Папаша Горемыка - Дюма Александр - Страница 32

— И никогда не будет.

— Поклянись в этом, — сказал капитан «Чайки», видимо нуждавшийся в том, чтобы друг развеял его последние подозрения.

— Клянусь! — ответил Валентин с некоторой торжественностью, словно прочитав мысли друга.

Казалось, Ришар был охвачен сильным волнением.

Живость, веселый нрав, простодушное обаяние, а также красота Юберты покорили скульптора. В течение месяца он лелеял мечту сделать девушку одновременно дамой своего сердца и юнгой своего небольшого судна, и каким бы авторитетом ни пользовался у него Валентин, тот не мог заставить Ришара отказаться от столь радужного будущего.

— Сотни тысяч чертей! — вскричал скульптор, как никогда часто прибегавший к словам из языка моряков. — Как глупо было с моей стороны показывать тебе свои флаги, прежде чем юнга ступил на борт корабля! Каким же я был дураком, когда рассказал тебе о своих планах!

— Я избавлю тебя от этих угрызений совести, Ришар, — промолвил Валентин. — Послушай, я никогда ни о чем тебя не просил, так вот, сейчас я прошу: откажись от своей затеи ради нашей дружбы.

— Постараемся! — резко ответил капитан «Чайки». — Сегодня праздник в Аржантёе, и там будут лодочные гонки; так вот, моя шхуна возьмет курс в ту сторону, вместо того чтобы совершать прогулку по Марне. Я буду пить, шуметь, валяться под столом, и горе тому, кто встанет у меня на пути! Ах! Пусть только посмеют меня разозлить! Пусть только посмеют!

Произнося эти слова, скульптор взял со стула три костюма неаполитанских матросов и сложил их; закончив

фразу, он сунул сверток под мышку и ушел, не попрощавшись с другом, с недовольным и обиженным видом школьника, только что получившего внушение от учителя.

Когда шаги Ришара под аркой ворот затихли, Валентин дал волю своей печали. Опустившись на стул, он воскликнул, рыдая:

— О Боже, Боже! Она любит Ришара!

Еще долго и неподвижно он сидел в одной и той же позе, подпирая голову рукой; по его щекам струились слезы; скатываясь вниз, они оставляли на полу причудливый след.

Наконец молодой человек поднял голову и, грустно улыбаясь, сказал:

— По крайней мере, теперь я смогу с ней видеться, не подвергая опасности ни ее, ни себя… Я дал клятву.

XV. О ТОМ, КАК КАПИТАН «ЧАЙКИ» РЕШИЛ ПОЙТИ НА АБОРДАЖ

Мы видели, что Ришар, расставшись с другом, в очень плохом настроении ушел из дома.

Скульптор шагал вдоль берега канала, направляясь к Сене, и, чем дальше он удалялся от дома, тем больше усиливался его гнев.

Ришар не выносил, когда противились его прихотям, но эта прихоть, по-видимому, была ему дороже всех остальных, ибо его досада граничила с бешеной яростью.

На ходу Ришар продолжал вести сам с собой диалог с ярко выраженной мимикой; он обвинял Валентина в нелепой показной добродетели и награждал его не очень учтивыми эпитетами; впрочем, скульптор не щадил и себя, ставя себе в упрек слабость, из-за которой ему приходилось терпеть моральное превосходство друга, и, подкрепляя свои жалобы жестами, то и дело грозил кулаком свертку, который он нес под мышкой.

Наконец, он дошел до моста Мари, где стояла его любимая шхуна.

Ришар был настолько раздосадован тем, что без возражений согласился на просьбу Валентина, что, к великому изумлению сторожа, промышлявшего стиркой белья и заодно караулившего шлюпку, не стал тщательно осматривать корпус, рангоут и такелаж своего судна, что с отеческой заботливостью делал всякий раз, когда ступал на его борт.

Он угрюмо спросил, здесь ли Коротышка и его приятель; услышав отрицательный ответ сторожа, он молча повернулся к нему спиной и уселся на одну из скамеек судна.

Бывают дни, словно помеченные черным крестом, когда у вас ничего не получается. Казалось, все объединились против скульптора, чтобы разозлить его еще больше; даже всегда столь исполнительные члены команды куда-то исчезли.

