Киммерийский аркан (СИ) - Боровых Михаил - Страница 36

Они оба были рослые, сухие, широкоплечие. Братья не были близнецами, Перт родился на три года раньше Фелана, но сходство их все равно поражало. Длинные волосы оба, по обычаям озерников, заплетали в косицы. У братьев были странные глаза, скорее желтые, чем зеленые. Это были волчьи глаза. Фелан и Перт знали это и потому носили волчьи шкуры и амулеты из волчьих клыков.

Сначала Перт, а потом Фелан поприветствовали Карраса, чуть склонив голову и приложив руку к сердцу. Обычай допускал такое. Каррас ответил дядьям коротким кивком, потом обнял каждого из них. После церемонного питья кумыса, они обменивались обычными вопросами вежливости о здоровье, о благополучии стад и урожаев, о том, как прошел переход. Покончив с этими, утомительными для обоих сторон, ритуалами, правители приступили наконец, к обсуждению настоящих дел.

— Мы слышали о том, как ты разгромил аваханов. Это славная победа. — начал Перт.

— Но что ты собираешься делать дальше? — поддержал брата Фелан.

— Я хочу идти на Гхор. Для этого мне нужны верные люди, искусные в воинском деле. Сейчас в моем войске много аваханов. Я не могу брать их с собой в поход на Гхор. Они обратят свои мечи против нас. Потому я призвал вас, мои уважаемые дядья. Мечи киммерийцев — то на чем стоит власть Орды над необозримыми землями.

— Мы знаем об этом. У нас тысяча киммерийских мечей. — сказал Фелан.

— И в два раза больше кривых гирканских сабель. — добавил Перт.

— Мы привели своих данников — горных берков и торгаев. Если ты призовешь кюртов, и, если Керей пойдет с тобой, у нас будет достаточно сил, чтобы взять Гхор. — сказал Фелан.

— Вы знаете моего сына. — Каррас указал на Дагдамма, который молча сидел по правую руку от него и бесконечно долго цедил одну-единственную чашу кумыса.

— Да, мы помним царевича Дагдамма.

Перт и Фелан едва заметными кивками выразили свое почтение к сыну великого кагана, Дагдамм ответил им тем же.

— Мой сын давно известен как славный воин. Рука его тверда, а глаз зорок. Он не ведал поражений в поединках.

— Это так. Мы слышали об отваге Дагдамма.

— Но одной лишь отваги недостаточно, чтобы править Степью. Правитель должен уметь многое. Я хочу, чтобы мой сын возглавил часть войска, которое пойдет со мной на Гхор.

Фелан и Перт переглянулись.

— Один из вас, мои уважаемые дядья, должен будет пойти с Дагдаммом. Пусть он возьмет половину ваших верных людей, чтобы наставлять Дагдамма и удерживать в повиновении его разноплеменное воинство. Второй из вас пойдет со мной.

Дагдамм еле удержался от того, чтобы изумленно распахнуть рот. Отец действовал, как и подобает владыке — он разделял и властвовал. Каррас как никто знает о том, что правители Озерного Края находятся в полушаге от открытого бунта. И он знает о своеволии своего сына. Так же он знает — Фелан и Перт терпеть не могут самого Дагдамма.

— Великий каган. — начал было Перт.

— Это не просьба почтительного племянника, уважаемый. — перебил Каррас. — Это приказ великого кагана.

Волчьи глаза братьев заполыхали желтым огнем. О них говорят, что они оборотни. А если это правда?

Но ни Фелан, ни Перт не перекинулись в волков.

— Твой старший сын, Фелан. Если я правильно помню, его зовут Кайран. Он служит под началом Адара. Два твоих сына, Перт. Кажется, Торим и Джод? Они в моей столице, так?

Братья молчали. Все знали, что Каррас берет сыновей своих подданных в заложники, но он редко говорил об этом так откровенно.

— У тебя подрастает дочь, верно, Перт?

— Да, великий каган. Ей четырнадцать лет.

— Когда вернешься в свои земли пришлешь ее мне. Нет, я не буду мешать кровь. Пора женить Наранбатара.

Наранбатар — могучий глава «сыновей ночи» был, скорее всего, внебрачным сыном Карраса, иначе трудно было объяснить привязанность жестокого правителя к этому воину.

— Это будет честью для меня. — еле слышно сказал Перт, приложив руку к сердцу.

