Папаша Горемыка - Дюма Александр - Страница 33

Когда они проходили мимо ограды сен-морского парка, Ришар уступил руль Коротышке и принялся с такой яростью работать веслом, что оно гнулось как тростник под его мощными ударами.

— Не так быстро, не так быстро, капитан, — взмолился Коротышка, — бедный Шалламель не может за вами угнаться; я вынужден равняться на вас, и эти заносы замедляют ход «Чайки». Не бойтесь, мы успеем вовремя. Посмотрите, волнорез рассекает воду, не оставляя на ней ряби; «Чайка» может плыть не хуже рыбы, когда у той один плавник не длиннее другого. Стойте, стойте! — внезапно закричал рулевой.

Гребцы одновременно подняли весла, но судно, двигавшееся по инерции и подгоняемое течением со стороны Тир-Винегра, в которое они попали, продолжало лететь как стрела.

— Нет, нет! — воскликнул Коротышка, видимо осознав, что его команда не помогла достичь намеченной цели. — Весла на воду! Греби по правому борту, табань по левому борту! Так-так, пошли к берегу.

— Что случилось? — спросил Ришар.

— Вы сейчас убедитесь, что Шалламель вас не обманул; кажется, дьявол на нашей стороне, он хочет сократить нам часть пути; те, кого мы искали, перед нами.

Скульптор поспешно поднялся и встал на своей скамье во весь рост; между тем Шалламель пытался остановить шлюпку, схватившись за ветку одного из прибрежных кустов.

Ришар заметил в пятистах шагах от них, ниже по течению, лодку папаши Горемыки, с трудом поднимавшуюся по реке; Валентин правил лодкой, а Юберта сидела на корме.

Девушка и юноша были одни; как видно, старик остался на берегу.

Получив явное подтверждение того, что он называл предательством друга, Ришар смертельно побледнел; он сжал кулаки и с угрожающим видом протянул их в сторону молодых людей.

— Спасибо, Шалламель, спасибо, Коротышка, — сказал капитан прерывающимся от гнева голосом, — я сейчас сойду на берег. Отгоните «Чайку» в Шампиньи и ступайте освежиться к папаше Фристо; вы это заслужили, ребята. Я присоединюсь к вам через час.

— Капитан, — возразил Коротышка, — мы не из тех, кто опрокидывает стаканчик вина, когда товарищу нужна, может быть, наша помощь; мы пришвартуем судно и вернемся к вам.

— Нет, ребята, я должен быть один; когда вы мне понадобитесь, будьте покойны, я не забуду, что вы мои друзья, и к тому же верные друзья.

Лодка стала удаляться, а Ришар воспроизвел маневр, столь печально закончившийся для г-на Батифоля: он спрятался в ивовых зарослях и стал следить за молодыми людьми.

Между тем они вытаскивали снасти Франсуа Гишара, осматривали верши и вентеря, а также вытягивали донные удочки. И девушка и юноша казались очень веселыми; до скульптора долетали взрывы смеха Юберты, которую неловкость Валентина, не искушенного в рыбацком деле, по-видимому, очень забавляла.

Подобно всем ревнивцам, Ришар, не слышавший разговора молодых людей, вообразил, что они смеются над ним; он не сомневался, что его друг развлекает Беляночку рассказом о том, как он помешал несносному капитану «Чайки» принять участие в их развлечениях.

Скульптор дорого бы дал, чтобы услышать, о чем они говорят.

Молодым людям приходилось не просто вытаскивать удочки, а приводить их в порядок: снимать крючки, очищать и отмывать их от остатков приманки, а также скручивать лесу; несомненно, Юберта попросила Валентина помочь ей справиться с этими обычными в рыбацком ремесле хлопотами, поскольку молодые люди пришвартовали лодку и взялись за дело.

Юноша и девушка находились у нижней оконечности острова Тир-Винегр, в том месте, где, хотя оно и было глубоким, благодаря обратному течению стрелолистник и кувшинки смогли пустить корни и усеяли водную гладь своими копьевидными листьями и широкими нежно-зелеными венчиками.

Как только Ришар понял, где находится молодая пара, он снял одежду, бросился в реку и, обогнув остров вплавь, оказался у противоположной его стороны.

