Эдуард III - Дюма Александр - Страница 26

Среди баронов были: мессир Джон Мортимер, ставший позднее графом Ла Марч; мессир Жан, мессир Людовик, мессир Руайе де Бошан, мессир Реньо Кобхэм, мессир Монтбрей; сэр Рос, сэр Ласси, сэр Феллетон, сэр Брастон, сэр Муллетон, сэр Уэр, сэр Манн, сэр Бассет, сэр Берклер, сэр Уибб и другие.

Прибавьте к ним бакалавров Джона Чандоса, Вильгельма Фиц-Уоррена, Питера и Джона Додли, Роджера Ует-вэйла, Бартелеми Бруи, Ричарда Пенбриджа.

Из иностранцев на корабле находились мессир Ульфарт из Гистеля и несколько германских рыцарей, чьи имена не дошли до нас.

Эдуард по-прежнему был чем-то озабочен и ночью не сводил глаз с оставшегося позади горизонта, мрачного, как его мысли, и не приносящего королю никакого утешения.

Тогда Годфруа д'Аркур, не знавший о том, что заботит короля, и боявшийся, что его грусть объясняется теми опасениями, какие внушает ему исход совета, данного им королю, подошел к Эдуарду и сказал:

— Не тревожьтесь, ваше величество. Страна Нормандия — одна из самых красивых на земле, и я ручаюсь вам головой, что вы беспрепятственно высадитесь на берег. Тех, кто придет к вам, не надо будет опасаться, ибо эти люди никогда не брали в руки оружия. А цвет нормандского рыцарства в этот час находится вместе со своим герцогом под Эгюйоном. Вы найдете в Нормандии богатые города и зажиточные фермы, где вашим людям будет так хорошо, что они будут вспоминать об этом даже через двадцать лет.

— Я уверен, мессир, что вы могли дать мне только добрый совет, — ответил король, — поэтому печалит меня не будущее, а прошлое. Да пошлет мне Бог много славы и трудов, чтобы стерся из памяти моей тот день, воспоминание о котором испепеляет мои мысли!

И король снова глубоко задумался, и ни Годфруа д'Аркур, ни принц Уэльский не могли развеять его грусти.

Однако на горизонте начали вырисовываться берега Нормандии, напомнив Эдуарду о том, что ему предстоит исполнить великую миссию и что он, отвечая за жизнь тех, кто его сопровождал, должен предать забвению прошлое и думать лишь о спасении своих спутников и успехе собственных замыслов.

И тогда — так велика была власть этого человека над собой, — начиная с этой минуты он снова стал тем королем, которого мы знаем, и, казалось, полностью порвал с повседневной жизнью и человеческими чувствами.

У Эдуарда было холодное, как у северного орла, сердце.

Он, в самом деле, не пожелал никому доверить управление своим кораблем и стал сам себе адмиралом.

Похоже, что его хранил Бог, ибо он без происшествий вошел 12 июля в Хауг-Сент-Уэст.

Король Франции слышал о том, что Эдуард III собрал большую армию, и знал, что тот отплыл в Нормандию. Но ему было совершенно неизвестно о цели этого похода, и он ни на миг не догадывался, что же происходит.

Никаких мер принято не было, потому жители Котантена, напуганные всем увиденным, послали к Филиппу VI гонцов, поспешно прибывших в Париж.

Как только Филипп узнал о высадке англичан в Нормандии, он вызвал к себе коннетабля, графа де Гиня, и графа Танкарвильского, недавно приехавших из Эгюйона, и повелел им как можно быстрее отправиться в город Кан, чтобы защищать его от англичан.

Те, кого призвал к себе король, восприняли с радостью эту миссию и, мчась верхом без остановок, прибыли в Кан, где были встречены как спасители горожанами и беженцами. Они раздали оружие всем, кто находился в городе, и стали ждать врага.

Король Эдуард, высаживаясь в Хауге, в ту минуту, когда уже собрался ступить на землю, поскользнулся и упал так сильно, что у него носом пошла кровь. Рыцари, окружавшие его, подошли к нему и посоветовали:

— Ваше величество, возвращайтесь на корабль и весь день не сходите на берег, ибо это падение — дурной знак для вас.

Но король, вытирая лицо, сразу же с улыбкой возразил:

— Совсем наоборот, вы сами видите, как притягивает меня земля.

