Следы в Крутом переулке - Шурделин Борис Фомич - Страница 40

— Хорошо помню.

— Так вот местные-то, конечно, пошли бы вверх по реке, а эти — вниз, на Торговицу. Туда, где мы должны были их ждать, если бы операция прошла успешно. А так получилось, что они шли в самое пекло, куда должны бы немцы возвратиться с нефтебазы. Спасло то, что все же на нефтебазе кое-что взорвали, вот охрана там и застряла.

— А со связным из отряда ты встречался?

— С Решко? Нет. Я даже не помню его. Васька встречался, но меня тогда не брал. Конспирация же.

— И часто они встречались?

— По Васькиным рассказам, не очень. Понимаешь, считалось, что Решко работает на строительстве дороги через плавни. Немцы строили такую. И посейчас из моря торчат быки — это на них они потом мост поставили. Так вот все соседи у нас и думали, что Решко там работает.

— Значит, ты его никогда не видел?

— Может, и видел, но не знал, что это он. Или не помню.

— А тех, раненых, как звали?

— Одного, что сильно ранен был, — Аликом. Он оказался Васькиным родственником дальним. А другого, что потом едва правой руки не лишился, — Федором. Да-а, ему же твоя мать руку спасла, когда дед Демьян их в старой крепости прятал. Но меня туда, в крепость, ясно, не пускали. Это уж потом, когда партизаны в степи были, а мне почти двенадцать стало, я сделался полноправным связным…

Версию Кравчука вряд ли можно назвать версией в подлинном значении этого слова. Мальчишка, не слишком много смысливший в делах взрослых, но посильно в их делах участвовавший, он оказался в ту пору единственным свидетелем события, которое впоследствии привело его к некой догадке. В то давнее лето отнесся он к этому событию едва ли не безучастно. Лишь по прошествии многих лет, в совокупности с другими событиями, оно заставило его подумать основательнее — и не столько о самом событии, сколько о деталях, каждой в отдельности и всех вместе.

Вот что произошло.

Было условлено, что ребята — Щербатенко с Кравчуком — подождут в ивняках, за одной из проток, посыльного из отряда. Займутся ловлей рыбы, что не может вызвать подозрений — даже немцы ловили на удочки сазанов и щук. Но ожидание затянулось, никто не приходил. Щербатенко отослал Кравчука домой. Поворчав, скорее из боязни за друга, чем за себя, младший поплелся через заросли тальника к броду.

Он знал, что Васька переправится вплавь: тот шел по броду лишь тогда, когда они были вместе — Витек уже умел плавать, но не способен был справиться с течением.

По привычке или, скорее, потому, что по-мальчишески увлекался, оставаясь в одиночестве, игрой в таинственного следопыта, Кравчук шел бесшумно, крадучись. Взглядом, приученным к этой игре, ухватил подозрительную скирду сена. Когда они с Васькой шли к затоке, ее вообще не было, теперь же невесть откуда взялась. И вдруг скошенная трава всей копной зашевелилась. Опыт — уже не игры, а реального дела, которым мальчишке приходилось заниматься, — подсказал: что-то не так, надо затаиться и наблюдать. Залег в траве, укрывшись под колючками волчеца-осота.

Помимо всего прочего, он испугался.

Скирда снова ожила. И наконец из нее появилась голова.

Кравчуку показалось, что он знает этого человека: в начале лета именно его, похоже, они с Васькой переправляли в отряд. Но — лишь показалось, не более. Тогда ведь была ночь, да и не входило в его обязанности разглядывать того человека; на условный сигнал в условленном месте тот появился, они его встретили и повели…

Человек вылез из скирды, огляделся, отряхнул с себя траву, помедлил, потом встал. Наклонившись, порылся в траве, извлек холщовую сумку, отряхнул ее. Опять помедлил, словно раздумывая, пошел к воде. Постоял, глядя на воду, вздохнул. Двинулся по берегу, обходя деревья, перепрыгивая через лужи с гнилой водой. И исчез.

Но ведь пошел он вовсе не в ту сторону, где ждал встречи с посыльным из отряда Васька, а в противоположную.

Кравчук вскочил. Пригибаясь, подбежал к тому месту, откуда этот человек смотрел в воду. Но вода была взбаламученной — и ничего Витек там не увидел.

Лишь много позже он догадался, что вода стала мутной потому, что ил, слежавшийся за лето на дне узкой протоки, потревожил какой-то предмет: неужели он не заметил, как неизвестный человек что-то бросил в протоку? Сейчас он задавал себе такой вопрос, тогда же никакой догадки не возникло.