Когда от Юберты и Валентина его отделяло уже небольшое расстояние, он отважно нырнул и, не обращая внимания на стебли кувшинок, обвивавших его ноги, как змеи, держался под водой до тех пор, пока не увидел над своей головой черную тень, которую отбрасывала лодка в желтоватую водную глубь. Тогда Ришар тихо всплыл на поверхность и, действуя на ощупь, дотянулся до носа лодки и уцепился за конец троса.

Передняя часть лодки была приподнята на несколько футов, как у всех подобных суденышек, и надежно скрывала соглядатая от взоров собеседников, позволяя ему не упускать ни слова из их разговора.

— Бедный дедушка, — говорила Юберта, — он всегда с такой радостью берет в руки свои снасти; мне жаль, что пришлось обратиться к вам за помощью, господин Валентин, и я даже не могу поблагодарить вас как следует, потому что сильно волнуюсь.

— Он скоро поправится; я очень на это надеюсь, Юберта, и даже осмелюсь сказать, что не так сильно сожалею об отсутствии вашего деда, как вы.

— Правда, господин Валентин? Как! Вы, к кому дедушка так расположен, платите ему такой неблагодарностью? Что ж, это мило; не могли бы вы сказать, почему вам не жаль, что он заболел?

— Да потому, что вследствие его недомогания мне посчастливилось оказаться с вами наедине, о чем я и мечтать не смел.

— Полно! Вы собираетесь объясниться мне в любви, прямо, как господин Ришар. Ах, господин Валентин, постарайтесь, пожалуйста, быть таким же забавным, как он… Послушайте, начните так: «Слово моряка, малышка, я тебя обожаю!..» или: «Клянусь моим толедским клинком, мадемуазель, ваши прекрасные глаза вскружили мне голову. Перестаньте ее кружить, если не хотите, чтобы я у ваших ног пронзил себе сердце!»

Юберта передразнивала театральные интонации, движения и даже взгляды, с какими капитан «Чайки» произносил эти в высшей степени нежные тирады, заимствованные им из морского лексикона и средневековой речи, чрезвычайно модной в ту пору. Контраст между простодушным лицом девушки и мелодраматическими репликами, которые она воспроизводила, был столь комичным, что Валентин не смог удержаться от улыбки.

— Ах, если бы вы знали, как мне жаль, что господин Ришар не приехал вместе с вами!

— Вы об этом жалеете, Юберта?

— Конечно. Знаете, моя жизнь очень изменилась с тех пор, как мне посчастливилось вас встретить. Дедушка, не терпевший новых знакомств, сразу же вас полюбил, потому что вы оказали мне большую услугу, и еще… еще, потому что вы, как и он, ненавидите парижан. Вот он и отнесся к вам обоим с доверием и, естественно, стал принимать вас в нашем доме. Раньше воскресные дни были такими скучными, а теперь, когда приходят гости, они стали словно праздником. Если бы вы знали, с каким нетерпением я жду воскресенья! Какой долгой мне кажется неделя! Спускаясь с холма после обедни, я гляжу вдаль, на реку, не показалась ли ваша лодка! Я так хорошо помню ее черный флаг с красными звездами! Отругайте за меня хорошенько вашего друга; скажите ему, что он поступил очень дурно, испортив нам с вами день, и все из-за какого-то праздника в Аржантёе — вот уж невидаль!

В то время как Юберта щебетала, Валентин становился все бледнее и глаза его увлажнялись.

— Что вы делаете? — воскликнула Юберта. — Как вы смотали леску! Да ведь мне придется больше часа распутывать клубок, который вы тут сделали! Ришар куда более ловкий, чем вы.

Валентин с досадой отбросил леску.

— Что это вас так задело? О! Какой вы горячий!

— Значит, вы его любите? — с некоторой горечью спросил ювелир.

— Кого? Господина Ришара? О! Всей душой. Но послушайте! Что это копошится там, под лодкой?

— Водяная крыса… Не все ли равно? — ответил Валентин, даже не потрудившись проверить, в чем дело. — Юберта, — продолжал он взволнованно, — дитя мое, вы когда-нибудь думали о том, что порядочная девушка дарит свою любовь лишь тогда, когда она уверена, что возлюбленный попросит у нее вместе с сердцем и руку?

— Сердце? Руку? Да что вы хотите этим сказать, господин Валентин?

— Задумайтесь над моими словами, Юберта. Больше я не вправе ничего сказать вам, хотя и готов отдать за вас жизнь.