Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 2 - Дюма Александр - Страница 63

– Ах, Лавальер!.. Та самая, которая вчера…

Она помолчала.

– Почувствовала себя дурно, – продолжала принцесса.

– Да, принцесса. Я только сегодня утром узнал об этом случае.

– И вы видели ее сегодня?

– Я имел честь проститься с ней.

– И вы говорите, – снова заговорила принцесса, делая над собой усилие, – что король… отсрочил вашу свадьбу с этой девочкой?

– Да, принцесса, отсрочил.

– И он чем-нибудь объяснил это?

– Ничем.

– Давно ли граф де Ла Фер просил у короля согласия на ваш брак?

– Уже больше месяца, принцесса.

– Странно.

И словно облачко затуманило ее глаза.

– Больше месяца, – повторила она.

– Да, уже больше месяца.

– Вы правы, – сказала принцесса с улыбкой, в которой Бражелон мог заметить некоторую принужденность. – Мой брат не должен слишком долго задерживать вас у себя; поезжайте поскорей, и в первом же моем письме в Англию я призову вас от имени короля.

Принцесса встала, чтобы вручить Бражелону письмо. Рауль понял, что аудиенция окончена; он взял письмо, поклонился принцессе и вышел.

– Целый месяц! – шептала принцесса. – Неужели я была до такой степени слепа? Неужели он уже целый месяц любит ее?

И, чтобы отвлечься, принцесса немедленно начала письмо к брату, приписка к которому должна была вызвать Бражелона во Францию.

Как мы видели, граф де Гиш уступил настояниям Маникана и дал увести себя до конюшен, где они велели оседлать лошадей; потом по описанной нами выше маленькой аллее они поехали навстречу принцу, который после купания, свежий и бодрый, возвращался в замок, закрыв лицо женской вуалью, чтобы оно не загорело от лучей уже жаркого солнца.

Принц был в отличном настроении, вызванном созерцанием собственной красоты. Он мог сравнить в воде белизну своего тела с цветом кожи придворных, и благодаря заботам его высочества о своей наружности никто не мог соперничать с ним, даже шевалье де Лоррен. Кроме того, принц довольно успешно плавал, и его нервы после пребывания в холодной воде поддерживали его тело и дух в состоянии счастливого равновесия. Вот почему, завидя де Гиша, галопом ехавшего навстречу на великолепной белой лошади, принц не мог удержаться от радостного восклицания.

– Мне кажется, дело идет хорошо, – заметил Маникан, прочитав благосклонность на лице его высочества.

– А, здравствуй, Гиш! Здравствуй, бедняга Гиш! – воскликнул принц.

– Приветствую вас, монсеньор! – отвечал де Гиш, ободренный тоном Филиппа. – Желаю здоровья, радости, счастья и благоденствия вашему высочеству!

– Добро пожаловать, Гиш! Поезжай справа. Но придержи своего коня, потому что я хочу ехать шагом под этим зеленым сводом.

– Слушаю, монсеньор.

И, последовав приглашению, де Гиш поехал справа от принца.

– Ну, дорогой де Гиш, – сказал принц, – расскажи, что новенького ты знаешь о том ловеласе, которого я когда-то знал и который приударял за моей женой?

Де Гиш покраснел как кумач, а принц покатился со смеху, точно слова его были верхом остроумия. Окружающая принца свита сочла нужным последовать его примеру, хотя не расслышала шутки; все разразились громким смехом, который полетел до самых последних рядов кортежа.

Де Гиш хотя и покраснел, но не растерялся: Маникан смотрел на него.

– Ах, монсеньор, – отвечал де Гиш, – будьте милосердны к несчастному, не отдавайте меня на растерзание шевалье де Лоррену!

– Как так?

– Если он услышит, что вы смеетесь надо мной, он тоже без всякой жалости станет надо мной насмехаться.

– Над твоей любовью к принцессе?

– Пощадите, монсеньор!

– А все же, Гиш, сознайся, ты строил глазки принцессе?

– Никогда в жизни, монсеньор.

– Ну, признавайся, из уважения ко мне! Признавайся, я освобождаю тебя от требований этикета, де Гиш. Будь откровенен, как если бы речь шла о мадемуазель де Шале или мадемуазель де Лавальер.

Тут принц снова залился смехом.

– Да что же это я играю шпагой, отточенной с обеих сторон? Я раню сразу и тебя, и моего брата: Шале и Лавальер – одна твоя невеста, а другая его будущая любовница.

