Капитан Поль - Дюма Александр - Страница 13

— В нем все это было! — сказал старик, прижимая Поля к своей груди и со слезами глядя на него. — Да, у него были такая же гордость в голосе, такой же огонь в глазах, такое же благородство в сердце! Милый мой мальчик, почему же ты раньше не приходил? В жизни моей было столько мрачных часов, которые ты бы мог так скрасить?

— Почему? Потому что в этом письме сказано, чтобы я отыскал тебя, когда мне исполнится двадцать пять лет, а двадцать пять лет мне стукнуло недавно, с час тому назад.

Ашар печально опустил голову и некоторое время молчал, погрузившись в свои воспоминания.

— Двадцать пять лет, — прошептал он, — двадцать пять лет! Боже мой, а я еще все вижу: как ты родился здесь, как впервые открыл глаза вот в этой комнате. — И старик протянул руку к открытой двери.

Поль тоже задумался, потом огляделся вокруг.

— Здесь? Вот в этой комнате? — спросил он. — И я жил здесь до пяти лет, не правда ли?..

— Да! — вымолвил старик вполголоса, боясь помешать воспоминаниям.

Поль сидел, закрыв глаза руками, стараясь собрать воедино уплывавшие картины своего далекого детства.

— Постой, — глухо сказал он наконец, — я помню какую-то комнату, но мне все кажется, что я видел ее во сне. Если это та комната… Постой… Странно, как все оживает в памяти!

— Говори, сынок, говори! — попросил Ашар дрожащим голосом.

— Если это та комната, то направо от дверей… у стены… должна быть кровать… с зеленым покрывалом?

— Да.

— В головах висит распятие?

— Да. Напротив кровати шкаф, в котором были книги… между прочим, большая Библия с немецкими гравюрами?

— Вот она, — сказал старик, дотронувшись до лежащей на столе раскрытой книги.

— О, да, это она, точно она! — вскричал Поль, прижавшись к ней лицом.

— Какой прекрасный сын вырос у графа Морне! — проговорил старик. — Какое это счастье!

— Потом, — сказал Поль, приподнимаясь, — мне кажется, в этой комнате есть окно, откуда видно море и на нем три острова.

— Да, Груа, Гадик и Бель-Иль.

— О, это точно оно! — вскричал Поль, бросаясь в другую комнату, но увидев, что Ашар идет за ним, он жестом остановил его:

— Нет, нет, я один… позвольте мне одному войти туда, мне нужно хоть немного побыть одному.

Поль вошел в комнату, затворил за собой дверь и остановился на минуту, растревоженный глубокими чувствами, которые возникают порой у людей при виде предметов или вещей, напоминающих о далеком и счастливом детстве. Комната была точно такой же, какой Поль ее помнил. Чтя память своего господина и друга, старик Ашар ничего не изменил в ней.

Чей-нибудь взгляд, конечно, удержал бы чувства Поля, но, оставшись один, он весь отдался им. Сложив руки на груди, молодой человек медленно подошел к костяному распятию, опустился на колени, как делал некогда утром и вечером, и стал вспоминать одну из своих детских простодушных молитв. Сколько же всего произошло в его жизни за эти двадцать лет! Как далеко прихотливый ветер, надувший паруса его корабля, занес юношу от страстей частных в пучину страстей политических! Беспечный молодой человек воображал, что он забыл свое прошлое, а оказалось, что он все помнил. И вот жизнь моряка, вольная, как океан, убаюкивавший его, должна присоединиться к узам, дотоле безвестным, и они, может быть, привяжут его к тому или другому месту, как корабль, который стоит на якоре и призывает ветер, и ветер его призывает, но он в цепях, недавний раб, он горько вспоминает о былой свободе, и трудно переносить ему свою неволю.

Поль долго был погружен в эти мысли, потом медленно встал, подошел к окошку и облокотился на него. Ночь была тихая и прекрасная, луна сияла на небе и серебрила верхушки волн. На синеватом горизонте виднелись три острова, как облака, что носятся над океаном. Он вспомнил, как часто стоял ребенком на этом же самом месте, смотрел на то же самое море, следил глазами за какой-нибудь лодкой с белым парусом, которая безмолвно скользила по его глади, словно крыло ночной птицы. Вдруг сердце его дрогнуло, и он почувствовал тихие слезы, покатившиеся по щекам. В эту минуту кто-то взял его за руку, он обернулся — то был Ашар. Инстинктивно Поль попытался было скрыть свои чувства, но ему тут же стало стыдно, что он боится быть человеком, и повернувшись, он посмотрел в глаза старику.

— Ты плачешь?! — сказал Ашар.

