Люди государевы - Брычков Павел Алексеевич - Страница 34

— Немедля всех троих жалобщиков-изменников арестовать и доставить к старой съезжей избе для расспросу! — приказал Бунаков. — Я скоро туда прибуду!

Через час он подъехал верхом к съезжей, сошел с коня, отдал повод денщику Мешкову, который привязал его к крыльцу, поскольку бревно коновязи обнимали связанными руками Лучка Пичугин и Петр Терентьев. Вокруг них — толпа служилых. К тем, кои приходили с челобитной, добавилось еще с полсотни человек. Тут и рядовые казаки, и десятники, и пятидесятники, и сыны боярские и казачий голова Зиновий Литосов.

Бунаков подошел к арестованным.

— А где третий двоеручник Путимцев? — обратился он к Ергольскому.

— На рыбную ловлю ушел вниз по Томи…

— Отчего ты, Лучка, смуту сеешь? К градской челобитной на князя Осипа руки прикладывал со всеми вместе, а ныне с горододелом, — кивнул Бунаков на Терентьева, — явку подали, что то делали в неволю, насильством… Кому сию явку подали?

— Никакую явку я не писывал и никому не подавал! — мрачно сказал Путимцев.

— Братцы казаки, поучите его, что не след против мира идти! — приказал Бунаков.

Игнат Петлин и Остафий Ляпа схватили батоги и стали охаживать Лучку, чередуя удары. Через полсотни ударов Пичугин процедил сквозь зубы:

— Писали мы явки и подали подлинные на хранение в Благовещенской церкви старосте Василию Балахнину… Черновая явка по взятке дьяка Бориса лежит у меня в доме…

— А ты всё не унимаешься! — схватил Бунаков за бороду Терентьева. — Градскую челобитную воровской называл, а ныне от приложения рук своих отказываешься! Видать, мало тебя поучили!..

Бунаков дал знак, и на Терентьева посыпались удары. Он взмолился:

— Илья Микитич, братцы, каюсь: явки писал от опасения гнева государева:… Не бейте, я еще после апрельского битья не обыгался, пощадите!

— Копия с явки есть ли? — допытывался Бунаков.

— Не бейте, братцы! Черновая явка у меня в доме лежит да одна копия у Лучки была…

Пичугин зло зыркнул на Терентьева и заиграл желваками.

— Где копия с явки? — спросил Бунаков Пичугина.

— Не было у меня… Попутал Петруша…

— Под кнут захотел! — взвился Бунаков. — Говори, где копия!

После десятка ударов Пичугин прохрипел:

— Копию снес воеводе Осипу Ивановичу!..

Бунаков рассвирепел, ударил Лучку кулаком по лицу:

— К одиначной записи, бл…дина, руку прикладывал, чтоб с Осипом не якшаться! Для чего отдал явку?

— Дабы он государю отправил:… Дабы от государя опалы не было…

— Ох, падла ты двоеручная! Сейчас пойдешь и заберешь у Осипа свою явку! А коли не заберешь, мы те такую опалу устроим, небо в овчинку покажется!.. Василий, — обратился он к Ергольскому, — отведи его за караулом к князю!..

Да передай князю, что дозволяется ему завтра, на Троицын день, быть на обедне за караулом же…

Щербатый вышел на высокое крыльцо в темно-зеленой однорядке из «аглинского» сукна с серебряными пуговицами. Окинув надменным взглядом стоявших внизу Ергольского и Пичугина с караульными, недовольно спросил:

— Чего приперлись?

— Здравствовать тебе, Осип Иванович, — примиряющим тоном приветствовал его Ергольский. — Передаю от Ильи Микитича и от всего мира, что дозволено тебе быть завтра на обедне в Троицкой церкви…. Однако под присмотром караульных казаков…

— Мне ваше дозволение не надобно!.. Попробовали бы не допустить, перед Богом и государем за то ответили бы!..

— Тут еще одно дело, Осип Иванович! Вот Лучка о том скажет.

Ергольский подтолкнул Пичугина в бок.

— Осип Иванович, возверни мою явку, сделай милость!.. Передумали мы с Петрушей…

— Пошто это вдруг передумали? — с ехидцей в голосе спросил Щербатый.

Пичугин замялся и потупил взор.

За него ответил Ергольский:

— Явка сия писана ложно, насильством никто никому к челобитьям руки прикладывать не веливал!..

