Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 63

Другое дело, что ни один булгарский воин не двинулся с места, пока царь через своих воевод не получил от Святослава гарантий в том, что булгарские грады не постигнет судьба Мурома и Обран Оша. Эта изощренная игра делала пока невозможным появление в Булгаре Неждана и других русских воевод, а что до вестей, то Всеслава согласилась потерпеть, в конце концов, руссы, не встречая препятствий и не отвлекаясь, во исполнении договора, на грабежи, двигались быстро, с каждым днем приближая для Всеславы миг встречи. Ох, ведала бы княжна, какие испытания готовит для нее судьба!

***

Как-то раз Держко, который отправился на торжище узнать последние городские сплетни и посмотреть, кто еще из иноземцев покинул град, прибежал оттуда, точно ошпаренный. Вид при этом он имел такой, будто повстречал по дороге самого ангела смерти.

— Он в Булгаре! — еле совладав с трясущимися губами и клацающими зубами, заикаясь, сообщил он.

— Кто? — не понял Братьша.

Всеслава почти знала ответ.

— Ратьша Дедославский! — на этот раз единым духом выпалил игрец.

У княжны потемнело в глазах. Хорошо, что она сидела: на ногах бы ей не устоять.

— Где ты его встретил?

— На торжище возле реки! Купцов из славянских земель расспрашивал, не видел ли кто госпожу! За любые вести щедрую награду сулил, просил новости приносить ему на хазарское подворье.

— Куда же еще! — хмыкнул здоровяк.

— Ой, что будет, что будет!

Держко по-бабьи заломил руки.

— Хазарский конец кипит, точно улей! Подданные кагана догадываются о намерениях булгарского царя и, похоже, готовы начать в граде мятеж, а нашего Мстиславовича хлебом не корми, только дай какую крамолу посеять!

— Да ладно тебе, не кличь! — приструнил его Братьша. — Он тебя-то не узнал, надеюсь?

— Хвала Велесу и вот этому платью! — Держко умиленно оглядел свой щегольской наряд. — Больше встречаться с ним у меня нет никакого желания! Я теперь из этого дома ни ногой до самого прихода руссов!

Оставшись одна, Всеслава долго не могла унять охватившую ее дрожь. Велес-батюшка! За что же это! Ну почему этот ненавистный всюду ее преследует! И из огня выбрался, и в Обран Оше от меча не погиб, и опять швыряется златом, нашел влиятельных и богатых покровителей и свою паутину плетет. И почему ей, несчастной, довелось родиться не боярской, не темниковой дочерью, а светлейшей княжной!

Несмотря на все заверения хана Азамата в том, что в его доме она может чувствовать себя в полной безопасности, девушка потеряла покой и сон. Долгими душными ночами она лежала, прислушиваясь к каждому шороху, а забывшись ближе к рассвету, попадала во власть чудовищных кошмаров. Ее больше не забавляли беседы с Дилярой и Джамиле, не радовала душистая нега тенистого сада, не давала отдохновенья прохлада вечеров. Мысли о Мстиславиче, точно напавшие на больное животное паразиты-кровососы, выпивали из нее радость жизни, оставляя сомнения, мрачные предчувствия, и всепоглощающий страх.

…Она куда-то брела по выжженной зноем пустыне, раскаленный песок обжигал босые ступни, немилосердное солнце беспощадно палило, обливая тело своим испепеляющим жаром, душный, горячий ветер нес в лицо пыль и песок. Но Всеслава продолжала идти, ибо где-то там, на другом конце этой бескрайней земли, в выбеленном знойной лавой граде ее разыскивал Неждан. И, казалось, до града рукой подать, сделать еще один шаг, бросить взгляд и упереться в шершавый узорчатый камень, но усталые веки придавила свинцовая тяжесть, а горизонт, куда ни глянь, застилала непроглядная мгла.

Но потом девушка все-таки сделала над собой усилие, открыла глаза и увидела того, о ком мечтала и к кому стремилась! Одетый в скорбные белые одежды, безмолвный и покорный, он уже входил в Град, и черная тень гигантским коршуном нависала над ним… Всеслава бросилась бежать: она знала, что это в ее силах, что надо поспеть, удержать, предупредить! Позвать обратно в мир света, прочь от тьмы. Но ноги заплетались, отбрасывая ее все дальше назад, а из забитого песком горла не мог вырваться даже сип…

А когда она все же вошла, она увидела лишь залитую кровью постель и незнакомого человека, бессильно откинувшегося на подушки.

— Неждан! — замирая от ужаса, позвала она, но услышала в ответ лишь монотонные причитания Фатимы и тихий плач юной Диляры.

