Дворец (СИ) - Бутырская Наталья - Страница 45

Командир подскочил, дал подзатыльник и чего-то орет. А чего орать? Тыкает мне в лук, мол, стреляй, дубина. Я снова стрелять начал. А зачем? Все стрелы в трупы утыкаются. Хотя вру. Стрелы будто не я пускаю, а какой великий лучник, да не с плохоньким армейским, а с заказным дорогим луком. Раз выпущу, а она не только не застревает, а еще и дальше проносится, задних птиц убивает.

Потом командир диски как давай кидать. Один кинул — меня аж жаром обдало, на чуток впереди просветлело и тут же новыми птицами залепило. Второй, третий… Я стреляю. А потом не выдержала невидимая стена, и всё это свалилось прямо на нас. Видать, меня сильно приложило. Уж потом очухался. Темно, смердит нещадно, морда огнем горит. Выполз я еле-еле из-под той кучи, а вокруг ни командира, ни знакомого какого… Маги, воины в доспехах. Чуток сгребли птичьи трупы вниз и стоят, ждут. Меня один увидал и показал, чтоб я вниз шел. Уж потом узнал, что не все птицы сдохли, и меня всё же пометили вот.»

Ши Хэй поднял глаза на Мэйху и пояснил:

— У Мин Эйгуо пол-лица изодрано клювами, из щеки вырваны куски кожи с мясом и нет левого уха. А вот другой рассказ, копейщика Си Бингвена. Он стоял со своим отрядом у подножия торговой лестницы.

«Меня еще до именования звали косоруким, не мог попасть ни снежком, ни камнем. Даже в мяч играл так, что меня брали в игру, только если не хватало людей. А в тот день я первый раз за всю жизнь обрадовался, что не умею стрелять из лука. Там, наверху, было кромешное дно. И до нас долетали, и мы отбивались, как могли. Потом начали швырять сети, и мы подбегали к упавшим сетям и тыкали копьями куда попало. Не сразу дотумкали, что любая дубина сойдет лучше. Силач Дэй вообще откуда-то выволок бочку, набросал туда камней до середины, а потом катил эту бочку прям по сети. А оттуда хрустит, пищит, верещит и воняет. Глянь, а сверху прям фейерверки начались. Огнем пышет, маги заклинаниями швыряются, дискометы тоже вовсю работают.

Эх, если б не моя косорукость, я б пошел в дискометы. Им больше почета, да и платят лучше. Вот только разбей или потеряй один диск, голову снимут.

А там из-за стены показалась вот такенная морда. Размером с дом в пять комнат! Ну, думаю, конец нам пришел. Ан нет. Уж чего только в него не пошвыряли, но он все же подох. Свалился прям перед нами, вот на столечко не долетел. А под ним и дома, и стены, и люди…

Он там стену одного сыхэюаня проломил, я гляжу, а там уцелела часть переднего дома, который для слуг. И оттуда выполз ребенок, года четыре если было. Я кричу, мол, уходи, да только ж кто меня там услышит. Стоит такой гомон, что себя не слышно. А он ревьмя ревет. Я туда было рванул, да командир запретил. А потом сверху еще посыпались диски, чтоб уж точно добить.

Уж столько времени прошло, а я все того ребенка вспоминаю. И ведь не успел бы спасти, а вдруг бы смог?»

Мастер Ши снова посмотрел на торговца:

— Еще? У меня таких рассказов много. Они не дают увидеть общую картину, зато показывают то, что запомнили люди. Это может быть какой-то маленький кусочек истории. В Киньяне написано немало поэм, трактатов и воспоминаний о том дне. В каждой семье есть погибшие и раненные, в каждой семье немало понарассказывают. Смешно сказать, но в Киньяне с того дня появились люди, которые больше не едят мяса, особенно птичьего. В местных деревнях некоторые семьи вообще не держат птиц. А вы, господин Джин, едите курятину?

— Верно, — покивал Мэйху, — я ем курятину. И собачатину. И даже гусеницу могу проглотить. Я вообще человек неприхотливый, и детство у меня было не самое сытое. Да, в тот день я не стоял на стенах с остальными, но я не собираюсь считать себя виноватым. Я немало сделал для того, чтобы в тот день лучникам было чем стрелять, чтобы копейщики переживали не о пустом желудке, а о чем-то более важном. Каждый делает то, что может. Я неплохо стреляю из лука, но еще лучше я умею договариваться. И если бы в тот день Киньян не устоял, я первым бы бросился на помощь выжившим. Я начал бы восстанавливать город. Кстати, именно этим я и занялся. Так что не нужно меня стыдить! Не выйдет.

