Эдуард III - Дюма Александр - Страница 27

После Требии, Канн и Тразименского озера — этих римских Креси, Пуатье и Ватерлоо — Карфаген был уничтожен в битве при Заме, и победоносный плуг сровнял с землей город Дидоны, и соль была брошена в борозды, проложенные плугом, и адские проклятия обрушились бы на голову любого, кто попытался бы вновь отстроить то, что было уничтожено.

Почему же пал Карфаген, а не Рим? Неужели Сципион был более велик, чем Ганнибал? Нет, как и при Ватерлоо, победителя полностью покрыла тень побежденного.

На стороне Рима была мысль, он нес в плодоносном чреве своем слово Христа, то есть мировую цивилизацию. Рим был подобен маяку: он был столь же необходим векам минувшим, сколь необходима Франция векам нынешним.

Вот почему Франция воспряла с полей сражений при Креси, Азенкуре, Пуатье и Ватерлоо.

Вот почему Франция не пошла на дно в Абукире и Трафальгаре. Католическая Франция — это Рим, а протестантская Англия — всего лишь Карфаген. Англия может исчезнуть с поверхности земли, и полмира, над которым она господствует, встретит это рукоплесканиями.

Если же свет, что сверкает в руках Франции — будь то лампа или факел, — померкнет, то весь мир испустит в потемках великий вопль агонии и отчаяния.

Теперь, в ожидании результатов будущего, мы снова вернемся к рассказу о событиях прошлого.

Когда король Франции узнал, как безжалостно англичане грабят и жгут его прекрасный край Нормандию и каким образом Эдуард проник в Котантен, он поклялся, что англичане не вернутся назад, будут разбиты и дорого заплатят за причиненные ему огорчения.

Поэтому он срочно разослал письма всем, кого мог призвать на помощь. Прежде всего он обратился к королю Богемскому (он очень любил его и пользовался взаимностью), к мессиру Карлу Богемскому, его сыну, что уже звался королем германским и прибавил к собственному гербу имперский герб.

Король Франции очень настойчиво просил их присоединиться к нему, чтобы вместе пойти на англичан, опустошавших его страну.

Эти двое пришли и привели собранных ими рыцарей.

Потом на помощь королю Франции подошли граф Сомский, граф Фландрский, граф Гийом Намюрский и мессир Иоанн Геннегауский, на дочери которого женился Людовик Блуаский.

Но пока Филипп рассылал свои послания, а люди, желавшие ему помочь, собирали войска, Эдуард продолжал одерживать победы в Котантене и Нормандии.

Правда, Эдуард продвигался очень медленно, ибо край был столь богат, что король Англии сожалел бы потом, что не все разграбил; продвигаясь не спеша, он захватывал больше добычи.

Изумление и ужас нормандцев было странно видеть, потому что до сего времени они никогда по-настоящему не воевали и не сражались; они не желали защищаться и спасались бегством, оставляя врагу свои битком набитые амбары.

Вследствие этого Сен-Ло, где было восемь или девять тысяч жителей, был захвачен и разграблен.

«Не найдется человека, который мог бы поверить, даже Представить себе то великое количество добра, что взяли тут англичане, — пишет Фруассар, — и великое изобилие сукна, что они нашли в городе».

К несчастью, англичане не знали, кому продать эти сукна, так что все эти богатства были потеряны для одних, не принеся выгоды другим.

Между тем Эдуард подходил к городу Кан, который, в отличие от других, не намерен был сдаваться. Кроме того, что гарнизоном города командовал доблестный и храбрый нормандский рыцарь, по имени мессир Робер де Вариньи, мы напомним, что на защиту Кана король Франции послал графа де Гиня и графа Танкарвильского.

В то время Кан был одним из крупных городов Франции; в нем было без счета лавок и товаров, очень много благородных дам и красивых церквей.

Особенно славился Кан двумя большими монастырями ордена святого Бенедикта — мужским и женским, располагавшимися в разных концах города.

Замок, где стоял гарнизон в три тысячи генуэзцев, был одним из красивейших и мощно укрепленных замков Нормандии.

