Монсеньер Гастон Феб - Дюма Александр - Страница 10

Король принял их в большом дворцовом саду, окруженном со всех сторон высокими стенами; когда они вошли, он уселся на возвышении и приготовился слушать ответ своих городов. Ответ был у всех один: нотабли в один голос сказали, что невозможно назначать новый налог, когда прежний еще не взыскан целиком, потому что в королевстве не хватает средств. Король заставил повторить этот ответ, словно плохо расслышал его, а когда они кончили объяснять, сказал: «Плохо вы советовались, подумайте еще» — и вышел, заперев их в саду, куда им днем принесли хлеба и воды, причем столько, чтобы не умереть от голода и жажды. Там они просидели три дня, не имея никакого укрытия от солнца, и каждое утро он спрашивал их, нашли ли они решение, а они отвечали, что нет, и тогда он брал одного из них — первого, кто попадался под руку, — и тому отрубали голову.

На третий день, вечером, король угощал ужином красивую и любезную ему девицу в одном крыле дворца, и, когда он выходил из ее комнаты, направляясь к себе, его прохватило холодом в большом коридоре, так что до своей комнаты он добрался совсем продрогнув и повелел одному из слуг: «Нагрейте мне постель, потому что я дрожу от холода и хочу лечь и согреться». Слуга выполнил приказание, но, хотя он нагрел постель медной грелкой, этого было недостаточно: королю становилось все холоднее, он стучал зубами, и ему казалось, что мозг его костей замерз и обратился в лед. Тут он вспомнил про средство — о нем ему рассказывал знакомый врач: дать зашить себя в одеяло, смоченное спиртом. Он завернулся в одеяло, которое хорошенько пропитали крепким напитком, а затем один из пажей стал зашивать одеяло. Средство подействовало: королю стало гораздо лучше. А в это время паж, закончив шитье, хотел оборвать нитку, но она была очень крепкой и никак не поддавалась; тогда он поднес свечу, чтобы пережечь ее. Нитка тоже была пропитана спиртом и сразу вспыхнула, тут же загорелось и одеяло. В одно мгновение король Наваррский был охвачен пламенем, а так как и руки его, и ноги были стянуты словно саваном, он не мог ни освободиться, ни погасить огонь. Итак, он сгорел, испуская крики, и в ту же ночь преставился, провожаемый проклятиями.

— Да, — сказал сир де Корасс, — горькую историю ты рассказал мне.

— Это все правда, — отвечал Ортон.

— Надо мне завтра написать об этом графу де Фуа.

— А мне не хочешь ли ты что-нибудь еще сказать?

— Хочу.

— Что же?

— Я хочу спросить тебя, как это ты перемещаешься с такой скоростью.

— Правда, — отвечал Ортон, — я мчусь быстрее ветра.

— Значит, у тебя есть крылья?

— Нет.

— Так каким же образом ты летаешь?

— Больше тебе не о чем спросить?

— Послушай, Ортон, я бы хотел увидеть тебя, чтобы хоть немного представить себе, каков ты есть.

Тут жена сира де Корасса задрожала еще больше, чем обычно, и, не совладав со страхом, ущипнула мужа, а он обернулся и приказал ей тоном, не допускающим возражений:

— Лежите смирно, милая дама, потому что я тут хозяин и все будет так, как я хочу.

Дама покорилась и больше мужа не трогала, только слышно было, как стучат ее зубы от обуявшего ее ужаса.

— Ты меня слышал? — спросил рыцарь Ортона, видя, что тот не отвечает на его требование.

— Да, конечно, — отвечал дух, — но зачем тебе видеть меня? Довольно того, что ты меня слышишь, когда я приношу тебе важные и правдивые известия.

— Черт побери, — воскликнул сир Реймон, — я все-таки очень хочу увидеть тебя!

— Это бесполезно, — отвечал дух. — Лучше отпусти меня, и я улечу.

— Нет, — настаивал рыцарь. — Я очень люблю тебя, Ортон, но стану еще больше любить, как мне кажется, если увижу тебя.

— Что ж, если ты так хочешь этого, то первое, что ты увидишь завтра утром, когда встанешь с постели, буду я.

— Вот и хорошо, — сказал рыцарь.

— А теперь ты меня отпускаешь?

— Отпускаю.

И рыцарь повернулся к жене, не перестававшей дрожать, успокоил ее и сам уснул.

