Лето на чужой планете (СИ) - Михеев Александр - Страница 27

Иногда вращающиеся спирали прерывались яркими картинками. Картинки появлялись и гасли мгновенно, словно вспышки молний. В моём мозгу бушевала гроза, я чувствовал её свежий пряный запах, слышал глухие раскаты грома, ощущал капли дождя на щеках.

Вот подул ветер, холодный и хлёсткий. Кораблик начало швырять на волнах. Эй, матросы, не зевай! Крепи канаты, бери рифы на парусах, пока нас не опрокинуло к чёртовой бабушке! Живее скатывайте мокрую тяжёлую парусину! Вахтенный, право руля! Ещё правее! Держи нос к волне, иначе захлестнёт, проломит палубу тяжёлым пенящимся валом и пустит ко дну!

Череда ярких кадров бежала перед моими глазами. Она была очень похожа на сон, с той разницей, что сны мы часто забываем. А увиденное под гипнозом запоминается навсегда.

Таймер пискнул. Музыка в ушах стала громче и ритмичнее, теперь она не усыпляла, а бодрила. Вращение спиралей сменилось картинкой весеннего солнечного утра. Ласковый женский голос прошептал где-то на границе сознания:

— Просыпайтесь, просыпайтесь!

Я ещё немного полежал, потом уселся и стянул шлем с головы. На чердаке было тихо и темно. Дом спал. По телу разливалось странное ощущение, похожее на сытость. Как будто я только что плотно поужинал и даже слегка переел. С чего бы это?

Я протянул руку, включил ночник и взял пачку распечатанных листов, которая заменяла мне учебник. Попробуем повторить пройденное.

Так. Два, умноженное на два, равно четырём. Шесть, умноженное на восемь, равно сорока восьми. Девять, умноженное…

Взгляд нечаянно зацепился за номер страницы в нижнем углу. Сто сорок четыре.

Девять, умноженное на сто сорок четыре, равно одной тысяче двумстам девяносто шести. Офигеть!

***

Я просмотрел все листки до последнего. Примеров с трёхзначными числами не было. А те, что были, я решал мгновенно, без малейшего усилия. Они казались мне простыми и скучными. Я с недоумением уставился в окно и машинально отметил его прямоугольную форму с соотношением сторон приблизительно два к трём. Тут же разделил длинную сторону на короткую, затем — наоборот. Перемножил результаты, получил единицу в бесконечном приближении и вздрогнул.

В моей голове происходило что-то очень странное. Огромные массивы цифр и уравнений укладывались друг на друга, словно увесистые кирпичи. Сами собой чертились кривые, теоремы вытекали из аксиом, задачи ставились и тут же обретали решения. Выглядело это так, словно кто-то невидимый с огромной скоростью строил в моём мозгу невероятно красивое здание. Вот залили фундамент, затем возвели стены и перекрытия. И наконец, увенчали постройку изящными скатами и шпилями. Один из шпилей, по ощущениям торчал наружу в районе макушки, а парочка балконов висела над ушами.

Я взял с кровати шлем, вытащил карту памяти из разъёма и внимательно её осмотрел. Вот чёрт! В надписи «Матем. 1–1» просто-напросто стёрся ноль! Изначально она выглядела, как «Матем. 1 — 10»!

Ну, конечно! Говард же заказал для себя полную учебную программу. Наверное, Дин сначала записал всю информацию по предмету на одну карту, а потом делил её на уроки. И вот эту-то первую карту я случайно вставил в шлем.

Погодите, это что получается? Я за два часа прошёл весь школьный курс математики? Но как такое может быть?

Помнится, Дин говорил, что способность мозга усваивать информацию очень ограничена. Вроде бы, за один час гипносна можно запомнить столько информации, как за три часа уроков. Карты памяти составлялись, исходя из этого расчёта.

Надо проверить — вправду ли я выучил все те знания, которые сейчас теснились в мозгу.

Я положил шлем на кровать и спустился в кабинет Интена. Зажёг свет и отыскал на столе толстую пачку листов, озаглавленную как «Общий курс математики». Сел в кресло и наугад открыл её примерно посредине.

Хм, нет. Что-то знакомое угадывается в формулах, но суть ускользает. Попробую начать сначала.

Примерно через полчаса я понял, что всё работает. Стоило мне прочитать страницу — она легко укладывалась в памяти и намертво увязывалась с тем, что я узнал под гипнозом. Главное было — читать по порядку и ничего не пропускать.

