Злая Русь. Пронск (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 30

— Воевода!

Мирослав оборачивается на мой крик, уже будучи в седле. Недовольно дернув головой, он неожиданно хрипло и резко спросил:

— Чего тебе?!

На мгновение опешив от неожиданной для себя реакции, я ответил чуть более жестко, чем желал:

— Сотенный голова княжеской дружины Егор. Мы знакомы — вы ведь тогда были вместе с Михаилом Всеволодовичем, когда шла речь об укреплении града.

Присмотревшись, воевода угрюмо кивнул.

— Признаю. Так чего тебе, Егор?

Интонации говорящего, мягко говоря, не располагают к общению — но делать нечего:

— Нам нужно провести своего человека вторым подземным ходом. И когда я был здесь, то говорил о стрелометах. Вы сделали их?

Проигнорировав мой второй вопрос, Мирослав уцепился за первый с нехорошими такими, подозрительными нотками в голосе:

— А зачем тебе нужно отправить человека подземным ходом?

Все — странное поведение воеводы меня взбесило! А потому я ответил жестко — гораздо жестче, чем следовало бы:

— Чтобы спасти ваши головы! Или думаешь отбиться неполной тысячей воев от пятнадцати тысяч поганых?! И, в конце концов, может, слезешь уже с коня и поговорим по-людски?!

— Что тут происходит?

Голос княжича за спиной заставил меня вздрогнуть от неожиданности — занятый разговором (точнее попыткой нормально поговорить с начальником гарнизона) я пропустил момент, когда большинство собравшихся в церкви покинули ее, став свидетелями финальной стадии «переговоров». В их числе и Михаил Всеволодович.

В их числе и Ростислава.

Обернувшись к вопрошающему, я уже знал, кого увижу — и кто, наконец, увидит меня! Княжна ведь не могла не узнать голос… Мой ищущий взгляд метнулся по сторонам — и тут же разглядел ее! Легко мазнул по гибкой фигуре девушке, облаченной в дорогие одеяния, поднимаясь выше, к лицу, к глазам… И вот, наконец, я нашел их — и прямо посмотрел в красные, заплаканные очи княжны, посмотрел с надеждой и потаенным отчаянием…

Но мои самые страшные прогнозы не оправдались: в ответном взгляде девушки я прочел и узнавание, и явное облегчение — а ее зеленющих глазах боль от потери отца всего на мгновение погасила короткая вспышка радости новой встрече! Она едва улыбнулась мне — тяжело, сквозь слезы, все еще стоящие в прекрасных очах любимой, лишь уголками губ… Улыбнулась, несмотря ни на что — и я ответил ей такой же скромной, едва заметной посторонним глазам улыбкой… И только после прямо посмотрел в лицо недовольно хмурящегося и готового взорваться гневной отповедью княжича.

Хотя какого княжича?! Князя!

— Михаил Всеволодович, я просил воеводу показать потаенный выход из города, ведущий за стены Пронска. Я хотел бы отправить своего человека в Ижеславец и призвать оставшуюся в граде рать нам на помощь.

Молодой мужчина ответил довольно резковато, меряя меня подозрительным взглядом, едва ли не в точность повторяющим взгляд Мирослава!

— Разве пришедшая под стены тьма поганых не взяла крепость?

Я энергично мотнул головой:

— Вряд ли. Детинец держался стойко, при первом штурме татары потеряли многих своих воев. А мы, имея связь с осажденными, узнали, что ко второму штурму во внутреннем укреплении уцелело две трети защитников… Агаряне не оставили тумене, осаждающей Ижеславец, осадный обоз. И нам нечем было помочь ратникам града, хотя тысяцкий голова Захар Глебович предлагал ночную атаку всеми нашими силами. Но ворогов было больше, чем под стенами Пронска — и у них, повторюсь, не было пороков. Потому я предложил ударить по выпасам — и нам удалось угнать большую часть скота у татар, как и их лошадей. Впрочем, вскоре мы перебили живность — гнать ее перед собой возможности не было, могли столкнуться с разъездами нехристей, следующих впереди по реке… Так вот, пришедшие сейчас к Пронску татары явились без коней — очевидно, оставшихся животных они просто съели. А стали бы степняки забивать жеребцов, коли взяли бы Ижеславец? Нет, в детинце имелись запасы продовольствия. Сумели бы истребить агаряне наших воев без значительных потерь во время второго штурма, когда как в первом русичи перебили три тысячи нукеров? Нет! Очевидно, ворог оставил крепость в покое из-за нехватки еды. И наша теперь единственная возможность устоять — это призвать ратников воеводы Ратибора на помощь, да провести их в Пронск подземным ходом.