– Право, монсеньор, – сказал граф, – вы сегодня в отличном настроении.

– Да, я сегодня чувствую себя хорошо. Мне приятно видеть тебя.

– Благодарю, ваше высочество.

– Ты, значит, сердился на меня?

– Я, монсеньор?

– Да.

– За что же, боже мой?

– За то, что я помешал твоим сарабандам и испанским романсам.

– О, ваше высочество!

– Не отнекивайся. Ты вышел тогда от принцессы с бешеным взглядом; это принесло тебе несчастье, дорогой мой, ты танцевал в балете прескверно. Не хмурься, де Гиш; это тебе не идет, ты выглядишь медведем. Если принцесса смотрела на тебя вчера, то я вполне уверен в том, что…

– В чем, монсеньор? Ваше высочество пугаете меня.

– Она совсем забраковала тебя.

И принц снова захохотал.

«Положительно, – подумал Маникан, – высокий сан не имеет никакого значения, все они одинаковы».

Принц продолжал:

– Но ты наконец вернулся; есть надежда, что шевалье снова станет любезен.

– Почему, монсеньор? Каким чудом я могу иметь влияние на господина де Лоррена?

– Очень просто, он ревнует к тебе.

– Да неужели?

– Я говорю тебе правду.

– Он мне делает много чести.

– Понимаешь, когда ты возле меня, он меня ласкает; когда ты уехал, он меня тиранил. И потом, ты знаешь, какая мысль пришла мне в голову?

– Нет, монсеньор.

– Когда ты был в изгнании, потому что ведь тебя изгнали, мой бедный Гиш…

– Кто же был виновником этого, ваше высочество? – спросил де Гиш, напуская на себя недовольный вид.

– О, конечно, не я, дорогой граф! – отвечал его высочество. – Я не просил короля удалять тебя, честное слово!

– Я знаю, что не вы, ваше высочество, но…

– Но принцесса! Я этого не буду отрицать. Чем, однако, ты провинился перед ней?

– Право, ваше высочество…

– У женщин бывают причуды, я это знаю. Моя жена не составляет исключения. Но если тебя прогнали по ее желанию, то я не сержусь на тебя.

– В таком случае, монсеньор, – сказал де Гиш, – я несчастлив только наполовину.

Маникан, который ехал позади де Гиша, не упуская ни одного слова принца, наклонился к самой шее лошади, чтобы скрыть смех.

– Ты знаешь, твое изгнание внушило мне один план.

– Да?

– Когда шевалье де Лоррен, не видя тебя, преисполнился уверенности, что он царит один, и стал дурно обращаться со мной, то я заметил, что моя жена, в противоположность этому злому мальчишке, очень любезна и добра ко мне, несмотря на то что я ею пренебрегаю; и вот я возымел мысль сделаться образцовым мужем, такой редкостью, таким курьезом при дворе: я вздумал полюбить свою жену.

Де Гиш посмотрел на принца с непритворным удивлением.

– Ах, ваше высочество, вы, должно быть, шутите? – пробормотал де Гиш дрожащим голосом.

– Ей-богу, серьезно. У меня есть поместье, которое подарил мне брат по случаю моей свадьбы; у жены есть деньги, и даже большие, потому что она получает сразу и от своего брата, и от своего деверя, из Англии и из Франции. Значит, мы могли бы покинуть двор. Я уехал бы в замок Вилье-Котере, расположенный среди лесов, и мы наслаждались бы безоблачною любовью в тех же местах, где мой дед Генрих Четвертый упивался счастьем с красавицей Габриель… Что ты скажешь по поводу этого плана, де Гиш?

– Скажу, что он повергает меня в трепет, монсеньор, – отвечал де Гиш, охваченный неподдельным волнением.

– Ага, я вижу, что ты не вынес бы вторичного изгнания.

– Я, монсеньор?

– В таком случае я не возьму тебя с собой, как я предполагал раньше.

– Как, не возьмете с собой, ваше высочество?

– Да, если случайно у меня выйдет размолвка с двором.

– О, монсеньор, все равно я поеду за вашим высочеством на край света!

– Глупец, – проворчал Маникан, наезжая своей лошадью на де Гиша и чуть не выбив его из седла.

Затем, проехав мимо него с таким видом, точно ему не удалось сдержать коня, шепнул ему: