Капитан Поль - Дюма Александр - Страница 18

— Извините, я, может быть, неясно выражаюсь, — сказала Маргарита, стараясь скрыть от человека, которому хотели вверить ее судьбу, тягостное впечатление от его слов. — Это происходит оттого, — продолжала она, — что девушке очень трудно говорить о подобных вещах.

— Напротив, — ответил Лектур, кланяясь и придавая своему лицу насмешливое выражение. — Вы выражаетесь как нельзя яснее, и, поверьте, я не дурак и понимаю все, даже если со мной говорят полунамеками.

— Как, барон, — воскликнула Маргарита, — вы понимаете, что я хочу вам сказать, и позволяете мне продолжать?! Если, спросив свое сердце, я вижу, что никогда не буду… что я не могу любить… того, кого мне предлагают в мужья…

— Так не говорите ему этого, — ответил Лектур тем же тоном.

— Почему же?

— Потому что… Как бы вам это сказать… Потому что это слишком наивно!

— Но если я делаю это признание не из глупости, а из желания не обманывать вас?.. Если б я вам сказала, что… о, как это стыдно! Но уверяю вас, стыд должна испытывать не только я, а и те, кто меня принуждает к этому объяснению. Если б я сказала вам… что я уже была влюблена… что я и теперь люблю…

— Какого-нибудь кузена, бьюсь об заклад! — сказал весело Лектур, играя со своим жабо. — Несносный народ эти кузены! Но, уверяю вас, я знаю, что значат эти привязанности. Всякая девушка в вашем возрасте долгом почитает влюбиться, но это скоро проходит.

— К несчастью, — печально и важно проговорила Маргарита, тогда как жених ее говорил шутливо и насмешливо, — к несчастью, я уже не беззаботная девушка, барон, и хотя еще молода, однако для меня время детской любви давно прошло. Если я решилась рассказать о своей любви человеку, который ищет моей руки, то вы должны понять, что это любовь глубокая, вечная, одна из тех страстей, которые оставляют неизгладимый след в сердце женщины.

— Черт возьми, да это настоящая слезливая драма! — воскликнул Лектур, начиная понимать всю важность признания Маргариты. — Скажите мне, пожалуйста, кто он? Порядочный молодой человек, который может быть принят в свете?

— О, — обрадовалась Маргарита, которой в этих словах почудилась надежда, — это прекраснейший, благороднейший человек!

— Да это само собой разумеется! Но я не о том вас спрашиваю, мне нет никакого дела до его душевных качеств. Я хотел бы знать: кто он такой, из какой фамилии, дворянин ли, — одним словом, может ли порядочная женщина принимать его без стыда для мужа?

— Отец его, который давно уже умер, был лучшим другом моего батюшки, он служил советником в реннском суде.

— Сын советника! — Лектур презрительно скривил губы и покачал головой. — По крайней мере, он хоть мальтийский кавалер?

— Он хотел идти на военную службу.

— Ну, так мы обеспечим ему полк и сделаем порядочным человеком. Это решено. Итак, все прекрасно! Однако из приличия, прошу вас… Необходимо, чтобы ваш… э-э… друг с полгода не делал нам визитов. Потом он может взять отпуск… В мирное время это дело немудреное… Какой-нибудь общий знакомый введет его к нам в дом, и дело с концом.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать этим, барон, — Маргарита смотрела на своего жениха с величайшим изумлением.

— Это, однако ж, ясно как день, — сказал тот с досадой. — У вас есть связи, и у меня они тоже есть. Это нисколько не должно мешать нашему союзу, во всех отношениях выгодному и приличному. А потом, знаете, раз мы женимся без любви, так надо сделать нашу совместную жизнь хотя бы сносной. Понимаете вы меня теперь?

— О, да!.. Теперь я понимаю! — воскликнула Маргарита, отступив на несколько шагов от барона, как будто слова оттолкнули ее. — Я согрешила, даже, если хотите, совершила преступление, но, какой бы я ни была, я не заслужила такого оскорбления!.. Ох, барон!.. Я краснею от стыда за себя, но еще больше за вас. Для света — любовь к мужу, и тайная любовь к другому… Лицо порока и личина порядочности! И мне, дочери маркизы д'Оре, предлагают такой низкий, бесчестный, гнусный договор?.. О, — продолжала она, опускаясь в кресло и закрывая лицо руками. — Видно, я самая несчастная, погибшая, презренная тварь! За что мне это, за что?!

