Сильвандир - Дюма Александр - Страница 35

Он сидел с той стороны площадки, где играл де Кретте, и шутки венгра казались маркизу особенно неуместными.

Маркиз все больше выходил из себя, и чем сильнее он раздражался, тем меньше внимания уделял игре, так что в конце концов стал проигрывать.

Кретте умел проигрывать с достоинством, когда происходило это по его собственной вине или же по вине людей, к которым он благоволил; но он легко выходил из себя, когда проигрывал по милости других, особенно по милости тех, кого он не жаловал. Вот почему, когда Коллинский в очередной раз забросил мяч в его лузу, маркиз окончательно потерял терпение.

— Черт побери, сударь, — крикнул он, поворачиваясь к наглецу, — вы швыряете мячи ко мне в лузы и портите мне игру! Вас это, видимо, забавляет, но меня нисколько.

— В таком случае, маркиз, я буду бросать мячи в лузы вот того господина, — сказал венгр, переходя на ту сторону площадки, где играл Роже.

Шевалье вопросительно взглянул на маркиза, тот ответил ему красноречивым взглядом.

— Вы поступите вполне резонно, боюсь только, что это не понравится шевалье, — заметил маркиз де Кретте Коллинскому.

— Вот именно! Совсем не понравится! — крикнул Роже, делая несколько шагов к венгру й чувствуя, как громко застучало сердце у него в груди.

— Глядите-ка, — проговорил Коллинский, — да ведь это же тот самый господин со светло-зеленым бантом. Что-то я больше не вижу вашего красивого банта, мой милый?

Кровь бросилась в лицо Роже, он замер на месте. Ему хотелось сказать что-нибудь резкое венгру, но язык у него будто прилип к гортани.

— У шевалье д'Ангилема нет больше светло-зеленого банта, это вы верно изволили заметить, — вмешался маркиз, — зато у него появилась новая шпага.

Слова эти сыграли роль искры, от которой загорается бочка с порохом.

Роже подошел вплотную к Коллинскому, чопорно поклонился ему и сказал:

— Да, сударь, у меня появилась новая шпага, и я буду иметь честь проткнуть вас ею насквозь, если это доставит вам удовольствие.

Все так и покатились со смеху, услышав столь необычный вызов. Коллинский уже хотел было, по своей привычке, ответить какой-нибудь грубостью, но тут виконт д'Эрбиньи, в свою очередь, подошел к нему и поднес палец к губам.

— Господа, — сказал он, — в зале посторонние, прошу вас, больше ни слова. Встретимся позднее.

Венгры поклонились, отошли в глубь зала и принялись отпускать колкие шуточки.

— Что с вами, шевалье? — вполголоса спросил маркиз у Роже, который сперва густо покраснел, а теперь был очень бледен. — Уж не дурно ли вам?

— Нет, маркиз, я просто слегка взволнован.

— Не помешает ли вам волнение драться на дуэли, коли нам понадобится четвертый?

— Помешает ли оно мне драться? — переспросил Роже, мгновенно вспомнив о наставлениях своего отца. — Да я, если понадобится, буду драться десять раз подряд и, если вы сочтете необходимым, против десяти противников сразу. Но только со мною происходит что-то непонятное, это сильнее меня, и потому я дрожу, думаю, от гнева.

Маркиз улыбнулся тому, с каким простодушием шевалье объяснил свои ощущения.

— Умеете ли вы, по крайней мере, фехтовать? — спросил он.

— Немного умею.

— Кто же был вашим учителем?

— Меня учил фехтовать отец.

— Черт побери! В таком случае вы, должно быть, мало что умеете.

— Надеюсь, что постоять за себя смогу!

— Вот если б вы умели владеть шпагой так же ловко, как ездите верхом!

— Полагаю, что выкажу в этом не меньше умения.

— В самом деле?

— Конечно. Правда, до сих пор мне приходилось драться лишь на рапирах.

— Стало быть, вы не знаете, как будете сражаться на настоящем поединке?

— Знаю только, что буду сражаться, вот и все. И обещаю вам, что не отступлю ни на шаг.

— Ну, коли вы обещаете, тогда я совершенно спокоен, — сказал маркиз.

— Я вам твердо обещаю.

— Превосходно.

Маркиз снова облачился в халат, поправил воротник и подошел к братьям Коллинским: они вместе с двумя своими друзьями сидели на скамьях для зрителей и при его приближении встали. Все обменялись учтивыми приветствиями; теперь Коллинские были отменно вежливы, и это понятно — ведь предстояло драться на дуэли.

