Дочь регента - Дюма Александр - Страница 23

Что же касается Дюбуа, то здоровье не часто позволяло ему присутствовать на этих ужинах. Поэтому его враги выбрали именно это время, чтобы разбирать его по косточкам: герцог Орлеанский смеялся во все горло над нападками на своего министра и, как и другие, зубами и когтями отрывал куски от обглоданного скелета своего бывшего воспитателя. Дюбуа отлично знал: не кто иной, как он, чаще всего был предметом злословия на этих ужинах, но он также знал и другое: утром регент всенепременно забывает, о чем говорилось ночью, а потому аббат мало беспокоился, что от этих нападок пострадает доверие к нему герцога, каждую ночь разрушавшееся до основания и каждый день восстающее из праха.

Поэтому регент, чувствовавший, как его энергия убывает день ото дня, знал, что на бдительность Дюбуа можно рассчитывать. Пока регент спал, ужинал или ухаживал за дамами, Дюбуа бодрствовал: он, которого, казалось, и ноги-то не держали, был неутомим. Он одновременно присутствовал в Пале-Рояле, Сен-Клу, Люксембургском дворце и в Опере, он был повсюду, где был регент, следуя за ним как тень, и его кунья мордочка мелькала то в коридоре, то в дверях гостиной, то у занавесок ложи. Казалось, Дюбуа обладал даром быть вездесущим.

Вернувшись из путешествия в Рамбуйе, где, как мы видели, он так настойчиво пекся о безопасности регента, он приказал позвать к себе метра Тапена, который, переодетый доезжачим, верхом на прекрасной английской лошади, в темноте, никем не узнанный, смешался со свитой регента и приехал вместе с ним в Париж. Дюбуа беседовал с ним час, дал ему инструкции на следующий день, поспал четыре-пять часов, рано поднялся и в семь часов, в восторге от тех преимуществ, которые он приобрел по сравнению с регентом в результате своей поездки и из которых он надеялся извлечь пользу, уже стоял у задних дверей спальни. Эти двери камердинер его королевского высочества всегда открывал перед ним по первому требованию, даже если герцог Орлеанский был не один.

Регент еще спал.

Дюбуа подошел к постели и некоторое время смотрел на него с улыбкой, в которой было что-то обезьянье и демоническое одновременно.

Наконец он решился разбудить его.

— О-ля, монсеньер, просыпайтесь же! — закричал он. Герцог Орлеанский открыл глаза и увидел Дюбуа; надеясь отделаться от него грубостями, к которым его министр так привык, что они на него не действовали, он произнес:

— А, это ты, аббат? Убирайся к черту! — отозвался он и повернулся лицом к стене.

— Ваше высочество, я как раз от него, но ему было недосуг меня принять, и он меня отослал к вам.

— Оставь меня в покое, я устал.

— Еще бы, ночь была бурная, не так ли?

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил герцог, повернув голову к Дюбуа.

— Я хочу сказать, что для человека, который назначает свидания на семь часов утра, вы ночью занимались тяжелой работой.

— Я назначил тебе свидание на семь утра, аббат?

— Да, монсеньер, вчера утром перед отъездом в Сен-Жермен.

— Верно, черт возьми! — сказал регент.

— Монсеньер еще не знал, что ночь для него будет столь утомительной.

— Утомительной? Я встал из-за стола в семь часов.

— Да, но потом?

— Ну и что потом?

— Вы хоть довольны, монсеньер, и стоила ли эта юная особа вашей поездки?

— Какой поездки?

— Той самой, которую монсеньер предпринял вчера вечером после обеда, встав из-за стола в семь часов.

— Послушать тебя, так приехать из Сен-Жермена сюда — тяжкий труд.

— Монсеньер прав, от Сен-Жермена до Пале-Рояля шаг, но есть способ удлинить поездку.

— Какой?

— Поехать через Рамбуйе.

— Ты бредишь, аббат.

— Пусть брежу, монсеньер, тогда я расскажу вам свой бред, и это докажет вашему высочеству, что я занимаюсь вами и в бреду.

— Опять какая-нибудь новая дурацкая шутка!

— Вовсе нет, я видел в бреду, что монсеньер затравил оленя на перекрестке Трейаж, и олень, как и следует воспитанному животному из хорошего дома, любезно заставил гоняться за собой на площади в четыре квадратных мили, после чего отправился в Шамбурси, где его и взяли.

