Люди государевы - Брычков Павел Алексеевич - Страница 94

— До указу из Тобольска тесноты вам чинить не буду. Подите прочь! Когда отпорщики вышли, пропустив вперед полковника Немчинова, Глебовский сказал подьячему Андреянову:

— Сними с отпорного письма две копии, одну для сержанта Островского, другую для канцелярии. Имена всех подписавшихся доподлинно укажи. Противное письмо до моего указу в Тобольск не отправляй…

Комендант вышел из канцелярии. Андреянов положил письмо перед Грабинским и сказал:

— Все слыхал? Давай списывай копию!

— Сделаю, сделаю, — скрывая радость, закивал головой Петр Грабинский, — что наперед переписывать: с присяжных книг список аль письмо?

— Список с присяжных книг Неворотов составит, — ответил Андреянов и сел за свои бумаги. Торопливо скрипя пером, Грабинский едва досидел до вечера в ожиданье, когда все разойдутся. Наконец, все подьячие и писцы пошли по домам, и только подьячий Иван Неворотов сидел за присяжными книгами, принесенными от соборной церкви, и списывал присягнувших за прошедшие два дня, то и дело поглядывая на Грабинского. Кляня его, Грабинский пошел домой.

К полудню следующего дня Грабинский снял одну копию, вернувшись с обеда, принялся за другую и тут, дойдя до третьего листа, вдруг заметил шершавую полоску поперек листа там, где раньше значилась чья-то фамилия. Он заглянул в копию и увидел, что и там фамилия стерта. Кто-то в обед постарался. Вспомнил, что последним оставался Неворотов. «Так, так, — подумал Грабинский, — сей случай нам на руку». Он вызвал Неворотова на улицу.

— Кого, Иван Васильевич, в отпорном письме выскреб, а?

Неворотов смешался так, что лысина побагровела, и пробормотал:

— Че мелешь, Петро? Не клепай на старика!

— Че мне клепать, я на обед уходил, ты один оставался, кроме тебя некому. Так кого? Ай донос написать?

— Помилуй старика, Петро! Вот возьми десять алтын, возьми, возьми… Каюсь, брата своего Григория выскреб… Пришел он ко мне и слезно просил убрать его имя с-под письма, пьяным-де обычаем подписался, глядя на других… Смилуйся, Петро!

— Григория, говоришь?.. — задумался Грабинский. — Ладно, Иван Васильевич, о нашем разговоре никто знать не будет. Только оставь седня после службы на столе присяжные книги незапечатанными…

— Оставлю, оставлю, — закивал головой обрадованно Неворотов. — Христа ради, не сказывай никому.

— Значит, сговорились, — сказал Петр Грабинский, и они вернулись в канцелярию.

Едва дождавшись, когда вечером подьячие и писцы ушли, он раскрыл присяжную книгу, выбрал просвет между записями о приложении рук побелее других и вписал: «Неверстаный сын боярский Петр Грабинский Его Императорского величества печатного уставу читал и у присяги был и подписался своею рукою».

Затем взял листы с подписями под отпорным письмом и копии и склонился над ними с острым ножичком для заточки гусиных перьев.

Глава 17

Фискал Тарского фискального ведомства Семен Шильников вернулся из Омской крепости в последний майский день. В крепости Шильников был для определения в ней человека на должность фискала. С делом этим он справился, и теперь в Омской крепости есть недремное государево око. Но радость от возвращения домой омрачилась известием об отпоре тарских жителей. Хотя и не было его во время этой смуты, но теперь никуда не денешься, придется ввязываться в это дело, на то ты и фискал, чтоб обо всех злоумышлениях и противностях государю извещать. Опять заботы.

На другой день он пришел на службу. На съезжем дворе фискального ведомства навстречу ему кинулся подчиненный фискал Никифор Серебров с угодливой улыбкой.

— С благополучным возвращением, Семен Матвеич!

— Здравствуй, Никифор, как дела?

— Заждался скорейшего возвращения вашего, Семен Матвеич, дела у нас в городе худые.

— Об отпоре ведаю… Писал ли провинциал-фискалу Замощикову в Тобольск о сем деле?

— Трофиму Григорьевичу не писал, понеже не успел… А что, Семен Матвеич, определил ли в Омску крепость фискала ай нет?