Встречу назначили на четыре часа, условились сойтись за монастырем Дев святого причастия.

Четверо наших молодых дворян отправились в особняк маркиза де Кретте.

— Право же, господа, чертовски досадное происшествие, — сказал маркиз, входя в гостиную.

Он опустился на диван и жестом пригласил остальных последовать его примеру.

— А, собственно, почему? — спросил д'Эрбиньи.

— Да потому, любезный виконт, что эти господа Коллинские настаивают на том, чтобы драться четверым против четверых.

— Ну и что ж, разве нас не четверо? — удивился Тревиль.

— Без сомнения, барон. Но ведь шевалье всего второй день в нашей компании, и мне хотелось бы избавить его от участия в сегодняшней схватке.

— Почему вы хотите избавить от этого именно меня, а не кого-либо другого? — осведомился Роже.

— Потому что, любезный мой шевалье, первая дуэль — это, что ни говори, первая…

— Ах, вот оно что! Скажите, у вас в Париже, часом, не придумали способ сразу же начинать со второй дуэли? — спросил Роже.

— Нет, по правде говоря, пока еще не придумали, — со смехом отвечал Кретте.

— В таком случае, милостивый государь, прошу вас, располагайте мною, — твердо сказал шевалье. — И если дело только в том, чтобы получить удар шпагой, я, черт побери, стою всякого другого!

— Браво! Вот, по-моему, славный ответ! — воскликнул д'Эрбиньи.

— Я ручаюсь за шевалье, — подхватил Тревиль.

— Шевалье, если вы целым и невредимым вернетесь с этого поединка, то станете моим близким другом, — проговорил Кретте. — Но не заблуждайтесь: братья Коллинские известные бретёры; там, у них на родине, до сих пор еще дерутся на рапирах времен Карла Девятого.

— Что ж делать, маркиз! Как они ни грозны, попробуем дать им отпор.

— Так и порешим, но я вас предупредил, шевалье. У вас есть еще время с честью выйти из игры: если вы отступитесь, мы прибегнем к помощи Кло-Рено, а уж он-то владеет шпагой!

— Вы меня несказанно огорчите, маркиз, если еще раз повторите эти слова. Я весь к вашим услугам, равно как и к услугам милейших наших венгров.

— Ну что ж, господа, стало быть, нынче, в четыре часа, — сказал Кретте. — И советую всем составить завещание, потому что схватка, судя по всему, будет жаркая. Пойдемте со мной, Роже, я подберу вам добрую шпагу, ведь на вашей хорош разве только эфес.

Маркиз попрощался со своими друзьями и повел шевалье в оружейную, где висели шпаги на любой вкус с эфесами, удобными для разных рук.

Роже выбирал оружие как знаток; он взял себе шпагу не слишком длинную и не слишком короткую, не слишком тяжелую и не слишком легкую, ее острый, как бритва, клинок в четырнадцати или пятнадцати дюймах от рукояти расширялся, и это было очень важно для успешного отражения ударов противника.

Маркиз с глубоким вниманием следил за тем, как шевалье выбирает оружие.

— Прекрасно, — сказал он, — вижу, что вкус у вас отменный. Забросьте-ка в угол свою старую шпагу, она никуда не годится, и возьмите эту. Вот и хорошо! Итак, до вечера, позади монастыря Дев святого причастия. Вы знаете, где это?

— Знаю.

— Впрочем, лучше дождитесь меня в гостинице, я заеду за вами по пути. А еще лучше, приходите-ка сюда к двум часам дня, вместе и перекусим.

— Вы слишком добры ко мне, маркиз.

— Полно, полно, перестаньте употреблять эти слова, между друзьями они неуместны, и к тому же от них отдает провинцией.

Вернувшись в гостиницу, Роже заперся у себя в комнате и погрузился в самые мрачные мысли. Совет составить завещание, мимоходом высказанный маркизом, не шел у него из головы.

«Черт побери! — думал шевалье. — Будет чертовски глупо, если окажется, что я приехал из Лоша в Париж лишь для того, чтобы меня здесь укокошили».

Затем он облокотился на стол, подпер голову рукою и принялся думать о Констанс, о матери, об отце, об очаровании родного края, о том очаровании, какое человек начинает ценить, только покинув родные места, ибо в полной мере постигает его, лишь очутившись вдали от дома; наконец шевалье решил приняться за письма и сочинил длинные послания Констанс, отцу и матери; пока он писал их, сердце его сжималось и слезы капали на бумагу.