Люди, обладающие неограниченной властью, будь то короли или капитаны, даже капитаны какой-нибудь «Чайки», похожи друг на друга в одном: они не выносят ожидания. Во время этого тягчайшего из испытаний Ришар размышлял о том, как избавить себя в дальнейшем от подобных неурядиц, введя в столичном флоте порку линьком. Наконец, он заметил двух своих матросов; они спускались по лестнице набережной, поглядывая по сторонам, будто праздные гуляки, которым некуда спешить.

— Разрази вас гром, проклятые бездельники, вы можете поторопиться? — закричал на них скульптор.

Молодые люди повернули головы и, увидев капитана, ускорили шаг.

— Тысяча чертей, вы что, тоже издеваетесь надо мной? — спросил Ришар, когда его подчиненные встали перед ним на вытяжку, отдавая честь правой рукой.

— Капитан, ей-Богу, мы не виноваты, — ответил Коротышка.

— Слушай, ты лучше держи свою брехню в закрытом трюме; я и так знаю чертовы отговорки, которыми ты собираешься меня угощать, и меня уже сейчас от них тошнит: служба важнее всего!

— Капитан, — продолжал упрямый Коротышка, — дело в том, что присутствующий здесь Шалламель поделился со мной одной идеей, и я решил, что она не лишена смысла и правдоподобия.

— Шалламель — дурак.

— Я не спорю, капитан. И все же, увидев Валентина в кукушке, направлявшейся в Ла-Варенну, он подумал, что вы уехали вместе с ним, решив не явиться разок на свидание с «Чайкой»… так что…

— Ты видел Валентина в экипаже, направлявшемся в Ла-Варенну?! — вскричал Ришар, хватая Шалламеля за галстук и встряхивая его, словно дерево, с которого хотят сбросить майских жуков.

— Конечно, капитан, но… но… вы меня задушите!

— Когда же ты его видел?

— Совсем недавно, когда проходил через площадь Бастилии.

— Этого не может быть.

— Я клянусь, капитан, и вот вам доказательство: в упряжке было две лошади: белая и пегая, и Валентин смотрел в окно. Ну вот я и подумал: судно каждую неделю ходит по одному и тому же курсу; понятно, что капитану это надоело.

Ришар отпустил Шалламеля и опустился на скамью, явно ошеломленный и удрученный услышанным.

— Так надо мной посмеяться! — пробормотал он. — Ох, подлец! Он воспользовался моим дружеским расположением и сыграл на моей верности! Ах! Мне следовало остерегаться всех этих притворных вздохов и красивых чувств… Только такой дурак, как я, мог не заметить, что Валентин влюблен в Юберту, и угодить в западню, которую он мне устроил, чтобы сколько угодно любезничать с ней!

— Капитан, вы должны отомстить за себя, — сказал Коротышка.

— Разве я тебе что-нибудь говорил? — грозно осведомился скульптор.

— Нет, но ваши глаза, движения, лицо… тут и без кронциркуля ясно, что в вашем корпусе бурлит ярость, и понятно, по какой причине. Вы с Валентином старались утереть нос тому, кто влюбился бы в хорошенькую рыбачку; мыс Шалламелем не раз обсуждали это. Этот недотрога Валентин решил сделать то же самое по отношению к вам, ведь, когда вы узнали, что он в Ла-Варенне, вы так переполошились, словно услышали сигнал «все наверх!». Ну вот, нельзя допустить, чтобы такая сухопутная крыса, как он, обставила самого заправского из гребцов, какие только есть в верховьях Сены. Тут затронута честь всего речного флота; вы должны увести у него малышку, и, если вам понадобится подмога, чтобы приучить его к корабельной жизни, мы здесь, капитан. Не так ли, Шалламель?

— За весла, ребята, за весла! — вскричал Ришар, видимо приняв какое-то решение.

Членам команды хотелось показать, что они горят желанием сдержать слово, данное капитану: не прошло и двух минут, как судно было готово к отплытию и молодые люди сидели на своих местах, собираясь взяться за весла.

— Весла на воду! — приказал скульптор. Послышалось, как весла одновременно врезались в воду, и «Чайка», легкая и стремительная, как птица, чье имя она носила, заскользила против течения.

Они шли до Шампиньи с таким напором и быстротой, какую любители речного спорта обычно приберегают для гонок, и останавливались, лишь когда Ришар сменял одного из гребцов, чтобы ускорить ход судна и дать отдохнуть товарищу.