— Определил… Кто пущие заводчики в противности от присяги были?

— Заводчики больше начальные казачьи люди, полковник Немчинов, сотники, пятидесятники… Да пустынники возмущали тож…

— Комендант о сем деле писал ли в Тобольск?

— О том я, Семен Матвеич, не ведаю. Третьего дня, когда отпорщики письмо ему подавали, сказывал он, что писать будет, а писал ли, не ведаю…

— Ладно, сам к нему схожу.

— Семен Матвеич, прими от меня ведение на Алексея Шерапова в великом государевом слове! — протянул Серебров лист бумаги. Шильников нахмурился. Промедлений государево слово и дело не терпит, будь ты хоть сам губернатор — за промедление ответ держать будешь! В фискал-ведении Никифора Сереброва Шильников прочитал о том, что «прошедшего мая 29 дня тарский атаман Яким Шерапов говорил ему, Никифору, при многих людях в Тарской канцелярии, племянник-де ево неверстаный сын боярский Алексей Яковлев сын Шерапов говорил ему, Якиму: пошто-де ты крест целовал и называл Алексей императорское величество непрямым царем антихристом».

Через час Шильников был уже в канцелярии и подал ведение Никифора Сереброва коменданту Глебовскому.

Глебовский, прочитав бумагу, подумал: «Пропадет парень за долгой язык». Он знал племянника Якима Шерапова.

— Иван Софонович, Лешку Шерапова надобно немедля взять за караул и допросить.

— Возьмем, — сказал Глебовский и велел денщику Ивкину позвать поручика гарнизонного Княгинкина.

Когда поручик пришел, комендант распорядился:

— Господин поручик, немедля взять за караул неверстаного сына боярского Алексея Шерапова и заковать в железы.

— Слушаюсь, господин комендант, — вытянулся поручик и, придерживая шпагу, выбежал из канцелярии.

— Когда изменника допрашивать станем? — спросил Шильников.

Глебовский поморщился недовольно и сказал:

— Сейчас некогда, дел много в канцелярии… Завтра скажу.

Но и в следующие два дня комендант отговаривался делами и вовсе не показывался Шильникову, хотя Алексей Шерапов сидел под арестом.

Раздосадованный и обеспокоенный беспечностью коменданта Шильников пришел в фискальное ведомство, сел за стол и пробормотал:

— Ладно, господин комендант, коли одного доноса мало, будет тебе второй… Взял перо и бумагу и написал:

«Его императорского величества в Тарскую канцелярию Доношение

722 года июня в 1 день на Таре на съезжем дворе фискального ведомства подчиненный фискал Никифор Серебров подал ведение. Прошедшего мая в 29 день тарский атаман Яким Шерапов говорил ему, Никифору, при многих людях в Тарской канцелярии, племянник-де его Алексей Яковлев сын Шерапов говорил ему, Якиму, почто-де ты крест целовал и за ково и называет Императорское Величество, что непрямой царь антихрист. И оной Алексей Шерапов по доношению вышеупомянутого фискала держится в Тарской канцелярии под арестом, и в таком великом слове и по сей день нерасспрашиван, и в Тобольск не послан. Ну и благоволите с Тарской канцелярии оного Алексея Шерапова послать в Тобольск в губернскую канцелярию и повышеписанному писать.

Фискал Семен Шильников 1722 июня в 3 день».

Получив донос, Глебовский пометил в присутствии Шильникова на доносе: «По сему доношению допросить и писать в Тобольск».

Допрос Алексея Шерапова был назначен на вечер того же дня.

Закованного по рукам и ногам Алексея Шерапова ввели в канцелярию денщики Глебовского Гаврила Ивкин и Петр Вставской. За столом сидел комендант и приготовившийся писать расспросные речи подьячий Иван Неворотов. Сбоку на лавке сидели сержант Островский и фискал Семен Шильников.

— Какого звания и фамилии, отвечай? — начал допрос Глебовский.

— Неверстаный сын боярский Алексей Яковлев, сын Шерапов…

— Ведаешь ли, по какому делу взят за караул?

— Не ведаю.

— Взят ты в великом слове на государя нашего отца отечества Петра Великого! Говорил ли дяде своему Якиму, почто-де ты крест целовал и что государь-де непрямой царь? Антихристом называл ли?