Век Екатерины - Казовский Михаил Григорьевич - Страница 68

Ждали зиму, чтоб кататься на санках и играть в снежки. Но зима только наступила, как приехал гувернер Ромм.

Строгановы-родители познакомились с ним в Париже: он служил гувернером у сына Головкина, русского посланника. Удивлял собеседников ученостью, интересными суждениями по любым вопросам, педантичностью и безукоризненностью манер. Настоящий педагог. Этому не страшно доверить своего отпрыска.

Строганов предложил Ромму такие деньги, если тот приедет в Россию, что француз вначале не поверил, переспросил, а потом живо согласился. Он ведь неизменно помогал матери, в одиночку поднимавшей остальных детей.

В год его появления в Петербурге Ромму исполнилось двадцать девять лет. Это был невысокого роста господин с худосочными ножками и ручками и довольно большой для его пропорций головой. Словом, походил на какое-то странное насекомое. Близорукий, он носил очки. Говорил не спеша, несколько занудно, но довольно образно. Ел немного, а к еде относился равнодушно, пил вина и того меньше. Не курил. Не играл в карты. И вообще неизвестно, чем он занимался в часы досуга — вероятно, читал античных авторов или вел дневник. Подопечные дети звали его мсье Шарль.

Он приехал с небольшим саквояжем и в демократичной шляпе с широкими полями. Плащ его был довольно тонок, совершенно не грел в ранние декабрьские морозы, и мсье Шарль предстал перед Строгановым-старшим с посиневшим от холода лицом и, наоборот, с покрасневшим носом. Протирал платком запотевшие очки.

Александр Сергеевич вышел из-за письменного стола и пожал гувернеру закоченевшие руки. Радостно сказал по-французски:

— Очень рад вас видеть, милостивый государь. Как доехали?

— Слава Богу, неплохо, только совершенно озяб.

— Да, в России зимой не жарко. Ничего, мы вам подберем меховую шапку и шубу, чтоб не простудились. А теперь для согрева надо выпить пуншу.

— С удовольствием. Я обычно не пью, но в профилактических целях позволяю себе. И еще хотел бы принять горячую ванну.

— Лучше б в баньку. Ну, да вам с непривычки может показаться в ней жарковато. Хорошо, я велю своим людям, и они приготовят вам помыться.

Ромму отвели комнату рядом с детской, чтобы гувернер был всегда недалеко от ребенка. Отдохнув, приведя себя в порядок, он как будто бы приосанился, превратился из продрогшего цуцика в знающего себе цену мужчину. И пошел с Александром Сергеевичем на знакомство с Попо.

Мальчик, на удивление, принял его радушно, улыбался и тараторил:

— Я так ждал, мсье Шарль, вашего приезда! Франция — лучшая страна в мире, и мне нравятся все французы. Вы меня научите уму-разуму. Я хочу сделаться военным, а в военном деле трудно обойтись без глубоких знаний.

Ромм приветливо кивал, отвечал ему одобрительно:

— Да, мсье Поль, нам предстоят серьезные занятия. Математика, естествознание, география, история. Мы живем в восемнадцатом веке — времени эрудитов и ученых. Без солидных штудий современный человек как без рук.

— Я готов приступить немедля!

— Нет, сегодня уже поздно, время к ужину. Завтра и начнем.

Только Воронихин встретил Ромма несколько настороженно. Как художник, физиономист он увидел в лице наставника нечто неприятное. Эти тонкие упрямые губы, глубоко посаженные глаза… Вроде мил, умен, уступчив, но внутри пружина. Распрямится — ударит. Гувернер непрост. И несет в себе какую-то тайну.

— Мне сказали, мсье Андре, будто вы ведете с Полем уроки русского языка? — обратился к нему гувернер по-французски.

Тот пожал плечами смущенно:

— О, назвать сие уроками мудрено. Просто мы болтаем по-русски на разные темы, а его светлость на практике овладевают навыками устной речи.

— Что ж, вполне доходчивая метода. По-научному называется «погружение в языковую среду». Если не возражаете, я бы тоже в ваших беседах участвовал. Судя по всему, мне предстоит провести в России не один год. Я хотел бы понимать разговор на улице и читать несложные тексты.

Крепостной слегка поклонился, приложив руку к сердцу:

— Сделайте одолжение, мсье Ромм. Вы окажете мне честь.