— Эммануил! Эммануил! — закричал Лектур, отворяя дверь боковой комнаты. — Подите сюда, дорогой мой! У вашей сестры спазмы, и шутить с этим нельзя, иначе болезнь может перейти в хроническую… Мадам де Мелен от этого умерла… Вот вам мой флакончик, дайте ей его понюхать. Я пойду пока в парк, а вы, когда мадемуазель станет лучше, придите туда и скажите мне, успокоилась ли она.

Лектур как ни в чем не бывало отправился на прогулку и оставил Эммануила и Маргариту с глазу на глаз.

ГЛАВА XII

Часа в четыре колокол в замке зазвонил к обеду, и Лектур вернулся с прогулки. Хозяйничал за столом Эммануил: маркиза осталась с мужем, а Маргарита предупредила, что не сможет выйти к гостям, и заперлась в своей комнате. Гостей было немного: нотариус, родственники и свидетели, которые должны были подписать брачный договор. Обед прошел скучно. Лектур всячески старался всех рассмешить, однако было заметно, что веселость эта притворная и он хочет прикрыть ею растерянность. По временам говорливость его вдруг пропадала, как гаснет лампа, когда в ней не хватает масла, лишь под конец она снова вспыхивает еще ярче прежнего, и пламя жадно пожирает свою последнюю пищу… Часов в семь встали из-за стола и пошли в гостиную.

Трудно правдиво рассказать читателю об удивительном старом замке, в котором происходили описываемые нами события. Его просторные покои, обтянутые штофом с готическим рисунком, давно отвыкли от жизни. Несмотря на то что нынешние владельцы не скупились на свечи, слабый, мерцающий свет их был недостаточен для его огромных комнат, и все окна оставались в тени; каждое слово здесь отдавалось эхом, как под сводами церкви. Покрытые гербами древние стены казались в этот день еще печальнее оттого, что гостей было очень мало, а вечером должны были приехать только четверо или пятеро соседей-дворян.

Посредине одной комнаты — той самой, в которой Эммануил принимал капитана Поля, — стоял большой, богато убранный стол, и на нем лежал портфель. Скука, казалось, висела в воздухе, все были мрачны. Гости разделились на небольшие группы и разговаривали вполголоса, но иногда вдруг раздавался громкий хохот: это Лектур забавлялся над каким-нибудь провинциалом, не думая о том, что этим он несколько обижает хозяина. Однако временами жених беспокойно обводил глазами комнату, и лицо его мрачнело, потому что ни будущих его тестя и тещи, ни Маргариты тут не было. Первые двое, как мы уже говорили, не выходили к обеду, и недавнее свидание с невестой, при всей беспечности Лектура, несколько встревожило его: он боялся, как бы при подписании документов не случилось чего-нибудь непредвиденного.

Эммануил был тоже не совсем спокоен и решил было идти к сестре объясняться, но Лектур, который разговаривал в это время в другой комнате с гостями, жестом подозвал его к себе.

— Как кстати вы подошли, дорогой граф, — сказал барон, всем своим видом показывая, однако, будто с величайшим вниманием слушает рассказы какого-то деревенского дворянина, с которым он был уже на короткой ноге. — Мосье де Нозе рассказывает мне вещь чрезвычайно любопытную! Это, право, прелестная и очень благородная забава, — продолжал он, обращаясь к рассказчику. — У меня тоже есть пруды и болота; как только приеду в Париж, непременно спрошу своего управителя, в какой они провинции. И много уток вы бьете таким способом?

— Ужаснейшее количество! — ответил провинциал с удивительным простодушием, которое свидетельствовало о том, что Лектур спокойно может издеваться еще над ним сколько угодно.

— Что же это за удивительная охота? — спросил Эммануил.

— Вообразите, граф, — стал рассказывать Лектур с величайшим хладнокровием, — мосье де Нозе раздевается донага и садится по самую шею в воду. А позвольте спросить, в какое время вы таким образом охотитесь?

— Обыкновенно в декабре и в январе, — ответил провинциал.