Узники Кунгельва (СИ) - Ахметшин Дмитрий - Страница 72

— Он и в самом деле собирается это сделать? — прошептал учитель одними губами, прикрыв телефон ладонью. — Никто его не остановит?

— Похоже на то, — сказал детектив. Он разглядывал людей под деревом, и Хорь понял, кого он ищет. Человека с отражением как у снеговика, что каким-то чудом дотянул до конца апреля.

В трубке тем временем будто разбилось стекло. Алёна рыдала. Всхлипывания удивительным образом составляли с льющейся с неба водой единую музыкальную палитру.

— Юра… стенала она, — Юра. Приезжай прямо сейчас, пожалуйста. Мне очень плохо.

Юрий убавил громкость. Не похоже на неё. Алёна никогда не опускалась до того, чтобы манипулировать таким простым, примитивным образом. Она действовала тоньше. «Куда делось твоё изящество? — хотел спросить он. — Ты похожа на балерину в свинцовых тапочках».

— Того патлатого. Его нет! — возбуждённо сказал Виль Сергеевич. — Куда он делся?

Пытаясь отрешиться от голоса в трубке, Юрий пытался вспомнить, как выглядел тот мужчина. Отросшие, запутанные пакли, лицо как у карьерной лошади. Вязаный свитер, через дыры на локтях которого проглядывала разбойная, пьяная нищета. Самый что ни на есть типичный посетитель «Лужи», более усреднённого забулдыгу не сыскать.

Чутью Виля Сергеевича не было причин не доверять. Тот человек исчез.

Забулдыги словно подавились своими скабрёзными словечками, пошлятиной и бестолковым времяпрепровождением. Они молчали и напоминали прихожан во время торжественного церковного мероприятия — по крайней мере, пока не видишь их лиц. Удивительно даже не то, что с их стороны не следовало подначек и призывов довести дело до конца, равно как и попыток остановить рыжего Тимофея, а то, что они, кажется, даже на него не смотрели. Они смотрели в раскисшую землю, на белесые шляпки грибов, похожие на обтянутые человеческой кожей туземные барабаны. Как дети, что залезли в шкаф, чтобы спрятаться от сердитого отца… и обнаружили там папашу, который прячется от бабушки.

— Я не могу бросать всё и прибегать к тебе по первому зову, виляя хвостом, — сказал Юра в трубку перед тем, как сбросить звонок. Немного помолчал, слушая внезапно наступившую тишину, и всё-таки прибавил: — Буду сразу, как только смогу.

Его била дрожь. Убирая телефон в карман, Юра едва не уронил его в гнилое нутро дерева.

— Как мы его спасём? — спросил он. — Мы должны что-то сделать… ведь правда?

— Проклятый городишко, — Виль Сергеевич будто не слышал. — Что за ересь тут твориться? Все люди здесь ударенные на голову, все — без исключения. Тётки в отеле, его хозяин, похожий на драную ворону, все, каждый чёртов подросток. Каждая маленькая девочка, играющая со своим медведем на лавке, чтоб их всех черти забрали…

Он ещё долго ругался, припоминая самые забористые выражения, которые только знал. Юра протянул руку и, не глядя, стиснул запястье детектива.

— Эй! — сказал он, слыша в своём голосе боязливую суеверность деревенской бабушки. — Слышите? Нельзя здесь ругаться!

— Да мне плевать… — сказал детектив и вдруг замолк. Егорыч разжал руки, смешно кувыркнулся на своём насесте, упал и задёргался, как кукла, чей кукловод хохотал над какой-то особенно смешной шуткой постановщика. Верёвка натянулась — даже отсюда они слышали, как она трещит. Но это была добротная верёвка, голубой шнур для сушки белья, из тех, что продают в супермаркетах. Ветка изогнулась, роняя на головы зрителей дырявые листья. Оба мужчины одинаково вздрогнули… а через несколько секунд уже тряслись в натуральной панике. Там, на поляне, происходила натуральная вакханалия. Руки забулдыг, вскинутые над головой, походили на лапки погибших насекомых. Одни падают на колени, как в перину. Стучат зубами — Юра отчего-то был непреложно уверен в происхождении этого звука. Другие пляшут, взявшись за руки, стегают друг друга по рукам и лицу крапивой, грызут зубами нижние ветви дуба… которые, кстати, и так уже порядочно изгрызены. Возможно ли, что это происходит не в первый раз?

— Молим, прими его в свою бездонную глотку!