— До сих пор твой бред весьма правдоподобен. Продолжай, аббат, продолжай.

— После этого монсеньер вернулся в Сен-Жермен, сел за стол в половине шестого и приказал, чтобы к половине восьмого его карета без герба была приготовлена и запряжена четвериком.

— Дальше. Неплохо, аббат, неплохо.

— В половине восьмого монсеньер действительно отпустил всю свиту, кроме Лафара, с которым он сел в карету. Так, монсеньер?

— Продолжай, продолжай!

— Карета отправилась к Рамбуйе, куда и прибыла без четверти десять, но у въезда в город она остановилась, монсеньер вышел, ему подвели коня, который его ждал, и Лафар продолжил свой путь к гостинице «Королевский тигр», а монсеньер сопровождал его в качестве доезжачего.

— Вот тут в твоих снах начинается некоторая путаница, да?

— Да нет, монсеньер, сон довольно отчетлив.

— Ну что же, тогда продолжай.

— Так вот, пока этот Лафар делал вид, что ест скверный ужин, который ему подавали, величая его «превосходительством», монсеньер передал лошадь пажу и пошел в маленький флигель.

— Ты демон! Где же ты прятался?

— Я, монсеньер, никуда не выходил из Пале-Рояля и спал, как сурок, и доказательство тому — сон, который я вам рассказываю.

— И что же было во флигеле?

— Вначале в дверях появилась ужасная дуэнья, длинная, желтая, иссохшая.

— Дюбуа, я тебя препоручу Дерош, и можешь быть спокоен, стоит ей только тебя увидеть, как она тебе выцарапает глаза.

— Потом вы прошли внутрь… Ах, черт, вы прошли внутрь…

— А вот этого, бедный мой аббат, ты не мог видеть, даже во сне.

— Да что вы! Монсеньер, вы бы отняли у меня, надеюсь на это ради вас же, мои пятьсот тысяч ливров на секретную полицию, если бы с их помощью я не мог видеть, что происходит внутри.

— Прекрасно, ну и что же ты увидел?

— Ей-ей, монсеньер, прелестную бретоночку лет шестнадцати-семнадцати, хорошенькую, как ангелочек, и даже лучше, которая прибыла прямиком от клисонских августинок, а до Рамбуйе ее сопровождала старая добрая монахиня, но от ее стеснительного присутствия тут же избавились, ведь так?

— Дюбуа, мне часто приходило в голову, что ты дьявол, который принял облик аббата, чтобы меня погубить.

— Чтобы спасти вас, монсеньер, говорю вам, чтобы спасти вас!

— Чтобы меня спасти! А я этого и не подозревал!

— Ну так как, — продолжал Дюбуа с дьявольской улыбкой, — довольны вы малюткой, монсеньер?

— В восторге, Дюбуа, она прелестна!

— Богом клянусь! Вам так издалека ее привезли, что, окажись она хуже, вы могли бы счесть себя обворованным.

Регент нахмурил брови, но при мысли о том, что дальнейшее Дюбуа полностью неизвестно, перестал хмуриться и улыбнулся.

— Да, Дюбуа, ты воистину великий человек.

— Ах, монсеньер, только вы один еще в этом сомневаетесь, и тем не менее вы ко мне неблагосклонны.

— К тебе?!

— Без сомнения, вы от меня скрываете свои любовные похождения.

— Ну не сердись, Дюбуа.

— Но ведь есть за что все же, монсеньер, согласитесь.

— Почему?

— Да потому что я, честное слово, нашел бы девицу не хуже, а может быть, и лучше. Какого черта вы мне не сказали, что вам нужно бретонку? Вам бы ее привезли, монсеньер, привезли бы!

— Правда?

— Ох, Господи, конечно, я нашел бы их пять на грош, этих бретонок!

— Вот таких?

— И получше даже!

— Аббат!

— Черт возьми! Прекрасное дельце вы сделали!

— Господин Дюбуа!

— Думаете, наверное, что добыли сокровище?

— Потише, потише!

— Если бы вы знали, кто такая ваша бретонка, с кем вы связались!

— Прошу тебя, аббат, не шути.

— О, ваше высочество, вы, действительно, меня огорчаете.

— Что ты хочешь сказать?

— Вас пленяет внешность, одна ночь опьяняет вас, как школьника, и на следующий день уже никто не может сравниться с новой знакомой. Что ж она, эта девчушка, уж так хороша?