— Да, я плачу! И что здесь скрывать? Я в жизни своей видел много страшного. Я бывал в переделках, когда ураган кружил мой корабль на вершинах волн и низвергал в глубины бездны, и чувствовал, что он для бури то же, что засохший листок для вечернего ветра! Я видел, как люди исчезали в пучине вокруг меня, и слышал стоны и предсмертные крики своих друзей. Я ходил под градом пуль и ядер и скользил по палубе, залитой человеческой кровью! Моей душе бывало больно, но я никогда не плакал… Эта комната, которую я, оказывается, бережно хранил в своей памяти, эта комната, где меня ласкал отец, которого я никогда не увижу, последний раз целовала мать, которая, может быть, не захочет меня видеть, эта комната для меня священна, как могила отца, священна, как колыбель! И я не могу спокойно вспоминать ее. Мне всегда хотелось оплакать свое детство, Ашар, ведь оно было таким коротким!

Старик сжал его в своих объятиях. Поль положил голову к нему на плечо, и они несколько минут стояли молча. Наконец старый Ашар сказал:

— Да, ты сказал правду. Эта комната вместе и колыбель и могила: вот здесь ты родился, — он протянул руку к кровати, — а тут отец простился с тобой навсегда, — прибавил он, указав на другой угол.

— Так он умер? — спросил Поль.

— Умер.

— Ты мне расскажешь о его смерти?

— Я все расскажу тебе!

— Подожди немножко, — сказал Поль, отыскав рукою стул и присев на него. — Я еще не в состоянии тебя слушать, дай мне немного справиться с собой.

Он облокотился на подоконник и стал смотреть на море.

— Как прекрасна ночь в океане, когда луна, как теперь, ярко светит! Это величественно, как вечность… Мне кажется, что человек, который постоянно наблюдает это зрелище, не может бояться смерти. Отец мой умер мужественно?

— О, конечно! — ответил Ашар с гордостью.

— Я был уверен в этом. Я его помню, хотя мне было четыре года, когда я в последний раз его видел.

— Он был таким же красавцем, как вы, — сказал Ашар, — такой же молодой.

— Скажи, как его звали?

— Граф Морне.

— А, так я из древней и благородной фамилии. У меня тоже есть герб с короной…

— Постойте, постойте, молодой человек, не предавайтесь гордости, — сказал Ашар. — Я еще не сказал вам имени вашей матери.

— Да-да, кто она? Простая женщина? Я все-таки с уважением выслушаю ее имя.

— Маркиза д'Оре, — произнес Ашар медленно и словно с сожалением.

— Что ты говоришь! — вскричал Поль, вскочив со стула и схватив старика за руку.

— Я говорю правду.

— Так Эммануил мой брат, а Маргарита моя сестра!

— Да разве вы их знаете? — удивился Ашар.

— О, ты правду недавно сказал, старик, — сказал Поль, опустившись на стул. — Что провидению угодно, то и будет, а все, что оно сделает, заранее написано в книге нашей судьбы…

Оба некоторое время молчали, наконец Поль приподнял голову и, взглянув с решительным видом на старика, сказал:

— Теперь говори, я готов тебя слушать.

ГЛАВА IX

Старик подумал с минуту и начал свой печальный рассказ:

— Они были обручены. Вдруг, не знаю почему, между их семьями началась страшная вражда, и их разлучили. Сердце графа Морне было разбито, он не мог оставаться во Франции и уехал в Санто-Доминго, где у отца его было небольшое имение. Я поехал с ним, потому что маркиз Морне относился ко мне с полным доверием, ведь я сын его кормилицы и вместе с ним воспитывался. Он называл меня братом, но я никогда не забывал расстояния, положенного между нами происхождением. Маркиз был совершенно уверен во мне, зная, что я люблю графа, как родного сына.

Мы прожили здесь два года. Два года ваш батюшка — часто без цели, иногда занимаясь охотой, — блуждал по этому великолепному острову, надеясь подавить душевную боль усталостью. Но это ему не удавалось. Наконец после двух лет беспрерывной борьбы с собой и бесконечных страданий он, видно, почувствовал, что не может больше терпеть, не может жить, не увидев ее еще хоть раз, и мы отправились в Европу. Плавание наше прошло так благополучно, что суеверные люди могли бы принять это за самое счастливое предзнаменование. Через полтора месяца по выходе из Порт-о-Пренса мы были уже в Гавре. Мадемуазель де Сабле была уже замужем. Маркиз д'Оре, удерживаемый своей должностью при дворе, жил в Версале, а жена его была нездорова и оставалась в старом замке Оре, башни которого видны отсюда.