Всех обрадовал этот ответ и истолкование сего происшествия.

После этого англичане занимались лишь разгрузкой судов, доставкой на берег лошадей и вооружения.

Король, назначив маршалами Годфруа д'Аркура и графа Уорика, а коннетаблем графа Оренделя, приказал графу Хостидону оставаться на королевском корабле с сотней рыцарей и четырьмя сотнями лучников.

После этого на совете стали обсуждать, какими путями армия будет занимать Нормандию.

Было решено, что оба новых маршала и коннетабль разделят свои войска на три боевых корпуса: одна часть войска пойдет направо по берегу моря, другая часть — налево, тоже по берегу, тогда как король и его сын принц Уэльский направятся в глубь страны.

Три группы войск выступили в поход в условленном порядке.

Граф Хостидон, захватывая в море все французские суда, большие и малые, увозил их с собой; на берегу рыцари и лучники грабили и жгли все, что попадалось по пути.

Так они подошли к порту Барфлёр, жители которого при приближении англичан разбежались, оставив им много золота, денег и драгоценностей. Армия продолжала продвигаться вперед, но была она подобна не войску, а пожару; были разграблены и разрушены Шербур, Монбур, Валонь, а также немало других городов: перечислять их пришлось бы слишком долго.

Тем временем часть английской армии снова погрузилась на суда и высадилась на берег лишь у города Карантана, сдавшегося после недолгой осады, получив от англичан обещание, что его жителям будет сохранена жизнь.

Захватив Карантан, англичане, убедившись, что не могут оставить в нем гарнизона, сожгли город и увезли жителей, сдавшихся им на милость, на свои корабли, где карантанцы присоединились к жителям Арфлёра, не успевшим разбежаться и тоже силой уведенным англичанами.

Король Англии, послав вперед своих маршалов графа Уорика и мессира Реньо Кобхэма, как мы уже знаем, выехал из Хауг-Сент-Уэста, назначив главнокомандующим английской армией Годфруа д'Аркура, и поступил весьма разумно, ибо французский рыцарь лучше кого-либо другого знал в Нормандии все входы и выходы; к тому же он, подобно Роберу Артуа, хотел отомстить за себя Филиппу VI и никто, кроме него, не знал, где Франции можно нанести самый чувствительный удар.

Поэтому он с пятьюстами рыцарями в полных доспехах и двумя сотнями лучников в звании маршала пошел вслед за королем.

Он разграбил и пожег все на семь льё в округе, пригнав в лагерь Эдуарда III захваченных лошадей и стада великолепных быков; но он не сумел доставить английскому королю несметные богатства, которые награбили, но оставили себе его солдаты.

Каждый вечер Годфруа д'Аркур возвращался туда, где, по его сведениям, располагался на постой Эдуард III, a если он отсутствовал два дня, значит, край оказался богаче и грабить его надо было дольше.

Тем временем король продвигался к Сен-Ло в Котанте-не; но, не дойдя до города, он разбил лагерь на реке Вир, поджидая идущие берегом моря войска: он хотел с ними соединиться, чтобы продолжить поход.

XVIII

Теперь мы вступили в череду событий и поражений, которые, кажется, должны были обескровить Францию, окончательно отдав ее в рабство Англии.

Но, как мы уже спрашивали в другой книге по поводу непрерывной борьбы этих двух великих держав, что в течение пяти веков вели единоборство: чем объяснить прилив, на протяжении пяти столетий приносящий к нам англичан и неизменно уносящий их обратно на остров? Не тем ли, что в равновесии миров Англия олицетворяет силу, а Франция — мысль? И не тем ли, что это вечное противоборство, эта бесконечная схватка представляет собой не что иное, как борьбу Иакова с ангелом, боровшихся всю ночь — лоб в лоб, бок в бок, колено в колено — до самого рассвета? Трижды оказывался Иаков на земле, но трижды восставал, и, оставшись непобежденным, стал отцом двенадцати колен народа Израильского, что распространился по свету.

В древности по обеим берегам Средиземного моря жили два народа, олицетворяемые двумя городами: они смотрели друг на друга так же, как смотрят друг на друга через пролив Франция и Англия. Этими городами были Рим и Карфаген; в ту эпоху в глазах всего мира они воплощали только две материальные идеи: Карфаген — торговлю, Рим — сельское хозяйство; Карфаген — корабль, Рим — плуг.