Наконец, со всех точек зрения город был достоин того, чтобы вызвать вожделение Эдуарда, который ради Кана пренебрег городом Кутанс.

Король Англии разбил лагерь в двух льё от Кана; видя это, коннетабль Франции и другие съехавшиеся в город сеньоры вместе с горожанами — им предварительно раздали оружие — собрались на совет, чтобы обсудить, как они будут выдерживать осаду.

В итоге было решено, что никто не покинет город, что сеньоры и горожане, аристократы и простолюдины будут охранять ворота, мост и реку, служившую городу единственной защитой с одной стороны.

Но горожане с нетерпением рвались в бой; они заявили, что не только не будут ждать врагов, но даже пойдут им навстречу.

— Да свершится воля Божья! — воскликнул коннетабль. — Я даю вам клятву, что вы будете сражаться вместе со мной и моими людьми.

Они в довольно стройном порядке вышли из города и все были готовы не щадить своих жизней.

Но здесь поистине остается верить в судьбу и в то, что Бог, казалось, отвратил свой взор от тех, кого на мгновение воодушевил.

Действительно, едва горожане, которые всего несколько минут назад были настроены столь решительно, увидели, что на них медленно надвигается английская армия, как их мужество улетучилось.

Английские отряды, сплоченные теснее, чем колосья в поле, шли, развернув знамена и рыцарские стяги, и казались тем людским прибоем, перед которым ничто не устоит.

Когда жители Кана увидели, как невозмутимые английские лучники надвигаются на них словно железная стена, их охватил такой ужас, что они побежали; если бы даже за их спиной поставили двойную шеренгу врагов, чтобы их остановить, то все равно не смогли бы этого добиться.

Все вернулись в город, вопреки воле коннетабля, но поскольку каждый хотел попасть в город первым, то в давке у ворот многих затоптали.

Коннетабль Франции, граф Танкарвильский, а также другие рыцари заняли укрытие при входе на мост, ибо они поняли, глядя, как бегут их люди, что больше надежды спастись нет. Англичане уже вступили в город и беспощадно убивали всех, кто попадался на пути.

Многие горожане укрылись в замке, где их принял мессир Робер де Вариньи, и поступили благоразумно, ибо замок был богат припасами и сильно укреплен.

Тем временем от ворот, где они прятались, коннетабль Франции и граф Танкарвильский наблюдали за истреблением своих товарищей по оружию, которых не могли защитить. Англичане шли вперед так быстро, что коннетабль и граф сразу поняли: скоро они доберутся и до них.

— Мне очень любопытно знать, — с улыбкой сказал граф Танкарвильский, — что предпримет Бог, чтобы вытащить нас отсюда.

— Я лишь знаю, — возразил коннетабль, — что англичане не поступят с нами как со всем тем сбродом, что сразу же разбежался.

— Во всяком случае, — ответил граф, — поскольку мы не знаем, что с нами будет, давайте пожмем друг другу руку, мессир, и если один из нас уцелеет, то пусть скажет: «Я видел, что другой погиб достойно».

Они обнялись и стали ждать. Через несколько минут граф Танкарвильский стал внимательно всматриваться в группу рыцарей, ехавших в их сторону, а так как яркое солнце мешало ему, козырьком приложил к глазам руку, чтобы лучше их разглядеть.

— Что это вы там высматриваете? — обратился коннетабль к графу Танкарвильскому.

— Я высматриваю, — ответил граф, — способ, который Бог использует, чтобы нас спасти; это я и хотел узнать.

— Что же вы хотите сказать?

— Хочу сказать, что либо я сильно ошибаюсь, либо нам еще доведется увидеть другие сражения, а не только это, ибо к нам едет один из моих старых знакомых; он будет так же рад встретиться со мной, как и я с ним.

Тем временем упомянутый нами небольшой отряд подъезжал все ближе; уже можно было без труда разглядеть лица всадников.

Тут граф опустил руку, сказав коннетаблю:

— Это он!

— Кто, он? — спросил граф де Гинь.

— Вы хорошо видите человека, что едет впереди шести других?

— Вижу. У него один глаз?

— Да.

— Ну и что?

— Это мессир Томас Холэнд.