Каррас выпил немного кумыса, вытер ладонью губы.

— В детстве вы любили саги о Старой Киммерии? — спросил он вдруг.

Вопрос был неожиданный, непонятно было, хочет ли великий каган поговорить о чем-то отвлеченном, или в его словах скрыта аллегория. Дагдамм решился ответить.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Да, отец мой.

— И кто был твоим любимым героем, сын?

— Аэд. Он был великим воином, он объединил Старую Киммерию под своей властью, он умер с честью, исполнив обет перед богами и людьми. Да, я всегда любил Аэда.

Каррас хмыкнул.

— Я точно совсем не знаю тебя, сын. Всегда думал, что ты больше всех почитал Конайре. Что же до меня… мне нравился Терлак!

Каррас захохотал в голос. Этим он как будто закончил серьезные речи, и после говорил уже только о прошедшей битве, о своих подвигах, об отваге Дагдамма и глупости аваханов. Дагдамм слушал его и цедил кумыс. Это был крепкий черный кумыс, но Дагдамм не хмелел.

А ведь еще весной я напился бы непременно — понял он.

Утром Каррас приказал поднимать все войско, даже самые дальние становища. Воины слишком долго бездельничали и пьянствовали. Повиновение приказам уже не было столь беспрекословным. Праздность портит воинов.

В честь прибытия подкреплений из Озерного Края, в честь своих почитаемых дядьев, великий каган приказал начать большую облавную охоту.

На многие мили по степи рассыпалось многоязычное воинство, сгоняя в круг любую замеченную дичь. Только птицы могли, поднявшись в воздух, ускользнуть от людей. Некоторые кочевники из суеверий не убивали перелетных птиц, потому что верили, что они уносят души павших воинов в счастливую страну. Другие же не знали большей радости, чем бить уток на мелких теплых озерах, остающихся в степи после весеннего половодья, но не трогали змей или ящериц, потому что имели на их счет свои верования.

Но в облавной охоте все это было не важно.

Степняки ехали на охоту как на праздник, с песнями, с музыкой. Кто-то бил в барабан, кто-то надсадно дудел на трубе. С гиком, свистом, грохоча рукоятью оружия о щиты, неслись всюду всадники Киммерийской Орды.

С лежек поднимали истошно ревевших сайгаков, которые бежали, фыркая и тряся горбоносыми головами.

Быстро, как стрелы из туго натянутого лука, летели, будто, не касаясь копытами земли, робкие степные олени.

Под ногами крупных животных в панике метались зайцы.

И хищники тоже попали в кольцо облавы. В ужасе прижимая к голове острые уши, со стороны в сторону метались длинноногие степные волки, зимой величественные в своей роскошной шкуре, а сейчас облезлые, почти жалкие.

Приземистые, ловкие лисы, визгливо тявкая, старались проскочить между загонщиками, но их били копьями и стрелами.

В камышовых зарослях на берегах пересыхающих рек и озер подняли кабанов, которые то и дело свирепо бросались на всадников. Этих мощных, вооруженных острыми клыками животных нелегко было убить. Стрелы даже пробив толстую кожу, впивались в тугие мышцы, или ломались о толстые кости. Надо было проявить мастерство, чтобы поразить кабана в уязвимый бок. Спереди твари были почти неуязвимы из-за своих огромных голов.

Где-то позади кабан, опрокинув лошадь, терзал теперь клыками поверженного всадника.

Но не все кабаны были такими прирожденными воинами, большинство вливались в ведомую страхом, и погоняемую загонщиками живую лавину.

Гонимые топотом тысяч копыт, человеческими криками, ревом труб и грохотом щитов, животные сбивались в немыслимую кучу. Извечные враги бежали бок о бок. И волк, и олень равно искали и не находили спасения в бегстве.

Петля большой облавы стягивалась все туже, сгоняя испуганных зверей в середину, на плоскую, лишенную укрытий равнину, покрытую лишь редкой, уже выжженной солнцем травой.

То там, то здесь звучали команды. На ходу воины Орды перестраивались, то рассыпались редкой цепью, то сбивались в плотный клин. К тому не было настоящей необходимости, звери и так уже сходили с ума от ужаса, но всякая охота — еще и маневры.

Бахвалясь своей удалью, на скаку подбрасывали оружие и ловили его.