Смешно сказать, но я немного расстроился. Очень хотелось, чтобы знания возникали в голове сразу, без чтения книги. Вот так — проснулся, и уже знаешь математику. На следующее утро хлоп — выучил историю. Наверное, отец не зря говорил, что я — лентяй.

Ну, ничего! Теперь-то я знаю, на что способна моя голова. Этак я за неделю одолею всю школьную программу! Кстати, до рассвета ещё есть время. Что бы такое выбрать, поинтереснее?

Дверь кабинета скрипнула, и вошёл заспанный Дин. Увидев его, я быстро отодвинул листы с формулами.

— Не спится в одиночестве, Ал? — спросил Дин, зевая и улыбаясь одновременно. И как только это ему удаётся?

— Опять утащил шлем к себе в комнату?

— Решил подтянуть умножение, — уклончиво ответил я.

Не то, чтобы я собирался что-то скрывать от Дина. Но и вываливать своё открытие вот так сразу не хотелось. Я решил немного насладиться секретом.

Дин уселся верхом на стул и облокотился на спинку.

— Не налегал бы ты так сильно на учёбу, дружище. Скажу тебе по секрету — юность у человека одна, и она быстро проходит. Эх, как же я тебе завидую, Ал!

— Чему именно? — удивлённо спросил я.

— Ты родился на чудесной планете, под ласковым солнышком. Уютный мир, леса, поля. Звери бегают, свиньи хрюкают. Красота!

— Ага, красота, — съязвил я. — Почистил бы ты навоз за этими свиньями!

— Ну, и почистил бы, ничего страшного. Не понимаешь ты своего счастья!

— Дин, — решил спросить я. — А ты откуда родом?

Он печально улыбнулся.

— Далеко-далеко отсюда, — начал он тоном сказочника, — в системе красного карлика есть ледяная планета Дубак. Так её назвали первые поселенцы, которые были родом из России. Я не знаю, что такое Россия, но, судя по всему, её жители были изрядными раздолбаями. Второпях они отправили экспедицию на планету, которая покрыта вечными льдами. Да ещё и умудрились выжить на ней, за что я лично очень им благодарен.

Сотню лет эти отважные люди ловили подо льдом рыбу и охотились на каких-то мохнатых местных зверей. Мясом питались, шкурами утепляли дома, которые строили из снега, а жиром их отапливали. Из рыбы и водорослей научились делать напиток, который называли «ershovka» и пили его в огромных количествах.

Сам я это время не застал, но слышал рассказы от своего деда, а ему довелось пробовать «ershovku», когда он был молодым. По словам деда, эта мутная жидкость обжигала горло и нестерпимо воняла сырой рыбой.

Затем прилетел корабль Корпорации, тщательно обследовал планету и нашёл на ней огромные залежи углеводородов. В обмен на право их добычи колонистам предложили работу, жильё в уютных куполах и неограниченное количество напитков с более приятным вкусом. Так что я родился под стеклянной крышей, заметённой вечным снегом, через который изредка проглядывало тусклое красное солнце.

Дин сладко зевнул, прикрывая рот рукой. А я задал вопрос, который сейчас интересовал меня сильнее всего.

— Дин, ты сказал, что Корпорация нашла на твоей планете ценное сырьё и потому помогла колонистам. А если бы ничего ценного не было?

Он внимательно посмотрел на меня и сказал:

— На каждой планете есть что-то ценное, Ал. Важно это найти.

— И всё же, — продолжал настаивать я.

— Ну… тогда Корпорация всё равно помогает жителям, — неохотно ответил Дин. — Кое-какая медицина, продовольствие. Надо понимать, что космические перелёты по-прежнему очень дорогие. Никто не станет гонять корабли по космосу просто так.

— Понятно, — растерянно пробормотал я. — Погоди! А то письмо, которое вы раскидывали из шлюпки? Заявление, в котором Корпорация отказалась от прав на Местрию — значит, это не просто дружеский жест, да?

Дин удивлённо хмыкнул.

— А ты неплохо соображаешь. Ладно, скажу, как есть. За то время, пока крейсер двигался по орбите, мы досконально изучили геологию Местрии. Ничего выдающегося не обнаружили. С точки зрения рудных разработок планета, скорее всего, бесперспективна.