На следующее утро сир де Корасс рано проснулся и начал вставать, но жена его так и не уснула ночью, а потому сказала, что ей нездоровится и что она весь день пролежит в постели. Рыцарь, как ни настаивал, не мог убедить ее встать — так она боялась увидеть Ортона. Сам же сир Реймон, ожидавший исполнения своего желания, уселся на кровати и стал смотреть по сторонам, но ничего не заметил. Тогда он подошел к окну и раскрыл его, надеясь, что при дневном свете ему больше повезет, но все-таки не увидел ничего такого, что позволило бы ему сказать: «Ах, вот Ортон». Тогда, решив, что вестник обманул его, он оделся и отправился по своим делам. Жена его тоже не слышала никакого шума и не видела ничего необычного, а потому решилась наконец встать, и день весь прошел спокойно. Когда наступил вечер, рыцарь и его супруга улеглись спать, а в полночь сир де Корасс почувствовал, что его подушку тянут из-под головы.

— Это кто?

— Я.

— Кто ты?

— Ортон.

— Ну, Ортон, дай мне спать спокойно; я тебе больше не верю, ты обманщик.

— Почему ты так говоришь? — спросил дух.

— Потому что ты должен был показаться мне и не сделал этого, хотя и обещал.

— Так я же выполнил обещание.

— Неправда.

— Я не солгал, разве ты ничего не видел, когда сел на кровати?

— Где?

— На полу твоей комнаты.

— Да, — сказал рыцарь, подумав с минутку. — Правда, когда я сел на кровати, думая о тебе, я увидел на полу две длинные соломинки, крутившиеся и дергавшиеся, словно лапки паука-сенокосца, оторванные от тела.

— Это был я, — сказал Ортон.

— На самом деле? — поразился сир де Корасс.

— Да, мне захотелось воплотиться в таком образе.

— Хорошо, тогда завтра воплотись в другом, ведь мне так хочется узнать тебя, а значит, надо тебя увидеть.

— Ты можешь потерять меня, если будешь так упорствовать, — сказал дух.

— Почему же? — отвечал рыцарь. — Я ведь хочу увидеть тебя только один раз и больше просить не стану.

— Обещаешь?

— Клянусь.

— Так вот, первое, что ты увидишь, когда встанешь и выйдешь в коридор, буду я.

— Договорились, — отозвался рыцарь.

— А теперь ты позволяешь мне уйти?

— Да, и от всей души, я хочу спать.

На следующий день сир де Корасс проснулся в третьем часу, быстро оделся и открыл дверь в коридор, но ничего не увидел, кроме ласточки, пролетевшей через разбитое стекло к своему гнезду, прилепившемуся у одного из окон. Увидев сира де Корасса, птица стала кружить над ним. Он же терпеть не мог ласточек, потому что они будили его на рассвете своим щебетанием, и хотел ударить ее хлыстом, который был в его руке, но задел только кончик ее крыла. Птица издала жалобный крик и улетела через то же разбитое стекло. Сир де Корасс несколько раз прошелся по коридору, с одного конца до другого, оглядывая пол, и стены, и потолок, но не увидал ничего, что можно было счесть его вестником. Он очень рассердился и решил хорошенько выбранить Ортона следующей ночью.

И вот в обычный час рыцарь почувствовал, что из-под его головы тянут подушку, и, уже не спрашивая, кто это (он глаз не сомкнул, так был сердит), сразу накинулся с упреками на вестника:

— Так ты пришел, лгун и обманщик…

— Кому ты это говоришь? — спросил Ортон.

— Тебе, скверный дух, дающий обещания и не выполняющий их.

— Ты не прав, я выполнил то, что обещал.

— Разве ты не обещал мне, что я тебя увижу, выйдя в коридор?

— Да, так ведь ты меня видел.

— Ничего я не видел, кроме противной ласточки, чье гнездо я велю разрушить и выбросить подальше.

— Так я и был той ласточкой.

— Ба, не может того быть!

— Еще как может, ведь ты ударил меня хлыстом по крылу и у меня рука совсем онемела.

— Правда, — сказал рыцарь. — Прости меня, пожалуйста, мой бедный Ортон, я ведь не хотел сделать тебе больно.

— Я не держу зла на тебя, — отвечал дух.

— Хорошо, если так; тогда укажи мне, как мне увидеть тебя завтра.

— Ты все-таки настаиваешь? — прозвучал печальный вопрос.