— Тебе нравится, да? О, тебе должно понравиться! Старина Ефимыч был что надо человеком! Он выстрадал достаточно, страдал за весь человеческий род, прямо как Иисус.

— Все там будем. Все там будем.

Возгласы сливались в нечленораздельный вой. Со стороны озера подул ветер, он тряхнул макушки деревьев и принёс новую волну коллективного экстаза. Тело мотало из стороны в сторону, из ноздрей и из уголка рта срывались капли крови. Толпа внизу раскачивалась, как паства баптистского священника, подставляя открытые рты для влаги.

Мистер Бабочка присел на корточки и аккуратно поставил кружку с недопитым кофе между ботинок. Юра заметил, что у неё отломана ручка. Детектив посмотрел на обломок в своих руках, будто не понимая, откуда он взялся, а потом положил кусочек керамики в кружку.

— Почему ты так сказал? — с любопытством, показавшимся Юре сейчас почти таким же диким как поведение людей на поляне, спросил мистер Бабочка. — Я разругался, немного дал волю языку — а кто бы не дал в такой ситуации? Согласен, непрофессионально. А ты говорил «нельзя!» так, словно я хотел похвастаться новым телевизором в компании воров-домушников.

— Понятия не имею, — Хорь был искренен. Он прикрыл глаза, вспоминая. — Мне вдруг показалось… глупо, наверное, но показалось, что мы вроде как в театре. Что там идёт представление. Даже когда этот парень задёргался, я подумал, что он дёргается как кукла, которую трясёт хохочущий кукловод.

— Занятно, — сказал Виль Сергеевич, переводя взгляд на висельника. Скорость, с коей он взял себя в руки, казалась сверхъестественной. — Нужно дождаться пока здесь станет менее многолюдно, и попробовать его снять.

— Он мёртв.

— Определённо. Алкоголики, я слышал, необычайно живучи, но… конечно, он мёртв. И всё-таки, нельзя его так оставлять, не находишь?

Всё, что находил сейчас Юрий, касалось скорости, с которой он сможет оказаться отсюда как можно дальше.

Он вдруг понял кое-что: догадка, что отнюдь не добавила молодому человеку душевного спокойствия. Наклонился вперёд, чтобы заглянуть в лицо мистера Бабочки.

— Вам просто любопытно, да? Это коллективное помешательство куда круче, чем Велес, который копает картошку.

— Яровит. Бог войны и плодородия у балтийских славян.

— Да знаю я, кто такой Яровит, — обозлился Юрий. — Вы такой же чокнутый как они. Нас могут разорвать на куски или же просто вздёрнуть рядом с этим беднягой.

— Возьми себя в руки, — мягко посоветовал Виль Сергеевич. — Сейчас в нас говорят эмоции, но чуть позже, если проявим немного терпения, мы, возможно, будем обладателями некой тайны. Соучастниками процесса, выходящего за грань обыденного. С самого начала, когда автобус высадил меня на шоссе возле остановки с надписью «Кунгельв — 2 км», я почувствовал, что найду здесь нечто замечательное. Я направлю на этот термитник луч прожектора и докажу что то, что они в течение всей своей жизни раз за разом отвергали, от чего отворачивались, существует. Разве тебя не прельщает такая слава? О! Нас, кажется, заметили.

— Эй! — вопль был полон какого-то безумного торжества. — А ну, выходи! Рыжий подох, как гнусный похититель куриц. Опасность миновала! Вы же от него прятались, да? А что мы? Мы — просто добрые самаритяне, любители прогулок по лесу.

«Любители прогулок по лесу», которые один за другим поднимали головы и дырявили свои лица странными улыбками, походили на добрых самаритян ещё меньше, чем полчаса назад в кабаке. Прежде чем сделать шаг в направлении Юры и детектива, они взялись за руки, как дети.

Мистер Бабочка причмокнул. Потом сунул руки в карманы пиджака и оттопырил правый карман чем-то вполне определённой формы. Юра никогда бы не подумал, что пистолет можно спрятать между полушерстяным карманом и подкладкой.

— Стоять, — раздался громкий голос. — Следующий, кто сделает шаг, отправиться в бездонную глотку следом.

Замерли. Мокрые, как отряд утопленников, в карманах бутылки, губы краснющие, будто объелись острого перца, в руках всякая дребедень: вилки, бумажные пакеты с символикой винного магазина, мятые фуражки, кульки семечек…