Королева Марго - Дюма Александр - Страница 56

– Ваше величество, вы могли бы спросить об этом самого себя, – спокойно произнес Рене. – Не было ли в жизни вашего величества какого-нибудь события, столь мрачного, что оно могло бы подвергнуть испытанию ваше чувство милосердия, и столь прискорбного, что могло бы послужить пробным камнем для вашего великодушия?

Слова эти были сказаны таким тоном, что даже Шарлотта вздрогнула; в них заключался столь прямой, столь ясный намек, что баронесса отвернулась, дабы скрыть краску смущения и дабы не встретиться взглядом с Генрихом.

Генрих сделал над собой огромное усилие; грозные складки, появившиеся у него на лбу, когда говорил флорентиец, разгладились, и благородная сыновняя скорбь уступила место раздумью.

– Мрачного события… в моей жизни?.. – переспросил он. – Нет, Рене, не было; из времен юности я помню только свое сумасбродство и беспечность, а кроме того, более или менее острые нужды, которые возникают из потребностей нашей природы или являются испытанием, ниспосланным нам Богом.

Рене тоже сдерживал себя и внимательно смотрел то на Генриха, то на Шарлотту, как будто желая вывести из равновесия первого и удержать вторую, так как Шарлотта, чтобы скрыть свое смущение, вызванное этим разговором, повернулась лицом к зеркалу и протянула руку к коробочке с опиатом.

– Скажите, государь, если бы вы были братом принца Порсиана или сыном принца Конде и кто-нибудь отравил бы вашего брата или убил вашего отца…

Шарлотта чуть слышно вскрикнула и поднесла опиат к губам. Рене видел это, но на этот раз ни словом, ни жестом не остановил ее, а только крикнул:

– Государь, молю вас, ответьте ради Бога: что сделали бы вы, если бы вы были на их месте?

Генрих собрался с духом, дрожащей рукой вытер лоб, на котором выступили капли холодного пота, встал во весь рост и в полной тишине, когда Шарлотта и Рене затаили дыхание, ответил:

– Если бы я был на их месте и если бы я был уверен, что буду царствовать, то есть представлять собой Бога на земле, я сделал бы то же, что сделал Бог, – простил бы.

– Сударыня! – вырывая опиат у г-жи де Сов, воскликнул Рене. – Отдайте мне коробочку! Я вижу, мой приказчик принес ее вам по ошибке; завтра я пришлю вам другую.

Глава 5

Новообращенный

На другой день была назначена охота с гончими в Сен-Жерменском лесу.

Генрих приказал, чтобы к восьми часам утра была готова – то есть оседлана и взнуздана – беарнская лошадка, которую он собирался подарить г-же де Сов, но на которой предварительно хотел проехаться сам. Без четверти восемь лошадь стояла во дворе. Ровно в восемь Генрих спустился вниз по лестнице.

Лошадка была маленькая, но сильная и горячая; она била землю копытом и потряхивала гривой. Ночь была холодная, землю покрывал тонкий ледок.

Генрих хотел было пройти по двору, к конюшням, где его ждал конюх с лошадью, но, когда он проходил мимо часового-швейцарца, стоявшего у дверей, солдат сделал ему на караул и сказал:

– Да хранит Господь его величество короля Наваррского!

Услышав такое пожелание, а главное – голос, который произнес эти слова, Беарнец вздрогнул.

Он повернулся к солдату и сделал шаг назад.

– Де Муи! – прошептал он.

– Да, государь, де Муи.

– Зачем вы здесь?

– Ищу вас.

– Что вам надо?

– Мне надо поговорить с вами, ваше величество.

– Несчастный, – подойдя к нему, сказал Генрих, – разве ты не знаешь, что рискуешь головой?

– Знаю.

– И что же?

– И все же я здесь.

Генрих слегка побледнел: он понял, что опасность, которой подвергался пылкий молодой человек, грозила и ему. Он с беспокойством посмотрел по сторонам и снова отступил, но не так быстро, как в первый раз.

В одном из окон Генрих заметил герцога Алансонского.

Он сразу повел себя иначе: взял из рук де Муи, стоявшего, как мы сказали, на часах, мушкет и сделал вид, что хочет осмотреть его.

– Де Муи! – сказал он. – Уж конечно, весьма важная причина заставила вас броситься в пасть волку?