Шарль улыбнулся:

— Ну а я стану поправлять ваш французский. И готов оказать любую другую посильную помощь — например, в математике, ибо основная моя специализация в науках — математика. А для вас она как для начинающего архитектора во главе угла.

— Безусловно, сударь. Был бы вам признателен.

Гувернер выставил ладонь:

— Чрезвычайно рад нашему знакомству.

Воронихин с чувством пожал протянутую руку:

— Искренние уверения в моем почтении…

А потом подумал: «Нет, он вроде ничего, этот таракашка. Знает про меня, что я холоп, а ведет себя, вроде мы на равных. Это подкупает».

Весь декабрь оказался наполненным новыми впечатлениями друг о друге. А когда сильно приморозило, навалило снегу, начались у них новые потехи: лепка снежных баб и катание на коньках. Воронихин, рисуя в свой альбом всех обитателей дворца, не замедлил изобразить и француза. Не хотел шаржировать, но карикатура вышла сама собой — нос крючком, круглые очечки, ручки-ножки, как палочки. Увидав, Попо рассмеялся:

— Ой, как верно схвачено! Вот умора!

Живописец слегка сконфузился:

— Только не говори ему самому, а не то обидится. Я же не со зла. Твой наставник — милый господин и большая умница.

— Буду нем как рыба. Просто он по жизни смешной.

Тут и Рождество подоспело. В Зимнем устраивали традиционную елку для детей вельмож. И Екатерина II пригласила, само собой, Строганова с Попо. Сразу начались приятные хлопоты: в чем идти? Ведь просили всех явиться в карнавальных костюмах. Мальчик придумал вырядиться плюшевым медвежонком, а его родитель — звездочетом, в балахоне с небесными светилами и остроконечной шляпе-колпаке. Воронихин нарисовал эскизы, и по ним придворный портной сшил одежды. Примеряя, очень веселились.

В Зимний поехали в самой лучшей карете. И хотя погода не слишком радовала петербуржцев в тот день — липкий серый туман, слякоть под ногами, мокрый снег, — все равно на душе было празднично.

— И подарки сделают? — спрашивал Попо.

— Как же без подарков, — отвечал отец. — Это ж Рождество Христово, самый светлый праздник после Троицы.

У парадного входа во дворец выстроилась целая вереница из карет. Всех встречали люди в париках и ливреях, помогали сойти на землю со ступенек, провожали до самых дверей, кланялись. А внутри играла музыка, было жарко, тысячи ламп горели и вполне ощутимо пахло хвоей. Скинув шубы и шапки, поменяли уличные туфли на бальные (разумеется, при помощи слуг), поднялись по широкой мраморной лестнице, выстланной ковром. Приглашенных, родителей и детей, завели сначала в бальную залу, в ожидании выхода ее величества. Посреди стояла рождественская ель — вся в игрушках, свечках и гирляндах, на макушке — Вифлеемская звезда. Тут Попо срочно захотелось пo-маленькому, и отцу пришлось увести его в туалетную комнату и помочь расстегивать плюшевую шкуру медведя, а потом застегивать, но они успели.

Государыня появилась в костюме доброй феи — в золотистом плаще с капюшоном, лобном обруче в бриллиантах и с волшебной палочкой в руке. Все присутствующие склонились в поклоне. А императрица, приветливо улыбаясь, произнесла по-русски:

— Здравствуйте, господа. Рада видеть вас. Мы вчера отметили светлое Рождество Христово и сегодня можем веселиться беспечно. Каждый под своей карнавальной личиной. Я сегодня фея Берилюна, исполняющая ваши заветные желания. Вот смотрите: взмах волшебной палочки — и огни на елке зажгутся. Что, не верите? Убедитесь сами. — После пасса рукой воскликнула: — Елка, загорись!

И откуда-то снизу по ниточке побежал огонек, запаляя свечки, от ветки к ветке, и буквально через мгновение вся лесная красавица засияла сотнями разноцветных язычков пламени.

Гости, и особенно дети, ахнули, а потом забили в ладоши. Снова грянула музыка, и веселье началось в полную силу. Появился на балу и наследник — цесаревич Павел Петрович. Был он в костюме восточного шейха — розовой чалме с фиолетовым пером и большим бриллиантом, голубом плаще, фиолетовых шальварах и сафьяновых туфлях с загнутыми кверху мысками. А на кушаке висел кривой меч. Быстро подошел к Строганову с сыном.