— Бредни кому другому рассказывай! Я вижу по разбитой роже, пошто передумали!.. Нет у меня никакой явки!

— Осип Иванович, смилуйся, отдай им явку!.. — взмолился Пичугин. — Пострадаю я из-за бумаги сей!..

— Я тоже страдаю, — ухмыльнулся Щербатый. — Милости проси у воровского воеводы да у его советников!.. Пошли вон!

Щербатый развернулся и вошел в дом.

Глава 2

Благодатным выдался день на Троицу, в 21-й день мая. С утра был недолгий дождь, обещая добрый урожай к осени, а после обедни в Троицкой соборной церкви прихожане в праздничных одеждах не спешили расходиться, держа в руках освященные березовые ветки и пучки слезной травы, радовались ласковому солнцу, уже подсушившему замшелые купола и кровлю собора.

Когда на паперть вышел князь Осип в окружении караульных, к ним подошел подьячий Кирилл Якимов сын Попов и с почтеньем сказал:

— С великим праздником тебя, Осип Иванович, а сына твоего Константина Осиповича с великим праздником и Днем ангела!..

— Благодарствую, благодарствую! — довольный вниманием протянул Щербатый, надевая шапку и сводя полы червчатой ферязи.

Следом к опальному воеводе подошли с поздравлениями подьячие Иван Кинозеров, Василий Бубенной и казак Немир Попов, брат Кирилла. Глядя на них, подтянулись еще десятка два служилых.

Широко улыбаясь, нарочито громко Щербатый провозгласил:

— Спасибо, люди, что вы добры ко мне! Приглашаю всех, кто похочет, в мой дом на праздничный стол, как то прежде бывало! Вина и стряпни довольно! Отметим Духов день, также именины сына моего Константина, хоть и не будет его самого!..

— Мы бы с превеликим удовольствием, Осип Иванович, токмо градским кругом строго не велено ходить к тебе на винную чарку! — сказал Кирилл Попов.

Щербатый нахмурился, погладил русую, еще не тронутую сединой бороду и посоветовал:

— А вы у Илейки Бунакова дозволения спросите! Хотя он и воровской воевода и за то перед государем ответит, однако не бусурманин, Троицу, поди, почитает!

— Сходим к нему, сходим, Осип Иванович! Коли дозволит, тебя известим, сколь гостей придет, дабы провиант тебе попусту не переводить…

К Бунакову пришли подьячие Попов и Кинозеров.

— Значит, у изменного воеводы пировать хотите? — сердито спросил Бунаков. — Или не ведаете, что всем миром то запрещено!

При одном упоминании о Щербатом у него душа закипела. Вчера был зол за то, что князь не отдал явку Пичугина, и решил как следует поучить горододела и плотника на виске.

— Ведаем, конечно… Потому к тебе, Илья Микитич, и пришли дозволения испросить, ноне ты главная власть… — сказал Кинозеров.

Бунаков задумался. Как назло, захворал дьяк Патрикеев. Придется решать одному.

— Ладно, ступайте! Много ли желает пойти к князю?..

— Покуда не ведаем… Много не будет… Благодарствуем, Илья Микитич, за дозволение!

Подьячие ушли. Бунаков кликнул денщика Семена Тарского.

— Кто сегодня начальный караула у Осипова двора?

— Юрий Едловский.

— Скачи к нему и скажи, чтоб гостей к Оське на винопитие впустил, а как станут выходить, поучил мир уважать!

— Ловко придумал, Илья Микитич! Узнаем, кто с гнильцой и с миром не тянет!.. — ухмыльнулся Семен.

Гостей набралось около трех десятков, из тех, кто не держал на Щербатого зла или даже сочувствовал ему: Немир Попов с братом Кириллом, подьячий таможенной избы Василий Бубенной, казак Антон Паламошный. Засвидетельствовал почтение целовальник винного погреба сын боярский Степан Моклоков, пришли поп Борис и духовник Щербатого поп Сидор, десятильник Коряков… Были также иногородние: тобольский подьячий Петр Ерохин, кузнецкий подьячий Дмитрий Семенов…

Расселись по лавкам вдоль длинного стола, на котором аппетитно манили разные яства: пироги с рыбой и мясом, поджаристые гуси, горки обязательно выставляемых на Троицу куриных яиц и перепелиных тож, фаршированные щуки, стерляжья ушица, из сладостей клюква в меду, морсы ягодные… И три ендовы, полные зелена вина.