– Да, государь. Я вас подстерегаю уже целую неделю. Только вчера мне удалось узнать, что вы, ваше величество, будете сегодня утром пробовать лошадь, и я встал у дверей Лувра.

– Но откуда у вас этот костюм?

– Командир роты – протестант и мой друг.

– Вот вам ваш мушкет, несите караул по-прежнему. За нами следят. На обратном пути я постараюсь сказать вам два слова, но если я сам не заговорю, не останавливайте меня. Прощайте!

Де Муи принялся расхаживать взад и вперед, а Генрих подошел к лошади.

– Что это за милая скотинка? – спросил из окна герцог Алансонский.

– Это лошадка, которую я должен попробовать сегодня утром, – ответил Генрих.

– Но она совсем не для мужчины.

– Она и предназначена для одной красивой дамы.

– Берегитесь, Генрих! Вы окажетесь предателем, потому что эту даму мы увидим на охоте, и если я не знаю, чей вы рыцарь, то хотя бы узнаю, чей вы шталмейстер.

– О нет! Даю слово, что не узнаете, – с притворным добродушием возразил Генрих, – эта дама сегодня не выйдет из дому: ей очень нездоровится.

– Ах, ах! Бедная госпожа де Сов! – со смехом сказал герцог Алансонский.

– Франсуа! Франсуа! Это вы предатель.

– А что такое с красавицей Шарлоттой? – спросил герцог Алансонский.

– Право, хорошенько не знаю, – отвечал Генрих, пуская лошадь коротким галопом и заставляя ее скакать по кругу. – Дариола сказала мне, что у нее болит голова, какая-то вялость, словом, общая слабость.

– Вам это не помешает ехать с нами? – спросил герцог.

– Мне? Почему помешает? – возразил Генрих. – Ведь вы знаете, что я безумно люблю охоту с гончими и ничто не заставит меня пропустить ее.

– Однако как раз эту вы пропустите, Генрих, – сказал герцог Алансонский, обернувшись и поговорив с кем-то, кто разговаривал с герцогом, оставаясь в глубине комнаты и был невидим Генриху, – его величество король сию минуту известил меня, что охоты не будет.

– Вот так-так! – произнес Генрих с видом глубокого разочарования. – А почему?

– Кажется, пришли очень важные письма от герцога Неверского. Король совещается с королевой-матерью и моим братом, герцогом Анжуйским.

«Ах, вот оно что! – подумал Генрих. – А не получены ли известия из Польши?».

– В таком случае незачем мне рисковать на этой гололедице. До свидания, брат мой! – ответил он герцогу.

С этими словами Генрих остановил лошадь подле де Муи.

– Друг мой, – заговорил он, – попроси кого-нибудь из твоих товарищей сменить тебя на карауле, а сам помоги конюху расседлать лошадь, положи седло себе на голову и отнеси его к золотых дел мастеру в королевскую шорную мастерскую: он должен закончить шитье, которое не успел закончить к сегодняшней охоте. А потом зайдешь ко мне с ответом.

Де Муи поспешил исполнить приказание, так как герцога Алансонского уже не было в окне: видимо, он что-то заподозрил.

И в самом деле: едва де Муи успел выйти за калитку, как у дверей появился герцог Алансонский. На месте де Муи стоял настоящий швейцарец.

Герцог Алансонский очень внимательно осмотрел нового караульного и, повернувшись к Генриху, спросила:

– Брат мой, ведь вы не с ним только что разговаривали?

– Это был парень из моего штата, которого я устроил на службу в отряд швейцарцев; сейчас я дал ему одно поручение, и он пошел его исполнить.

– А-а! – произнес герцог, как будто удовлетворившись этим ответом. – А как поживает Маргарита?

– Я сейчас иду к ней и спрошу ее.

– А разве со вчерашнего дня вы с ней не виделись?

– Нет. Вчера я пришел к ней часов в одиннадцать вечера, но Жийона сказала мне, что Маргарита устала и уже спит.

– Вы ее не застанете, она куда-то ушла.

– Очень может быть, – ответил Генрих, – она собиралась в Благовещенский монастырь.

– Разговор не мог продолжаться: Генрих, видимо, решил только отвечать.

Зять и шурин расстались: герцог Алансонский отправился, по его словам, узнавать новости, король Наваррский прошел к себе.