Киммерийский аркан (СИ) - Боровых Михаил - Страница 48

Пусть решает сам каган.

— Отошли ее в самое дальнее становище. Если Небо будет к нам всем милостиво, то оба, и ребенок и мать умрут от родов.

Внезапно Дагдамм хохотнул и шлепнул себя по бедрам.

— А как там моя нареченная? Эта, еще не годная для брачного ложа?

— Скучает по тебе, царевич. Вбила себе в голову, что любит тебя.

Развеселившийся Дагдамм решил посмотреть на свою жену-ребенка. Та при виде синеглазого гиганта восторженно взвизгнула и побежала, чтобы его обнять. Дагдамм все-так же смеясь, тоже обнял ее и хлопнул огромной ладонью по щуплому заду. Лицо Фаризы было красивым, несмотря на еще детские черты. Но пока у нее не было ни настоящей женской груди, ни зада, которые Дагдамм только и ценил в любовницах. Это отец, старея, брал себе все более юных наложниц. Пышущий молодостью Дагдамм готов был подождать, пока женственность расцветет в полную силу.

— Мой господин. — по-киммерийский заговорила Фариза, смешно коверкая слова чужого для нее языка. — Когда я смогу стать твоей настоящей женой?

— Думаю, еще слишком рано для этого. — улыбнулся Дагдамм.

— Но господин, у меня уже шла кровь!

Не терпится же ей стать «настоящей» женой!

— Я иду на войну. Когда вернусь с войны, ты станешь моей женой.

Лицо Фаризы вдруг сделалось совсем серьезным, не детским.

— Господин. — сказала она тихо-тихо. — Я должна признаться тебе в одном проступке.

— И что же ты сумела сотворить, моя Фариза? — Дагдамм начал с усмешкой, но видя серьезную гримаску на лице девочки переменил тон. — Говори, будь честна со своим господином.

— Да, повелитель. Летом у меня первый раз пошла кровь. Я испачкала новую рубашку. Мне было очень стыдно.

Дагдамм хотел рассмеяться, но понял, по испуганному лицу Фаризы, что история заключается вовсе не в том, и замер, готовый услышать нечто важное.

— Ночью я выбралась из шатра и пошла на реку, чтобы смыть кровь. Потом я услышала топот конских копыт, испугалась и спряталась. К реке приехал человек. Он долго мылся, смывал с себя кровь. Но это было в дни, когда не было войны.

— Быть может, он убил на охоте зверя?

— С ним не было добычи. Да и если бы он убил зверя, зачем ему мыться от крови ночью, в тайне ото всех? — рассудительно сказала Фариза. — Должно быть, он совершил убийство в спину, раз так скрывался.

Умная девочка. Слишком умная для такой малышки.

— Ты знаешь этого человека?

— Да. Он один такой во всем войске.

Фариза поднесла ладонь к лицу, скрывая правую половину.

— Одноглазый? — спросил Дагдамм, но уже знал настоящий ответ.

— Мертвое лицо. Половина лица у него мертвая.

Дагдамм сжал руку Фаризы, та пискнула от боли. Он разжал пальцы.

— Ты кому-нибудь говорила об этом?

— Нет, только тебе, господин. Я виновата, что не рассказала все сразу. Но я испугалась человека с мертвым лицом.

Дагдамм помолчал. Положил ладонь Фаризе на плечо, чуть стиснул его в знак признательности.

— Все боятся человека с мертвым лицом.

— Даже ты? — распахнула глаза Фариза.

— Нет. Но и я остерегаюсь его.

Дагдамм ушел от Фаризы, мысли его были мрачны.

Он хотел послать за Улуг-Бугой и рассказать ему то, что узнал от жены. Он и раньше никогда не верил в то, что батыра убили доганы. Вообще Дагдамм даже думал, что Улуг-Буга сам приказал зарезать несговорчивого брата. Но это сделал Кидерн. Зачем Шкуродер убил Кара-Бугу? Что у него на уме?

Теперь у Дагдамма были сведения, которые могли рассорить его лучшего меченосца с его верным данником. Чувство справедливости в нем взывало к тому, чтобы поступить по законам чести. Призвать обоих и рассказать историю, услышанную от Фаризы. Пусть решают дело поединком.

