Люди государевы - Брычков Павел Алексеевич - Страница 35

Первую чарку выпили за Живоначальную Троицу — за Отца, Сына и Святого Духа, вторую — за именинника Константина Осиповича. Когда разлили по третьей, встал Осип Щербатый с чаркой в руке.

— Дорогие гости, хочу выпить за вас, кто не убоялся воровского воеводы и пришел ко мне в сей трудный, смутный час нашего города! Много храбрых на полатях лежучи, а вы не убоялись! Пью за вас!..

— Эх, чарочка-каток, покатися мне в роток, — залпом выпил чарку, запрокинув голову, Немир Попов.

— Осип Иванович, ты настоящий князь Рюрикович, государем поставленный воевода, — подобострастно сказал поп Сидор, — я завсегда с тобой останусь, а со смутьяном Илюшкой ходить не буду! Откуда он взялся, сей воровской воевода?

— У Илейки отец отопком щи хлебал, а сын в воеводы попал! — усмехнулся Щербатый. — Ничего-о! Сегодня в чести, а завтра свиней пасти! Кушайте, кушайте, гости дорогие!.. Хоть провиант у меня на исходе, все, что осталось, на стол подал. Вам стол, а Илейке будет столб!..

— Да-а, до Бога высоко, до царя далеко, а до тебя, Осип Иванович, было близко, — многозначительно сказал поп Борис. — Ты город держал в кулаке. Нас, русских, надо держать в узде! Волю дай, так тут и смута! Вот что укажет государь на градское челобитье? Какие слова ему надует в уши Федька Пущин? А государь-то молодёхонек:…

— Федьке к государю еще попасть надо! — сказал Щербатый. — Бояре Борис Иванович Морозов да Алексей Никитич Трубецкой поначалу челобитные принимают… А я об измене государю отпишу… Правду мою Илейкины заставы и караулы не удержат!

— Верно, верно, государь рассудит!.. Смута нам не нужна!.. — закивал поп Сидор.

— А тут измена великая готовится! — многозначительно поднял палец Щербатый. — Черницын Кузьма сам слышал от Гришки Подреза, как он мужиков подбивал на Оби Дон завести… Илейка потому с Гришкой и стакался!..

— Господи, спаси и сохрани! — перекрестился поп Борис. — От такой измены, коли служилые уйдут, калмыки город разорить могут!..

— О том и говорю: измена великая!..

Гости стали расходиться задолго до сумерек. Первыми встали из-за стола и, поблагодарив хозяина за угощение, ушли Немир Попов и Степан Моклоков.

Однако минут через пять Немир вбежал возбужденный без шапки и закричал:

— Караульные хватают, бьют! Говорят, воеводой велено!.. Вместе надо выходить!.. Нас больше!..

Скоро гости столпились перед цепью караульных казаков.

— Пошто не пускаете? — крикнул Кирилл Попов. — Илья Микитич, нам дозволил быть на праздничном пиру!..

— Нам он не говорил! — ответил Юрий Едловский. — А миром велено воеводе за винную чарку не продаваться, а вы продались.!

— Уйди с дороги! — оттолкнул Едловского Немир Попов. — Мы к Бунакову пойдем!

— Никуда вы не пойдете! — размахнулся Едловский и ударил Немира кулаком в ухо. Остальные караульные набросились на гостей. Вышла драка, будто стенку на стенку. Однако вино храбрости добавляет, а силы отнимает. Караульные стали одолевать. Гости побитые вырывались и разбегались в разные стороны. Сбежав с горы к Ушайке, сошлись у моста подьячий Кирилл Попов с братом Немиром, подьячие Кинозеров и Василий Бубенной да поп Борис.

— Вот, бл…дины дети, что творят! — облизнул разбитые губы Кирилл. — Во всём Илейка, двуличная тварь, виноват! Рожу ему самому разбить! Пойдемте к нему во двор спросим, где у него совесть!

— Пойдем, набьем рожу! — согласился Кинозеров.

— А совесть у него искать, что у змеи ноги! — сказал Василий.

Все пятеро решительно направились ко двору Бунакова.

Проходя мимо тюрьмы, Кирилл громко закричал:

— Лучших людей за тын упрятали, хотят уморить!

Неожиданно повернул к воротам, подошел к двум караульным казакам, Филиппу Петлину и Бурундуку Кожевникову, и потребовал:

— Давайте ключи, отпирайте ворота!

— Они у начального Мишки Яроцкого, — ответил опешивший Петлин.

— Отпирайте, отпирайте! — поддержали Кирилла Кинозеров и Немир.

— Осади! Сказано, кто здесь начальный! — оттолкнул Кирилла Кожевников.

На шум уже спешил Михаил Яроцкий с десятком караульных казаков.

— Какие вам ключи! — грозно закричал он. — Тут изменники сидят по государеву делу! Подите прочь, пьяные рожи! Не то и вас за тын покидаю!

