На грани - дю Морье Дафна - Страница 18

В одной из опер Пуччини есть ария со словами: «О мой любимый отец». В этом месте Шейла всегда плакала. «Как бы то ни было, дорогой мой, – подумала она, – где бы ты ни был, не осуждай меня за то, что я сделала и на что, возможно, решусь еще раз до наступления рассвета. Это был единственный способ выполнить твое последнее пожелание, хотя, уверена, ты не одобряешь меня. Ведь у тебя всегда были высокие идеалы, а у меня – никаких. Все, что произошло в те годы, меня не касается. У меня более простая и понятная проблема. Я попалась, меня поймал на крючок твой сверстник».

– Политика оставляет меня равнодушной, – сказала она. – Не понимаю, зачем бросать бомбы и портить людям жизнь? Вы надеетесь на объединение Ирландии?

– Да, – ответил он, – мы все на это надеемся. И это обязательно произойдет, хотя для многих из нас тогда настанут скучные времена. Возьмите, к примеру, Мерфи. Ну что интересного в том, чтобы колесить по окрестным деревушкам в своем фургоне с булочками и в девять часов укладываться спать. Но участие в боевых действиях возвращает ему молодость. Если в объединенной Ирландии его будет ждать только его фургон с булочками, он скончается еще до того, как ему исполнится семьдесят. На прошлой неделе, когда он прибыл на остров для инструктажа, я сказал ему: «Джонни слишком мал». Джонни, его сын, сидит сейчас рядом с ним. «Джонни слишком мал, – сказал я. – Может, не стоит рисковать его жизнью?» «Причем тут риск, – ответил мне Мерфи, – это единственный способ уберечь мальчика от беды, особенно сейчас, когда в мире такая обстановка».

– Вы все помешанные, – сказала Шейла. – Я буду чувствовать себя в большей безопасности, когда мы окажемся по вашу сторону границы.

– По мою сторону границы? – переспросил он. – Но мы не пересекали границу. За кого вы меня принимаете? Было время, когда я совершал необдуманные поступки, но сейчас мне и в голову не придет разъезжать в фургоне по вражеской территории. Мне хотелось, чтобы вы немного развлеклись, вот и все. В настоящее время я всего лишь консультант. «Посоветуйтесь с капитаном Барри, – говорит кто-либо из них, – у него могут быть дельные предложения». И я прерываю раскопки и сочинение статей по истории и сажусь к радиоприемнику. И в эти минуты я чувствую себя молодым и полным сил, как Мерфи. – Он взял с полки несколько буханок и положил их себе под голову. – Так удобнее. Шея не провисает. Однажды я занимался любовью с одной девушкой на сваленных грудой ручных гранатах, но тогда я был намного моложе. А девушка так ни о чем и не догадалась: думала, что это куча репы.

«О, нет, – подумала Шейла. – Не надо. Я еще не готова. Сражение закончилось твоей победой, и я хочу покоя. Единственное, о чем я мечтаю, – это сидеть вот так, положив ноги ему на колени и прислонившись к его плечу. Чувствовать себя в полной безопасности».

– Не надо, – проговорила она.

– Почему? Выдохлись?

– Нет. Просто я еще в состоянии шока. Я еще долго буду тлеть, как ваши казармы в Армахе. Между прочим, у меня есть все права, чтобы считать своей родиной протестантский север. Там родился мой дед.

– Серьезно? Этим-то все и объясняется. Нас с вами связывают отношения любви и ненависти. Так всегда было у тех народов, которые разделяла общая граница. Влечение и антагонизм одновременно. Очень своеобразные отношения.

– Осмелюсь заметить, что вы правы.

– Естественно, я прав. Когда я попал в аварию и лишился глаза, я получил множество писем с выражением сочувствия от тех, кто, живя по другую сторону границы, с радостью воспринял бы известие о моей кончине.

– И долго вы находились в госпитале?

– Шесть недель. Достаточно долго, чтобы все обдумать. И составить план.

«Пора, – подумала она. – Очень удобный момент. Только осторожно, следи за каждым своим шагом».

– Фотография, – сказала она, – та фотография, которая стоит на вашем письменном столе. Это подделка, не так ли?

Он рассмеялся.

– Надо быть действительно хорошей актрисой, чтобы заметить обман. Эта фотография относится к тем временам, когда я занимался розыгрышами. Каждый раз, когда я смотрю на нее, я улыбаюсь – поэтому я и держу ее на своем столе. Я никогда не был женат и выдумал эту сказку только ради вас.

– Расскажите мне об этом.

Он устроился поудобнее.

– На самом деле женихом был Джек Моней, мой близкий друг. На днях я увидел сообщение о его смерти и очень расстроился. Мы уже много лет с ним не общались. Однако я был шафером на его свадьбе. Когда они прислали мне эту фотографию, я все переклеил, снял копию и отправил ее Джеку. Он страшно хохотал, но Пэм, его жене, это не понравилось. Она пришла в бешенство. Он сказал мне, что она разорвала мой снимок и выбросила куски в мусорное ведро. «Так и было, – подумала Шейла, – наверняка так и было. Голову даю на отсечение – она даже не улыбнулась».

– Однако мне все-таки удалось отомстить ей, – продолжал он, поправив буханку под головой. – Однажды вечером я заявился к ним в дом. Они меня не ждали. Джек был на каком-то официальном приеме. Пэм приняла меня крайне нелюбезно, поэтому я приготовил нам очень крепкий мартини, а потом у нас началась свалка на диване. Сначала она хихикала, потом превратилась в статую. Я раскидал всю мебель – у дома был такой вид, как будто по нему прошелся ураган, – подхватил ее на руки, отнес в спальню и трахнул. Добавлю, что она не сопротивлялась. К утру она уже обо всем забыла.

Шейла облокотилась на его плечо и уставилась в крышу фургона.

– Я так и знала, – проговорила она.

– Что?

– Что ваше поколение было способно на отвратительные поступки. Вы поступали более мерзко, чем мы. В доме вашего ближайшего друга. Меня тошнит от этого.

– Какое удивительное заявление, – изумленно сказал он. – Но ведь никто ничего не узнал. Что вы взъерепенились? Я был предан Джеку Монею, хотя вскоре после этого, но совсем по другой причине он навсегда лишил меня шанса получить повышение. Он сделал все, что от него зависело. Полагаю, он считал, что я буду вставлять палки в колеса этому тихоходу под названием «морская разведка». И он был абсолютно прав.

«Теперь я уже ничего не могу рассказать ему. Мне остается либо как побитой собаке вернуться в Англию и принять свое поражение, либо не возвращаться вовсе. Он обманул моего отца, обманул мать (так ей и надо), обманул Англию, за которую воевал столько лет, опорочил свой мундир, свое звание и уже двадцать лет пытается отхватить еще кусок земли для своей страны. А меня это не волнует. Пусть себе спорят. Пусть хоть раздерут друг друга в клочья. Пусть весь мир катится в преисподнюю. Когда я приеду в Лондон, я напишу ему письмо, в котором выражу свою благодарность за гостеприимство и под словами „Спасибо за поездку“ подпишусь именем Шейлы Моней. А может… а может, я встану перед ним на четвереньки и завиляю хвостом, как его собака, которая следует за ним по пятам и вскакивает к нему на колени, и буду умолять его, чтобы он разрешил мне остаться с ним навсегда…»