Но впереди был долгий и сложный поход. Если Кидерн убьет Улуг-Бугу — не минговать нового раскола в рядах баруласов. Если Улуг-Буга убьет Кидерна — против Дагдамма обернутся собственные названные.

Дагдамм решил сохранить тайну до лучших времен. Он бы, наверное, справился бы с бунтом, но его волновало и то, чего он в этой истории не понял.

Зачем Шкуродер убил Кара-Бугу?

Когда войско его двинулось дальше на Север, Дагдамм отпустил баруласов, чтобы они смогли сделать набег на земли доганов. Улуг-Буга и Мерген-хан привестствовали это решение. Они всегда ненавидели «бородатых» гирканцев южной ветви.

На становища доганов налетали отлично вооруженные, сплоченные войной отряды. Они без пощады вырезали селения, жгли шатры и повозки, угоняли скот. Сначала Улуг-Буга еще зверствовал, пытал пленных, стараясь добиться ответа на свой вопрос: кто и зачем в середине лета убил его брата. Но, конечно же, доганы не могли ничего ответить.

Улуг-Буга в ярости разбивал палицей брата одну голову за другой.

Чтобы совершить этот рейд по землям доганов, баруласы отклонились от основого пути на полсотни миль. Но они шли без поклажи, только меняя лошадей, питаясь их молоком и кровью на привалах. Угнанные у доганов стада быстро продали кюртам, и догнали главный караван, который все дальше уходил из сухих степей юго-востока.

Через две недели пути остановились для отдыха на берегу большого озера, которое питала текущая с севера река. Несколько дней дали лошадям подкормиться на сочных прибрежных лугах, и двинулись дальше.

Река шла с севера, значит, начало свое она берет на снежных горах Патении.

Дальше пошли вдоль русла реки. Места были благодатные, но, узнав о приближении войска, кочевники уносились в далекую степь, угоняя свои стада. Дагдамм не преследовал никого из них. Он спешил. Скоро осень, а Патения еще слишком далеко.

Река разделилась на два рукава, и войско пошло восточным, западный привел бы к Железному Озеру.

Местность становилась все более зеленой, лесистой. Русло реки петляло среди перерезанной то горными кряжами, но остовами обрушившихся от древности скал, местности. Берега были крутыми, густо заросли кустарниками и деревьями. Потому Дагдамм принял решение идти по самому руслу.

Царевич ехал на коренастой лохматой лошади, чтобы не утомлять своего могучего Вихря.

Войско растянулось на несколько миль по ущелью. Весной тут должно быть бушует большая вода, когда снег сходит со склонов гор. Но сейчас только ручей в десять футов шириной и глубиной по щиколотку, бежал по белым камням.

Ущелье было мрачным и величественным. Стены его высились на две, иногда три сотни футов. Порой они становились отвесной каменной стеной, но иногда были настолько пологими, что подняться можно было верхом.

Там где вода — там и лес. Корявые осины, кряжистые березы нависали над ущельем. Пологие склоны поросли кустарником. То там, то здесь на солнце горели желтым огнем созревающие кислые ягоды облепихи.

Наступила ранняя осень, самое счастливое и благополучное время года.

Но Дагдамм шел на войну, и ему было не до красот природы.

Издалека его воинство могло бы показаться огромным, но это была только видимость. Каждому всаднику полагалось иметь пять коней, из которых три везли припасы. Кроме того, степняки гнали с собой несколько табунов необъезженных лошадей, которых забивали на мясо. Часть припасов и военного снаряжения везли на спинах огромных мохнатых верблюдов.

Телеги и даже волокуши только обременяли бы в пути. В пустой степи они были удобны, но гористая и поросшая лесом местность была непригодна для колес.

Так что огромная живая река, сейчас текущая вверх по ущелью, лишь на одну шестую состояла из людей.

Дагдамм шел в страну колдунов, шел с войной на царей-жрецов.

Этого прежде не делал ни его легендарный дед, ни могучий отец.

Только про древнего Конана-Скитальца рассказывали, что он побывал в Патении.

Дагдамм шел по следам легендарного героя.

Шел, чтобы покарать клятвопреступников из племени богю.

А еще чтобы сокрушить врага, взять его землю, сесть на его коня и слушать плач его женщин.

Время от времени Дагдамм улыбался этим мыслям.

И это была страшная улыбка.