— Продолжайте, — сухо бросил император.

«Когда линии обороны были уничтожены, у Киньяна осталось только две надежды на спасение: высокие крепкие стены и люди, что стояли на них. И сначала казалось, что этого достаточно.

Не волна, а целая лавина животных нахлынула на Киньян. Нахлынула и бессильно разбилась о толстые стены, укрепленные массивами, оставляя за собой сотни трупов. А потом снова ударилась, и снова.

Стрелки на стенах по-прежнему занимались истреблением птиц. Внизу оттаскивали летунов и разгребали птичьи тела, чтобы освободить дороги для быстрого перемещения отрядов. Подтаскивали и обменивали пустые кристаллы на полные, разносили рисовые колобки воинам, вытаскивали раненных.

Согласно приказу командиров, в зверей пока не стреляли. Убивали только обезьян и других животных, которые умудрялись вскарабкаться на стену. Наступило некое подобие перемирия. Лишь подобие, так как птицы все еще кружили над городом и атаковали людей, так как на стенах солдаты только и успевали рубить всяких древолазов. Но люди выдержали первый натиск и начали надеяться, что эту волну они переживут.

Так прошло некоторое время.»

— А почему не убивали зверей? — не удержался Мэйху. — Пока они не пробили стену, их, наверное, несложно было всех убить? Камни кидать со стен или, как в старых легендах, лить кипящее масло.

— Ты отличный торговец, но в военном деле ничего не смыслишь, — хмыкнул император.

— Кто чему учился, — огрызнулся Джин.

— Какова была задача?

— Выжить. Отстоять Киньян!

— Это самое меньшее, что мы должны были сделать. И для этого небесные посланники не особо-то и нужны. В Коронованном Журавле неплохие армии, а в Киньяне — высокие стены. Так или иначе всё равно бы отбились. Главная задача была убить лису. Если бы мы слишком быстро насытили лису смертями, то через несколько лет нашу страну ждала бы еще большая катастрофа. Сколько можно держать людей в страхе? Сколько можно выжимать из них Ки? Год, два, пять? Снова окружать город стенами, ловушками, массивами? А поля? А скот?

— Дальше как раз понятно. Проще было бы перенести Киньян. Или вообще всем дружно перебраться в другие страны.

«Массивы на стенах постепенно иссякли. Ки в прикрепленных к ним кристаллах закончилась. И как только звери перестали сгорать заживо, как только массивы перестали отбрасывать животных, начала расти насыпь. Насыпь из трупов. Злобная магия лисы гнала зверей вперед. Задние давили на передних, задавливали их, вскарабкивались по их телам и спинам. Это было ужасно!

Воины, что стояли на стенах, не выдерживали и получаса. Они не могли слушать рыки, вопли, стоны заживо погребаемых зверей, некоторые кричали точь-в-точь как маленькие дети. Запах крови, дерьма и тяжелого мускуса доходили даже до высоких башен. Люди затыкали уши тряпками, кричали, чтобы не слышать этого, многих тошнило и рвало.

А потом наверху каким-то образом появились лесные и степные чудовища: трехрогий ешу, огнеплюи, стаи костяных собак, обезьяны, которых к тому времени почти всех перебили. Солдаты, обезумев от ужаса и непрерывного давления, бросались на них с копьями и мечами, рубили, кололи, но звери не умирали.

Далеко не сразу сообразили, что это были иллюзии. Во время сражения с иллюзиями некоторые воины упали со стен, некоторые ранили своих товарищей. И тогда был отдан приказ стрелять во всех белых зверей внизу.

Лучники заматывали лица и начали отстрел. Иллюзий становилось все меньше и меньше, пока они вовсе не пропали.

Тем временем насыпь в некоторых местах достигла уже середины стены.»

Мастер Ши снова взял толстый свиток и, глядя на Джин Мэйху, сказал:

— Как это выглядело для обычных солдат, нам поведает мечник Гэ Жонг.

«Я вообще был в отряде, который поставили к южным воротам. Мы, как и сказали, завалили их изнутри. Чем? Да бочками с песком, мешками с песком, камнями. Навалили там прям кучу с дом. Но и ворота там, сами знаете, здоровенные. Впрочем, никакое зверье их бы уже открыть не смогло. А потом мы лопатами сгребали птиц. Да не, не убирали, просто в кучи сгребали. А там всякие прям были, и мелкие серенькие, и большие красивые с длиннющими перьями. Я еще подумал выдернуть парочку и подарить сестрам. А что? Блестят, яркие, переливаются на солнце. Не, на нас птицы не набрасывались. Разве что мелочь всякая моталась понизу, остальные возле башен вились.