Все так же бесшумно Витек побежал назад, к Щербатенко. Но того уже не оказалось на месте. Однако Кравчук разглядел, что Васька как раз выбирается по камням на другом берегу. Пришлось возвращаться и переходить бродом.

Васька ждал его.

«Чего так долго?»

Витек рассказал обо всем, что видел.

«Завтра сходим», — решил Васька.

Но сходить не довелось: Рекунов строго-настрого наказал сидеть дома и на берегу не показываться. Значит, произошло нечто непредвиденное, во всяком случае — необычное. Ослушаться старшего они не могли. Они уже привыкли подчиняться приказам старших. Как приказам командиров.

Позднее, вспоминая об этом дне, они пришли к выводу, что тот человек был радистом из отряда Волощаха.

И возникали вопросы, на которые они ответить не могли. Почему тот ушел из отряда? Отозвал ли его центральный штаб или по каким-то делам отправил из отряда Волощах? Сбежал, испугавшись чего-то? Должен был сменить место? Разумеется, ответить им никто не мог. Но Рекунов как-то сказал: «Если бы тогда не утонул радист, все было бы по-иному… А так, без связи…»

Но был ли действительно человек, которого видел Витек, тем радистом? Кто теперь знает?

Если тот человек что-то бросил в воду, ребята при всем старании вряд ли бы смогли это «что-то» найти в заиленной трясине. Поискать можно было, но с риском для жизни. Права на риск у них тогда не было.

Кравчук хотел верить, что тот человек был именно радистом и что он просто сбежал из отряда, испугавшись доли, уготованной партизанам. Не гибели испугавшись, ведь в те дни никто не знал, что отряд обречен, а трудностей, с которыми всегда был связан уход из плавней. Ведь в любом случае — и без нападения на нефтебазу — пройти сквозь оккупированный город — все равно что пройти по минному полю. А сбежав, тот человек растворился в людском потоке, может, подался в Кохановку или еще подальше.

Кравчук хотел в это верить и — верил.

Щербатенко тоже допускал мысль о бегстве радиста: порой в своих рассуждениях, вырабатывая собственную версию, он даже принимал этот факт как доказанный. В конце концов кто мог потребовать от них — Щербатенко и Кравчука — объективности, беспристрастности, точности? Они в ту пору были, по сути, детьми. Рано повзрослевшими, взвалившими на себя обязанности взрослых, но все равно — детьми.

Почему же двое раненых партизан уходили на Торговицу, а не в более безопасном направлении? Кто из двоих настоял на этом пути? Попав в руки немцев, «сорок третий» ничем бы не рисковал и вполне мог повести своего напарника прямо к врагу.

Встреча с Василием Щербатенко, старшим мастером конвертерного цеха, тем самым, кого Кравчук называл Васькой, а дед Рекунов — Васильком (Щербатенко, оказывается, был его племянником, сыном младшей сестры), мало что добавила к рассказанному Кравчуком: они ведь нередко вспоминали вместе свое военное детство.

Однако кое-что Василь Щербатенко все же уточнил.

Он действительно встречался только с Антоном Решко. Никому другому из отряда — кроме Антона — не разрешалось поддерживать связь с дедом Рекуновым и группой Андрея Привалова, даже в крайнем случае. Но и Антону рекомендовали на связь выходить как можно реже. С Василием Щербатенко он встречался не больше чем с десяток раз.

И вот как раз перед операцией на нефтебазе Решко на встречу не явился, а Василь ведь должен был передать предупреждение — или опасение? — деда Рекунова. На случай неявки Антона было условлено: Василек, захватив удочки или топор, переправляется через Днепр, в плавни, проходит километра полтора вглубь, к сгоревшему дубу, и от него поворачивает сквозь орешник к протоке. Там он и увидел Решко, который косил траву. Спрятавшись в кустах, Василек окликнул Антона и, когда тот с косой приблизился, прямо из кустов пересказал донесение Рекунова и сообщил предупреждение Андрея Привалова о трудностях, с какими отряд неминуемо столкнется, если пойдет на нефтебазу. Решко же в свою очередь велел передать, чтобы заготовили временные убежища в городе. И еще просил передать жене: что дома появится не скоро, может быть, через несколько лет, если останется жив. К жене Антона Василек послал Витю Кравчука следующим же утром. Никто ведь не мог знать, что раненый Антон появится дома той самой ночью, когда сорвется операция на нефтебазе, и не в своей постели, а на чердаке скончается от ран, немного не дожив до сорокалетия.