Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом - Карр Джон Диксон - Страница 19

Вот что надо понимать, если мы хотим познать внутренний характер Артура Конан Дойла. Об этом кодексе чести он редко говорил или писал о нем, разве только в абстрактном смысле. Это было слишком свято. Но воздействовало на всех, кто с ним встречался. Они чувствовали это даже тогда, когда не имели возможности выразить. Многие же, как мы увидим, могли и выражали; и каждый называл это одним и тем же словом. Когда он выходил в большой мир, возвышаясь над подлостью и несправедливостью, миллионы людей, которые никогда не встречались с ним, понимали его страстную приверженность этому кодексу, так же как чувствовали и в его книгах. Это объясняет, почему книгой, которую он любил больше всего, была та, которую он готовился тогда писать, — «Белый отряд».

Это объясняет также ту огромную исследовательскую работу, которую он проделал, чтобы написать такую книгу. На Пасху 1889 года он побывал в находившемся неподалеку Нью-Форесте, где остановился в доме на улице Эмори-Даун. Компанию ему составили генерал Дрейсон, господин Булнуа и доктор Вернон Форд из Портсмутского глазного госпиталя. Это был всего лишь краткий отпуск, во время которого они днем совершали прогулки, а по вечерам играли в вист. Но потом он вернулся туда один с целой повозкой новых книг по Средневековью и заперся там до осени. Пока он занимался, в его голове созрел план повествования.

В дополнение к изложению своего кредо у него было несколько особых мнений, которые он хотел выразить в отношении тех рыцарей и стрелков из лука, которые бились под знаменами золотых леопардов Плантагенетов. Скотт, правда, изобразил стрелка из лука. Но Скотт, прибегая к тем же художественным вольностям, с какими одел своих рыцарей в броню, появившуюся век спустя после времен «Айвенго», также изобразил своих могучих стрелков за век до того, как английский большой лук стал национальным атрибутом. Лишь в XIV веке, когда каждого английского мальчика учили стрелять из лука, едва он только начинал ходить, восторжествовала универсальность этого искусства. В результате появилась ужасная армия стрелков, которая непобедимой рыскала по всей Европе при Черном принце.

Эти рыцари, эти великие паладины, были взяты не из Фруассара, у которого они выступали молодыми героями-атлетами, гремевшими двоими щитами не всерьез. Больше, чем молодость и сила, ценилась ловкость в искусстве обращения с оружием. Когда первыми копьеносцами всего христианского мира были Чандос из Англии и дю Гесклэн из Франции, Джону Чандосу было уже больше семидесяти лет, он был слеп на один глаз/ Они были скромны и сладкоречивы. Но когда задрожала земля от грохота двинувшихся друг на друга армий, самыми страшными эмблемами на щитах по-прежнему были двуглавый орел у дю Гесклэна и красный наконечник стрелы у Чандоса.

В то самое время, когда Конан Дойл работал на Эмори-Даун, у него и могли родиться образы людей, живущих на покрытых пылью и обожженных солнцем полянах Нью-Фореста, ходящих по реальным тропинкам к реальным местам, — людей, какими он их видел. Каждый персонаж, решил он, должен по-настоящему представлять какой-либо аспект жизни 1366 года. Осенью он вернулся в Саутси и привез с собой объемистые тома записей о «Белом отряде», которые уже сами по себе составляют библиографический справочник, но его мечтам было суждено на короткое время прерваться.

Американский издатель журнала «Липпинкотт мэгэзин», который издавался одновременно Дж. Б. Липпинкоттом в Филадельфии и «Уордом, Локом» в Лондоне, прочитал «Этюд в багровых тонах» и захотел полностью напечатать в одном номере еще один рассказ о Шерлоке Холмсе. Не мог бы доктор Конан Дойл обсудить сей вопрос за обедом в Лондоне? Это была слишком хорошая возможность, чтобы упускать ее. За обедом, на котором он встретился с добродушным Оскаром Уайльдом, еще не сошедшим с ума от успехов на театральной сцене, он обещал написать такой рассказ. «Знак четырех» появился и в английском, и в американском изданиях «Липпинкотта» за февраль 1890 года.

Он сам предпочитал называть его «Знаком четырех». Но давайте возьмем на себя вольность обозначать его более скрытым и благозвучным заглавием. Мы без удивления отмечаем, что при жизни он не сделал ни единой ссылки на «Знак четырех» ни в письме, ни в записной книжке, ни в дневнике. Он был слишком поглощен «Белым отрядом». Он вскользь упомянул его в беседе с репортером лондонской газеты «Эхо», который интервьюировал его в Саутси в конце сентября 1889 года, но лишь как дополнение к чему-то.

