Ходящий по улицам (СИ) - Лагутин Антон - Страница 67

Ветер треплет Славин капюшон, как флаг на Спасской башне. Капли дождя глухо бьют по телу. Вой нарастает. И вдруг ветер ударяет в спину с такой силой, что ребят кидает на забор. Слава сильнее сжимает руки, ноги. Даша дрожит. Пенящаяся серая стена стремительно приближалась.

Ветер бьёт с новой силой, и снова вдавливает ребят в металлическую ограду. Перед глазами всё затряслось. Здание ожило, начало крениться. Мимо пронёсся страшный вой, следом раздался скрежет металла, и вдруг удар. Ударило с такой силой, что Слава потерялся в пространстве. Отключился, но быстро включился. Картинка затряслась, словно он ехал на машине по каменистой дороге, вдавив педаль газа в пол. Затряслась душа. До эвакуации в неизвестность:

Три…

Два…

Один…

Слава захотел заорать, громко. Открыл рот, но сильнейшим ударом из его лёгких выбило весь воздух. В одну секунду он испытал невыносимую боль и давление, словно на тебя плюхнулся слон. Затем вкус солёной воды. И темнота. Сознание уснуло.

Эпилог

Обычной спичкой он зажигает свечку. Одну маленькую грёбаную свечку, успевшую заплыть слезами возка. Затем встаёт. Отходит. Не отрывая взгляда от огня, начинает раздеваться. Снимает засаленные джинсы, потную майку размера XXL, бросает рядом ботинки, лакированные до блеска.

Его жирное тело, покрытое складками как у свиньи, блестит в сполохах маленького пламени. Кулак сжат так, что обгрызенные ногти до крови рассекают кожу. Он злится. Растягивает губы и дышит сквозь гнилые зубы. Пожирая свечку, жёлтый огонёк пустился в пляс, пуская в потолок спирали копоти.

Шершавыми ступнями он ощущает вибрацию. Вибрация как энергия, как ток, пронизывает всё тело и возбуждает. Закидывает адреналин через край. Вибрация усиливается — усиливается возбуждение.

Он не боится. На его этаже страху места нет. Его не существует. Страх обитает под ногами, на этажах, где ютятся толпы грязных, вонючих бродяг. Капля пота скользит по лысому затылку, скользит по липкой коже шеи и растворяется в золотом звене тяжёлой цепи. Дамба из золота скапливает пот наслаждения. Плотина из 999 пробы.

Он не боится. Подходит к огромному стеклу и наблюдает за тысячами вспышек, озаряющие пушистые облака, взявшие в кольцо небоскрёб. Куда ни глянь — они повсюду. Облака. Облака. Облака.

Он отрывает тяжеленный золотой крест от груди. Трёт его большим пальцем. Он не боится. Всё чего он сейчас хочет — одиночество.

В дверь постучали. Включился тусклый свет.

— Чего? — гневно тянет он.

— Босс, — кричат из-за двери, — можно войти?

— Можно!

В комнату вбегает коренастый парень. Смахивает рукавом рубашки капли пота, заливающие его лицо. Поправляет ремень от автомата, туго стягивающий его грудь. Он часто дышит. Волнуется. Успокоившись, он говорит:

— Всё сделали, как вы сказали. Бензина хватит им до утра.

— Она родила?

— Родила.

— Девочку?

— Мальчика.

Под ногами вибрирует как в самолёте во время приземления.

— Пуповину уже перерезали?

— Да.

— Как жаль, я сам хотел.

Это мог быть самый лучший день у ребёнка, проявившего на свет в канун “волны”. Смердящая комната, антисанитария, и голый мужик. Он прижал бы к себе ребёнка, измазанного выделениями и кровью, и, улыбаясь, торжественно, перерезал пуповину, словно ленту, перед открытием нового магазина.

Голый мужчина оборачивается лицом к своему собеседнику и, тряся жирными складками, семенит ему на встречу. Говорит:

— Ты хоть понимаешь, что это значит?

Парень отрицательно машет головой. Толстяк продолжает:

— В нашем здании родился первый ребёнок за последние три года! — и продолжает, но уже чуть тише, окидывая взглядом висевшие на стене картины. — Первый ребёнок. Первый шедевр, родившийся в наших стенах, — снова возвращает взгляд на парня и, улыбаясь, добавляет: — Ребёнок, сказавший — нет “волне”. Наплевавший на все правила, он появился на свет вопреки всему!

Мурашки пробегают по блестящей коже. Он продолжает семенить, подходя к парню вплотную. Дышит на него тёплым воздухом и говорит:

— Я хочу увидеть его!

Парень виновно опускает голову. Сейчас он мечтает об одном — сделать шаг назад, отойти подальше, а лучше вовсе убежать с этажа и сгинуть в самый тёмный угол, где его никто не найдёт.

— Не получиться, — мямлит парень.

Глаза мужчины округлились.

— Что? — спрашивает он, хватаясь за ремень автомата, — Что ты несешь!? Я хочу его увидеть!

— Ребёнка украли.

— Украли? Тут? У меня под носом?

— Да.

— Кто?

— Дед.

— Дед?

— Да, дед. Он пырнул парнишку, пытавшегося его остановить, забрал ребёнка и уплыл в “око”.

— Пырнул? Чем?

— Ножом. Но я клянусь, когда во время проверки я взял этот кусок металла в руки — на нож он похож не был. Да и дед сказал, что это ложка. А я поверил. Босс, простите!

— Ребёнок нужен мне, — прежде чем выпустить ремень, он дёргает его со всей силой, встряхивая парня. Не скрывая разочарования, толстяк возвращается к свече и устремляет взгляд в окно. Пытается что-то разглядеть и тут вдруг вспоминает:

— А Славик? Он появился?

— Нет. Никто не приплыл.

— Ну, ничего. Вернётся. Один раз уже выловили его, выловим и во второй.

— Выловим! — кричит парень, и тут же понимает, что это было лишним.

— Уйди.

Дверь захлопнулась, оставив мужчину в гордом одиночестве созерцать через стекло исполинскую стену воды, несущуюся прямиком на него. Под светом тусклых ламп он поднимает кулак. Разжимает пальцы. И глядя на шеврон в форме треугольника, произносит:

— Кто бы ты ни был Славик, но ты вернёшься.

Он всматривается в шеврон, и начитает вслух зачитывать вышитую надпись: “Лунь — 3”.

Затем швыряет шеврон на пол. Подходит к двум холодным металлическим балкам, пронизывающих здание насквозь — от затопленной парковки до стеклянной крыши — и вгрызается в них своими пальцами в виде сосисок.

И чувствует вибрацию.

Пот струится по всему телу. Пальцы рук побелели. Он откидывает голову и открывает рот. Из зевы вырывается дрожащий ор, становящийся громче с каждой секундой.

Он чувствует вибрацию. И чувствует, как бьёт “волна”.