По мере моего «выступления» лицо Михаила Всеволодовича смягчалось, черты его разгладились, пропали напряженные складки на лбу — а во взгляде загорелась искренняя, ничем не прикрытая надежда! Дослушав до конца, он поднял на воеводу вспыхнувшие веселым огнем глаза и звонко приказал:

— Мирослав, дашь пяток наших ратников в сопровождение человеку…

Тут князь замялся, очевидно, вспоминая обо мне, и я тут же быстро проговорил:

— Я порубежник Егор из Ельца, княже, назначен Юрием Ингваривичем сотенной головой. А ныне…

Тут я немного замялся, ведь среди сотенных голов, уцелевших после боя, в лидеры метил Кречет. Но ведь и дядька, и Захар Глебович прислушивались к моим словам, принимали мои решения! И пусть в дневной сече я уступил командование даже своей сотней «заму» Микуле, а прорывалась объединенная дружина в град под началом Кречета — однако же в присутствии Ростиславы я уже просто не смог ответить иначе:

— А ныне я первый среди сотников, и под моим началом уцелевшая дружина готовится защищать внешнюю стену Пронска.

Михаил Всеволодович, уже запрыгнувший в седло подведенному к нему под уздцы жеребцу, только качнул головой:

— Быстро растешь, порубежник… Но коли все действительно так — быть тебе воеводой, сотник! Принимай дружину под свое начало, и передай гридям, что такова моя воля — назначаю тебя тысяцким головой!

Не скрывая радостной улыбки, я глубоко поклонился князю под недовольным и острым взглядом за что-то взъевшегося на меня Мирослава, после чего шагнул к кобыле, подведенной княжне — и, встав на колено, сложил руки «лодочкой»-опорой под ее маленькую ножку. Девушка, повернувшись спиной к брату и воеводе, подарила мне еще одну, теперь уже более открытую и одновременно с тем ободряющую улыбку, после чего едва слышно произнесла:

— Встретимся…

Я, счастливо улыбаясь, скрытый от взглядов посторонних Ростиславой, лишь энергично кивнул, после чего помог княжне забраться в седло, не больно, но чувствительно сжав тонкую стопу в красном сапожке — чем заслужил еще одну короткую, быструю улыбку. А Михаил уже тронул коня пятками, одновременно с тем властно приказав:

— Приводи своего человека к детинцу, тысяцкий голова, как можно скорее. Вас пропустят.

Однако прежде, чем всадники покинули бы небольшую площадь у храма, я взволнованно воскликнул:

— Княже, а что со стрелометами?

Удельный государь Пронска удивленно и медленно повторил:

— Стрелометами?

— Да, княже. Я говорил вам о стрелометах, когда еще был здесь в прошлый раз и предлагал свои идеи для обороны детинца!

Неожиданно в разговор вмешался терпевший до того (и очевидно с трудом!) Мирослав:

— Многие же твои задумки нам пригодились, порубежник! И ров с валом за триста шагов от стены, коий теперь защищает поганых, и волчьи ямы, засыпанные ими же в первый день! Напасть на лагерь татар не иначе ведь ты предложил?!

Под вопросительным взглядом Ростиславы — и настороженным Михаила — я поднял глаза на воеводу и твердо ответил:

— Я. Я предложил. Скажешь, плоха эта задумка, безумна? Но ведь сокрушили же мы тумену, что до того стояла под стенами Пронска! Убили темника, перебили монголов, сожгли пороки… Да коли бы не пришла новая тьма от Ижеславца, поганые уже отступили бы от града! И хоть по-своему я виновен в смерти Всеволода Михайловича, да павших ныне воинов — но я всю сечу прошел в первом ряду своей сотни! И рисковал не менее прочих! И жизнь пронских ратников отнял не я, а сабли и стрелы поганых!

После короткой, односекундной паузы я вопросил жестко, с едкими интонациями в голосе:

— А теперь ответь мне, воевода — не будь этой вылазки, удержали бы вы град с полуторами тысячами ратников, когда нехристи разбили бы стены?! И когда бы пришла тумена от Ижеславца — а она все одно явилась бы под стены детинца! — тогда бы удалось остановить вам ворога, пусть даже с нашей помощью?!