Тогда капитан перебрался к другой щели и произвел выстрел сквозь нее тоже.

Тут он услышал, как внизу, у днища, открывается водительский люк. Все правильно: экипаж не мог открыть верхний люк, этому мешала плащ-палатка. Поэтому немцы решили выбраться через нижний люк. Шубин поспешил на ту сторону, где находился люк, и увидел водителя, который первым покинул машину. В руках у немца был автомат. Дальнейшее решали мгновения. Глеб успел выстрелить первым.

Немец еще падал, когда Шубин уже оказался возле открытого люка. Выхватил из кармана противопехотную гранату – и швырнул ее в открытый люк. Раздался взрыв, из люка вылетели осколки и окровавленные клочья. И только теперь немецкая пехота спохватилась и начала обстреливать капитана. Тогда он укрылся за орудием, стащил с башни плащ-палатку лейтенанта Либера и побежал назад, к своим, стараясь все так же укрываться за самоходкой.

На складе его встретили с ликованием. Даже мрачный сержант Спирягин пришел со своего участка, чтобы сказать три слова: «Ну, ты молодец!» А потом, подумав, добавил:

– Сколько воюю, такого еще не видел.

Ну а потом поздравления закончились и бой возобновился. Немецкие автоматчики снова пошли в атаку, и надо было ее отбивать.

Глава 3

Бой, то затихая, то вновь разгораясь, шел до самой ночи. Когда стемнело и немецкое наступление остановилось, Шубин прошел по цеху и подсчитал потери. В первый же день боев в роте Либера погибли 12 человек и 14 были тяжело ранены, так что им требовалась эвакуация. Причем самые большие потери рота понесла во время атаки самоходного орудия. В роте Григория Гришина потери были такие же, а в третьей роте, часть которой защищала трансформаторную будку, – еще бо́льшими.

Шубин передал эти сведения в штаб полка, позаботился о том, чтобы раненым оказали первую помощь, после чего присел, чтобы отдохнуть и поесть. Только сейчас, ночью, он осознал, что за весь день у него во рту не было ни крошки хлеба. Днем он голода как-то не замечал – не до еды было. Сейчас же зверски хотел есть. Он, лейтенант Либер и несколько бойцов сели в кружок, открыли три банки тушенки и начали пировать. И по всему помещению склада образовались такие кружки. Только несколько часовых остались возле окон.

Впрочем, пировал Шубин недолго. Сначала он заметил, что часовой, стоявший на посту у двери склада, встал по стойке «смирно», кого-то приветствуя, а затем увидел гостей. В склад вошел высокий человек в офицерской шинели, а с ним – рядовой с автоматом и девушка с медицинской сумкой на плече. Заметив на погонах вошедшего майорские звезды, Шубин догадался, что его гость – командир полка Воробьев. Он встал, приветствуя командира.

– Так вот ты какой, капитан Шубин! – произнес Воробьев. – Мне уже Костюков о твоем подвиге доложил. А я это известие дальше передал, в штаб армии, самому Василию Ивановичу. Он велел передать тебе благодарность от командования. Раньше у нас такую операцию с самоходкой никто не проделывал. А что же ты сам мне сегодня ничего не докладывал? Или у тебя рация не работает?

– Рация? Нет, она работает… – неуверенно произнес Шубин. – То есть я не знаю, работает она или нет. Понимаете, товарищ майор, я о ней как-то забыл. Мне раньше не так часто приходилось иметь дело с рацией.

– Понимаю, твое дело было – разведка, – кивнул Воробьев. – Информацию ты устной речью доносил, своей или чужой. Но теперь тебе придется привыкать пользоваться связью. Вот, бери пример с Кати. Она техникой умеет пользоваться.

Пока они разговаривали, пришедшая вместе с командиром полка медсестра успела осмотреть всех раненых, уселась возле рации Шубина, связалась с кем-то из своих и теперь командовала:

– Всех санитаров сюда пришли! Слышишь, всех! Тут только в одной роте четырнадцать тяжелораненых. Нет, здешние, я думаю, помогут, но наших тоже давай.

Как только она заговорила, Шубин узнал ее голос: он уже слышал его накануне на берегу Волги, когда девушка распоряжалась погрузкой раненых на баржу. Но тогда он вообще не смог ее разглядеть. Теперь же, при свете коптилки, он смог отчасти различить черты ее лица. И, несмотря на копоть, покрывавшую лицо девушки, оно поразило Шубина – даже не красотой, а полнотой жизни, которой жило это лицо. Вот только цвет глаз Кати Шубин не мог различить: они были то ли черные, то ли карие, а может, вообще голубые.

Между тем командир полка прошелся по складу, успел выглянуть из каждого окна, после чего заявил:

– Очень удачно, что ты подбил эту самоходку как раз между немецкими позициями и нашими. Теперь она образует дополнительный пункт, где мы можем укрыться во время атаки.

– Вы сказали, во время атаки, товарищ майор? – удивился Шубин. – Значит, мы будем атаковать? Когда? Завтра?

– Да, будем, – ответил Воробьев. – И не завтра, а сегодня, через два часа. Я, собственно, для этого к тебе и пожаловал, чтобы организовать атаку. А ты думал, только для того, чтобы на тебя поглядеть? Ну, ты у нас пока не Утесов и не Шульженко, чтобы на тебя из штаба ходили смотреть. Скоро должны подойти бойцы из третьего батальона, и десяток ребят в резерве собрали. Попробуем вот тот дом у фрицев отбить. Так что ты заканчивай свой ужин – я вижу, тебе ужинать помешал, – и будем готовиться к штурму.