— Что случилось? — силясь приподняться на постели, Всеслава никак не могла стряхнуть с себя остатки кошмара.

— Он умирает! — всхлипнула в ответ Диляра. — У него опять горлом шла кровь! Рахиму и лекарям удалось унять кровотечение, но его сердце почти не бьется, говорят, до утра ему не дожить!

Все еще находясь в плену сна, Всеслава не сразу поняла, что речь идет не о ее возлюбленном, а о его несчастном сводном брате. Поглощенная своими переживаниями, она совсем забыла, что на другом конце обширного сада, под кровом этого же дома, не имея сил для борьбы, смиренно и мужественно ожидал смертного часа юный поэт.

Что есть поэзия, как не попытка победить смерть. Потому властью над словом нередко обладают те, кто чаще других заглядывает за грань иного мира: волхвы и воины, врачеватели и мореходы, чей бубен и челн несутся над клокочущей бездной, кто всегда балансирует на самом острие бытия. Поэты уходят и приходят, каждый в свой срок, но вместе с их стихами тем, кто идет следом, остается надежда на жизнь и вера в любовь. И потому вновь и вновь страдают в разлуке Лейли и Меджнун, а Добрыня-змееборец в одиночку одолевает сонмы врагов. И Лада-Весна бредет сквозь лютую стужу, чтобы освободить плененного Даждьбога.

Герои песен и легенд, едва успев умереть, возрождаются вновь в устах нового сказителя и поэта. И только поэты приходят в этот мир на краткий миг, чтобы покинуть его безвременно и навсегда, чтобы их уход стал достойным завершением их песни и началом песни следующей, которую смертным уже услышать не дано. Что же может удержать поэта, уже стоящего на пороге, на самом краю времени? Разве что песня, посланная вслед…

— Я должна его увидеть! — Всеслава решительно плеснула в разгоряченное лицо водой и начала одеваться.

— Это очень опасно! — попыталась ее удержать Диляра. — Там слишком много чужаков из хазарского стана. Батюшка даже мне запретил туда ходить.

Но Всеслава ее не слушала:

— Я по вашему обычаю закрою лицо.

Она чувствовала, что иначе нельзя. Если она не попытается сейчас отогнать смерть от Давида бен Иегуды, она никогда не увидит Неждана.

В саду и на террасе мужской половины дома было не протолкнуться. Кажется, все хазарские купцы и вельможи, по тем или иным делам задержавшиеся в Булгаре, пришли в дом хана Азамата выразить слова сочувствия старшему Ашина и поддержать его в беде. Тем не менее, Всеславу никто не попытался остановить, только хан Азамат глянул на девушку потрясенным взглядом, но ничего не сказал.

Давид бен Иегуда полулежал, опираясь на высоко поднятые, забрызганные кровью подушки, чуть наклонившись в правую сторону, точно так же, как в ее сне. Над ним с подносом, наполненным принесенным из подвала льдом, суетился Рахим. Еще один слуга безостановочно махал опахалом, пытаясь немного разогнать зной. Лекарь у окна готовил какое-то снадобье. Как и люди в переднем покое, слуги и врач не обратили на княжну никакого внимания, точно покрывало, которое она накинула, не только прятало ее лицо, но и делало ее невидимой.

Поскольку Всеслава видела Давида бен Иегуду всего неделю назад, в день их с отцом прибытия, ее поразило, насколько он осунулся и побледнел. Его точеное лицо походило на безжизненную восковую маску. Перетянутые жгутами чуть выше локтя руки, казалось, совсем утратили плоть, плечи поникли, а впалая грудь под узорчатой шелковой рубахой вздымалась часто и тяжело. Сабля и саз висели у изголовья, тщетно ожидая, когда к ним прикоснется знакомая рука.

Всеслава набралась храбрости, сняла саз со стены, обняла выпуклый деревянный корпус, тронула струны. А затем вслед за струнами запела, как не певала никогда. Так прощается со своими родными избранница, предназначенная в жертву бессмертным богам, так обращается к небесам воин, точно знающий, что не переживет этот бой, так созывает духов кудесник, не надеющийся вернуться из своих запредельных странствий в человеческий мир. Всеслава почти не думала о словах: звуки чужой речи изливались из уст помимо рассудка, ее голосовые складки колыхал мощный воздушный поток. Привычно направляемый грудными и брюшными мышцами, отраженный куполом нёба, высота которого, казалось, превосходила своды всех храмов и теремов, он посылал в полет, нет, не просто звук, а саму ее душу.