Коли воевода велит кого выпустить, тогда поглядим!

— Ладно, мы к нему идем!.. — ретировался Кирилл.

Когда пришли ко двору Бунакова, наметились уже сумерки.

Застучали в запертые ворота и калитку.

— Кто там? Чего надо? — раздался голос денщика Семена Тарского.

— Зови хозяина, с ним говорить будем! — крикнул подьячий Кирилл Попов.

Не сразу к воротам подошел Илья Бунаков. Спросил, по какому делу пришли поздние гости.

— Илья, ты непотребное дело творишь!.. Открывай ворота, погляди, как твое дозволение к воеводе на праздничную чашу сходить исполнено… Одежу нам порвали, рожи окровянили!.. Открывай, полюбуйся! — кричал Кирилл.

— Не надо было ходить!.. Не я то решал, круг решал…

— Коли ничего не решаешь, слезай с насеста!.. Пусть истинный воевода правит! — подал голос Немир. — Мы тя избрали, мы и уберем!

— Трезвыми приходите завтра в съезжую, тогда поговорим!..

— Открывай, не то ворота сломаем, — крикнул Немир, схватил конец лежавшего у заплота бревнышка. — Помогайте, мужики!

Бревнышко подхватили Кинозеров с Кириллом и ударили, как тараном, в ворота.

— Семен, беги задами к Воскресенской церкви и бей в сполошный колокол, не то эти придурки ворота сломают! — вполголоса приказал Бунаков.

Воскресенская церковь в полверсте от двора Бунакова, и скоро над городом раздался тревожный гул набата. Со всех сторон к церкви прибежали и прискакали на конях казаки. Семен крикнул с паперти:

— Илью Микитича изменники, ходившие на винную чашу к Осипу, хотят убить, в двор его ломятся!

Толпа ринулась ко двору Бунакова.

Недолго сопротивлялись незваные гости. Всех пятерых повалили на землю и били «влежачь», пинали ногами. Пока вышедший Бунаков не приказал посадить их в съезжую и заковать.

— Завтра им будет наказание пред всем миром…

Когда скованных арестантов стали заводить в сени, где уже сидели ожидавшие наказания Лучка Пичугин и Петр Терентьев, поп Борис запротестовал:

— Тут сесть негде, я по болезни стоять не могу!..

Сени в доме хозяина, Девятки Халдея, и правда, были малые.

— Не хочешь в сенях, посидишь в погребе! Хмель от князя там скорее выйдет, — ухмыльнулся Семен Тарский. — Девятко, отведи его…

Наутро всех арестантов, кроме попа Бориса, отвели для пытки к опечатанной съезжей избе, во дворе которой стояли дыба и «козёл». Возле дыбы готовили веревки для виски холопы дьяка Патрикеева, Артамонов и Черкас, которых дьяк прислал в помощь палачу Степану Паламошному.

У «козла» стояли Немир Попов, Василий Бубенной с Кинозеровым, Кирилл Попов сидел на бревне, обхватив руками грудь. У дыбы со связанными за спиной руками — Пичугин и Терентьев.

Бунаков подошел к подьячему Кириллу Попову и с издевкой, налегая на «вич», спросил:

— О чем ты, Кирилл Якимович, с князем советовался, какие думы думал против меня и служилого мира? Князь вам советовал идти ко мне на двор и убить меня?

— К князю ходили на праздничную чашу… — Кирилл хотел добавить «по твоему дозволению», но передумал и продолжил:

— Против тебя и мира дум не думывали, а к тебе на двор пришли спросить, за что нас караульные били…

Поморщившись, взмолился:

— Илья Микитич, ради бога, избавь от пыток…. У двора твоего мне ребра переломали, вдохнуть не могу….

— Ладно, ступай домой да подумай, как против мирского приговора идти!..

По его приказанию Кинозерова и Бубенного попотчевали батогами, а Немира Попова кнутом на «козле», приговаривая: «Не ходите боле к князю!.. Не ходите!..»

Затем взялись за Пичугина и Терентьева.

Артамонов и Черкас перекинули через перекладину дыбы веревку, в хомут на одном конце веревки продели связанные за спиной руки Лучки Пичугина. Меж связанных ног Паламошный положил конец бревна. Артамонов и Черкас потянули веревку, и Пичугин повис на заломленных за спиной руках. Боль окольцевала грудь. Перехватило дыхание. А Паламошный тут же устроил первую встряску: встал на конец бревна и подпрыгнул. Встряска исторгла вопль из груди Пичугина. Паламошный убрал бревно, накинул на ноги веревочную петлю и потянул к столбу напротив дыбы. Артамонов с Черкасом приспустили конец веревки со своей стороны, и Пичугин повис, будто поплыл в воздухе. Палач отошел на несколько шагов взмахнул кнутом, и хвост кнута опустился на голую спину Пичугина.