«Доктор Конан Дойл, — писала «Эхо», — упорно работает над новым историческим романом, который, как он считает, заложит новый фундамент в художественной литературе. Он полон энтузиазма в отношении этой новой работы и откладывает ее в сторону только для того, чтобы посмотреть гранки «Гердлстона» — которую наконец-то согласились напечатать — или написать рассказ для «Липпинкотт мэгэзин», издатель которого господин Стоддарт только что вернулся в Штаты».

В «Знаке четырех», как мы заметили, память Ватсона начинает играть с ним шутки. Но что бы в этой книге ни говорилось о Холмсе и Ватсоне, она проливает ясный свет на мысли человека, который создал эти образы.

«Разрешите порекомендовать вам книгу, которая является одной из самых замечательных из всех, когда-либо написанных, — делает довольно сенсационное заявление Шерлок Холмс. — Это книга Уинвуда Рида «Мученичество человека».

Устами Холмса здесь говорит Конан Дойл. Он не мог удержаться от этого. «Мученичество человека», которую он прочитал прошлой весной, произвела на него такое глубокое впечатление, что он исписал мелким почерком несколько страниц комментариев к ней. «Уинвуд Рид, — суммирует он, — считает, что подлинная тенденция состоит в том, чтобы отодвигаться все дальше и дальше от личного Бога — Бога отраженных человеческих идей — в направлении немыслимой, обезличенной силы. Давайте сконцентрируем внимание на оказании помощи нашему ужасно бедному соседу и тем самым усовершенствуем свои собственные души!»

Подобные чувства, возможно, не были нелогичны для самого Шерлока Холмса. Но не слышатся ли в них, причем очень ясно, трубные звуки «Белого отряда»?

Между прочим, можно отметить, что «Знак четырех» (по крайней мере, в Англии) не пользовался успехом. Когда весной 1890 года он был напечатан в форме книги Спенсером Блэкеттом, он привлек едва ли большее внимание критики, чем «Этюд в багровых тонах». Потребовалось еще целых два года, прежде чем кто-то согласился выпустить второе издание. Более того, к тому времени автор уже написал лучшую часть трехактной пьесы, в которой доктор Ватсон… впрочем, все по порядку.

Наверху, в небольшом кабинете, обклеенном голубыми обоями и с головой медведя на письменном столе, он трудился над «Белым отрядом». Прежде всего довел до совершенства сам прототип. Потом его самого поглотила неотразимая сила повествования. Как будто он снова в середине лета очутился в Нью-Форесте, где жили люди, находившиеся в его воображении.

По дороге в Крайстчерч важно расхаживал Сэмкин Эйлвард, настоящий стрелок из лука, который с расстояния в сто пятьдесят ярдов мог разнести деревянную фигурку, которая прикреплялась в центре цели. Из монастыря Болье пришедшие в ужас монахи изгнали великана Джона из Хордла с кулаками и усмешками. Из Болье в неспокойный мир, которого он раньше никогда не видел, вышел и молодой Аллейн Эдриксон, имевший давние саксонские корни. На тропе приключений эти трое встретились и поклялись в дружбе, прежде чем вступить в войны под знаком пяти роз сэра Найджела Лоринга.

Это, конечно, образец всех великих романтических саг от приключений Тиля Уленшпигеля до «Монастыря и семейного очага». Нет необходимости говорить о впечатляющих достоинствах «Белого отряда», его размахе — от Хэмпшира до Франции и Испании, юморе, сценах схваток на мечах и битв в клубах пыли. Конан Дойл высоко поднимается надо всеми остальными, за исключением Скотта, в том, что каждое написанное им слово значимо. То, что делают его герои, сделал бы он сам. И он делал это до конца дней своих. Вот почему он обладает подлинным звоном, остротой бритвы, которую можно почувствовать в руке и которая не является лишь мертвым металлом. Маленький сэр Найджел — стареющий, с лысой головой и ласковым голосом — вместе с его оруженосцем Аллейном Эдриксоном пошли бы на любую авантюру, какой бы сумасшедшей она ни была, чтобы восстановить справедливость или заслужить честь. Не следует путать это качество с такими понятиями, как порядочность или честная игра, хотя одно происходит от другого. Порядочность пассивна: она не предусматривает никаких преимуществ или обмана. Рыцарство же активно: оно идет в атаку, проявляет гнев. Если мы хотим увидеть честную игру, не испытывая в этом отношении никакого идеализма, мы должны обратить взоры на стальные шлемы стрелков из лука, на Хордла Джона и Сэмкина Эйлварда, бредущих по дорогам Франции и не испытывающих ни малейшего стыда за чувство гордости своей страной.